Источник: деловая газета ВЗГЛЯД
В 1941 году, за несколько недель до нападения на Советский Союз, Гитлер произнес свои знаменитые слова: «Борьба за мировую гегемонию в Европе будет выиграна путем обретения русского пространства… Русское пространство – это наша Индия, и так же, как англичане правят там горсткой своих людей, так и мы будем править этим нашим колониальным пространством. Украинцам мы привезем головные платки, стеклянные бусы как украшения и другие вещи, которые нравятся колониальным народам».
Свое представление о будущем русских людей Гитлер передал в другой известной формулировке того же года: «Нашей Миссисипи должна стать Волга, а не Нигер». Река Миссисипи, как мы помним, была той границей, за которую третий президент США Томас Джефферсон собирался изгнать индейцев. Гитлер же был убежден, что англосаксы, которые «сократили численность миллионов краснокожих до нескольких сотен тысяч и держат скромный остаток в клетке под наблюдением», подали немцам правильный пример того, как нужно поступать с русскими. По его мнению, «на Востоке Германии» (то есть в России) подобный процесс должен был стать «повторением завоевания Америки».
Гитлер недаром называл русских «краснокожими». Его война против СССР была всего лишь еще одной колониальной войной. Все зверства гитлеровцев (массовые убийства, переселение, превращение людей в рабочий скот) были опробованы в начале двадцатого века, когда немцы устроили геноцид народов гереро и нама в Юго-Западной Африке. Аналогичные преступления совершали французы, голландцы, бельгийцы, американцы, англичане. «Фашизм уже давно был знаком Индии под именем империализма», писал Джавахарлал Неру, постоянно подчеркивавший, что борьба за свободу Индии была частью мировой борьбы против фашизма и империализма.
Борьба за свободу народов Советского Союза 1941-1945 годов также была частью мировой борьбы против фашизма и империализма. Увы, в какой-то момент мы об этом забыли, поддавшись искушению объявить свою борьбу исключительной. В каком-то смысле – по размаху военных действий, по напряжению сил, по числу жертв – это и в самом деле было так. Но это было неправдой по сути. Приняв эту неправду, мы ступили на скользкую почву. Согласившись признать исключительный характер нашей борьбы, мы поддержали удобную для Запада трактовку, согласно которой и немецкий нацизм был совершенно исключительным явлением, вроде высадки марсиан в графстве Суррей, описанной в романе Герберта Уэллса. Ведь палачи индейцев и индийцев старательно делали вид, что не имеют со своим учеником ничего общего, приписывая феномен гитлеризма немецким национальным особенностям, загадочному движению под названием национал-социализм, нюансам истории Германии и злому гению Адольфа Гитлера – «психопата, который мог явиться только среди гуннов».
Однако фашизм существовал до Гитлера и никуда не делся после 1945 года. По окончании войны западные демократии нашли пленным нацистам работу по специальности, отправив их служить в свои карательные войска в колонии. Так, например, голландские эсэсовцы были отправлены сражаться с национально-освободительным движением в Индонезию, а немецкие эсэсовцы, попавшие в плен к французам, – в Индокитай. Печальная правда состоит в том, что гитлеровские палачи и после 9 мая 1945 года продолжали убивать людей в странах третьего мира – на этот раз уже в союзе с французами и англичанами.
 |
Нацизм нельзя было признавать исключительно немецким явлением, поскольку это позволяло коричневой чуме и дальше распространяться по западному миру под другими именами. Об этом нас предупреждали многие. Симона Вейль писала, что импульс, лежавший в основе гитлеризма, играл и играет чрезвычайно важную роль в истории, культуре и повседневных мыслях всего Запада. По ее мнению, Гитлер был реинкарнацией стойкого западного феномена. Вейль подчеркивала, что нельзя мерить одной мерой фашизм в Европе, и совершенно другой – тот же самый фашизм (хотя бы даже французский) в колониях. Этих же взглядов придерживался Уильям Дюбуа. Он отмечал, что «не было такого нацистского зверства – концентрационных лагерей, массовых увечий и убийств, растления женщин или ужасного богохульства в отношении детства, – которое христианская цивилизация или Европа давно не практиковала бы против цветных людей во всех частях света во имя и для защиты высшей расы, рожденной править миром».
Об этом же говорили в своих книгах и выступлениях Эме Сезер и Франц Фанон. Сартр писал, что «республиканцы во Франции являются фашистами в Алжире». Философ указывал, что «колониализм заражает молодых французов расизмом и заставляет их гибнуть во имя нацистских принципов» (тех самых, против которых сражалось французское Сопротивление) и призывал помочь фашизму умереть – «повсюду, где он существует». В широко известной «Речи о геноциде» Сартр констатировал, что война американцев с народом Вьетнама тоже идет по лекалам Гитлера: «Он убивал евреев, потому что они – евреи. Американские вооруженные силы пытают и убивают во Вьетнаме мужчин, женщин и детей, потому что они вьетнамцы».
Сартр и многие другие интеллектуалы предостерегали: фашизм не побежден, он продолжает свое победное шествие. Но мы все больше соглашались с западной пропагандой, представлявшей нацизм исключительно немецким явлением, ограниченным временными рамками с 1933 по 1945 год. Причины этого понятны – мы чувствовали благодарность за поставки по ленд-лизу, за второй фронт, нам мешало русское миролюбие, мешало великодушие, мешала порядочность. Мы считали память о встрече на Эльбе священной.
Впрочем, была еще одна причина. Нам очень хотелось видеть себя в одном лагере с «белыми и прогрессивными» – с теми, кого мы со времен Петра почитали своими учителями. Согласно этой убаюкивающей трактовке, мировое зло было побеждено союзными державами в сорок пятом, и теперь всем оставалось только договариваться о мирном сосуществовании да поругивать поверженный гитлеризм. Что, собственно, мы и делали. «Хуже немецкого фашизма ничего нет», говорили мы, словно бы не было избиения ирландцев и индейцев Америки, массовых убийств чернокожих в США, растерзанной Африки, голода, организованного англичанами в Бенгалии, геноцида народов Азии, Латинской Америки, Австралии и Океании, интервенций по всему миру.
«Хуже немецкого фашизма ничего нет», говорили мы, когда американцы выжигали вьетнамские деревни. «Хуже немецкого фашизма ничего нет», говорили мы, когда сыпались американские бомбы на маленькую Камбоджу. «Хуже немецкого фашизма ничего нет», говорили мы, когда англо-американская коалиция терзала Ирак. Но чем массовые убийства и пытки всех этих людей, совершенные западными расистами ради каких-то своих экономических и политических выгод, принципиально отличались от того, что пережили мы сами в период Великой Отечественной?! Сейчас у нас принято возмущаться заявлениями западных политиков в стиле «это другое» о геноциде мирного населения Донбасса. Но разве мы сами не приняли формулу «это другое» по отношению к индейцам, латиноамериканцам, азиатам и африканцам?
Немецкий фашизм означал перенесение колониальных методов в Европу. Но страны и народы, подвергшиеся атаке фашистов в Европе, имели сопоставимую культуру, армии, вооружение, союзников. Польское правительство могло укрыться в Лондоне. Летом 1941 года наши самолеты бомбили Берлин. А если атака шла на людей, вооруженных копьями и луками? На людей, за которых никто не собирался заступаться? Колониализм в странах третьего мира был хуже фашизма в Европе, потому что там те же самые преступления совершались против тех, кто не мог ответить и зачастую даже не понимал, что происходит. У гереро и тасманийцев не было ни одного пулемета.
Объявив гитлеровский фашизм исключительным, самым страшным в мире явлением, оторвав фашизм от его корня – колониализма, мы утратили понимание происходящих в мире событий и перестали держать врага в фокусе. Хуже того – мы предали тех, кто продолжал сражаться с нацистским злом в странах третьего мира. И пока мы каждый год праздновали свою «окончательную победу» над коричневой чумой, Запад продолжал совершать преступления против человечества, собирал новую империю и готовился к новым войнам. Готовился к тому, чтобы после индейцев, африканцев, латиноамериканцев, вьетнамцев, индонезийцев, арабов однажды снова заняться русскими.
Сейчас неоколониальный расистский Запад во главе с Байденом осуществляет на Украине старый план Гитлера, согласно которому украинцам обещаны стеклянные бусы, а русским – смерть. Видеть это неприятно. Намного комфортнее было считать, что мы вместе с просвещенными народами совладали с исключительным мороком немецкого фашизма. Но это было ложное представление, и оно вело нас к пропасти. Прозрение дает нам шанс, которого у слепых не было.
