18 июня – 210 лет со дня рождения великого русского писателя Ивана Гончарова
В историю отечественной и мировой литературы Иван Александрович Гончаров (1812 – 1891) вошёл как выдающийся представитель той школы писателей-реалистов, которые продолжали традиции Пушкина и Гоголя, воспитывались под непосредственным воздействием критики Белинского.
С Пушкиным Гончарову познакомиться не довелось. Но ему посчастливилось неоднократно его видеть, о чём он оставил свои воспоминания.
Считая себя продолжателем пушкинских традиций, Гончаров подчёркивал:
«В Пушкине кроются все семена и зачатки, из которых развились потом все роды и виды искусства во всех наших художниках» (И. А. Гончаров. Собр, соч., т. VIII, М., 1955, с. 77).
…Произведения Гончарова – художественная летопись русской жизни 1840-1860-х годов XIX века. Центральной темой творчества писателя всегда были исторические судьбы Отечества.
«То с грустью, то с радостью, смотря по обстоятельствам, наблюдаю благоприятный или неблагоприятный ход народной жизни», – писал Гончаров.
Вершиной творчества явились романы «Обыкновенная история» (1847), «Обломов» (1859) и «Обрыв» (1869), которые представляют своеобразную трилогию.
«...Я ждал, – писал Гончаров на склоне лет, – что кто-нибудь и кроме меня прочтёт между строками и, полюбив образы, свяжет их в одно целое и увидит, что именно говорит это целое».
В свох романах Гончаров, как на это указывает сам писатель, он стремился ответить на вопросы, которые выдвигались современной ему русской жизнью, были посвящены изображению дореформенной России, которую он хорошо знал и понимал.
Его романы с течением времени не только не отдаляются от читателя, но, наоборот, становятся в восприятии современного читателя всё весомее и многограннее.
***
Будущий писатель родился 18 июня (6 июня по старому стилю) 1812 года в Симбирске (с 1924 года – Ульяновск) в зажиточной семье Гончаровых. Отец – Александр Иванович Гончаров (1754-1819) был богатым хлеботорговцем и государственным чиновником, несколько раз занимавшим пост городского головы Симбирска.
Мать – Авдотья Матвеевна (в девичестве Шахторина; 1785-1851), происходившая из купеческого сословия, была женщиной образованной, сыграла важную роль в судьбе будущего писателя.
Детство Вани проходило в большом каменном доме Гончаровых, расположенном в самом центре Симбирска, с обширным двором и садом.
Вспоминая в преклонные годы своё детство и отчий дом, Гончаров писал в автобиографическом очерке «На родине»:
«Амбары, погреба, ледники переполнены были запасами муки, разного пшена и всяческой провизии для продовольствия нашего и обширной дворни. Словом, целое имение, деревня».
Многое из того, что Гончаров узнал и увидел в этой «деревне», помогло в познании поместного, барского быта дореформенной России, так ярко и правдиво отразившегося в его «Обыкновенной истории», «Обломове» и «Обрыве».
***
Когда Ивану Гончарову было всего семь лет, умер его отец. Заботы о воспитании детей взял на себя их крестный отец Николай Николаевич Трегубов.
Он происходил из старинного дворянского рода, был заслуженным боевым офицером-моряком, участвовавшим под командой адмирала Ушакова в морских сражениях.
«Наша мать, благодарная ему за трудную часть взятых на себя забот о нашем воспитании, взяла на себя все заботы о его житье-бытье, о хозяйстве, – вспоминал Гончаров. – Его дворня, повара, кучера слились с нашей дворней, под ее управлением – и мы жили одним общим двором. Вся материальная часть пала на долю матери, отличной, опытной и строгой хозяйки. Интеллектуальные заботы достались ему».
Николай Николаевич отличался широтой взглядов и критическим отношением к некоторым явлениям современной жизни.
Трегубов лично знал некоторых декабристов. Это был один из самых популярных людей среди симбирской интеллигенции. Он оказал большое влияние на Гончарова, которому особенно нравились его рассказы о мореходстве.
«Это был человек редкой, возвышенной души, природного благородства и вместе с тем добрейшего, прекрасного сердца», – так отзывался о нём Гончаров, а в романе «Обломов» он действует под именем Якубов.
Николай Николаевич заразил маленького Ваню мечтой о путешествиях. В библиотеке Трегубова было множество книг о кругосветных плаваниях.
Книги эти маленький Ваня «жадно поглощал». Подолгу смотрел он на морские инструменты, находившиеся во флигеле крестного: на телескоп, секстан, хронометр.
Страсть к путешествиям впоследствии сыграла большую роль в жизни Гончарова.
«… Мне захотелось поехать с правого берега Волги, на котором я родился, и воротиться с левого…», – писал Иван Александрович, став писателем.
…И ещё об одном человеке в судьбе Ивана Александровича Гончарова следует вспомнить. Это его няня – Аннушка или Анна Михайловна, простая крестьянка, и как и многие другие нянюшки, добрая сказительница, хранительница фольклора, приучившая мальчика к звуку простой и живой русской речи.
К своей няне Гончаров относился особенно и трепетно. Она была для будущего писателя тем же дорогим человеком, как для Пушкина Арина Родионовна.
***
Ещё в детстве зародилась его любовь к чтению. Начальное образование Иван получил в местных частных пансионах. Там же научился говорить на французском и немецком языках.
Мать, желая дать сыну лучшее образование, отправила его в Москву в коммерческое училище, где Иван учился с 1822 по 1830 год.
Великим открытием для него в те годы явился Пушкин с его «Евгением Онегиным».
«Боже мой!.. Какой свет, какая волшебная даль открылась вдруг, и какие правды, и поэзии, и вообще жизни, притом современной, понятной, – хлынули из этого источника, и с каким блеском в их звуках!».
Это почти молитвенное благоговение перед именем Александра Сергеевича Пушкина Гончаров пронёс через всю жизнь.
Так, имея перед собой славный образец литературного творчества, Гончаров следует за ним. И всё более укрепляется в мысли, что сочинительство – это его истинное призвание:
«Писать – это призвание, оно обращается в страсть. И у меня была эта страсть – почти с детства, ещё в школе!»
***
От времени, проведённого в коммерческом училище, у Гончарова остались тяжёлые воспоминания. В 1830 году по просьбе матери он был исключён из списка пансионеров без окончания полного курса.
Ещё в детстве возникшая страсть к сочинительству, интерес к гуманитарным наукам, особенно к художественной словесности, – всё это укрепило в Иване Гончарове мысль завершить своё образование на словесном факультете Московского университета.
В сентябре 1830 года он был уволен из купеческого звания, что требовалось для зачисления в студенты Московского университета.
***
В августе 1831 года Гончаров поступил на словесное отделение Московского университета, где обучался вместе с Белинским, Герценом, Огаревым, Станкевичем, Лермонтовым, Тургеневым и Аксаковым.
Однако в то время Гончаров не был знаком с ними. Как вспоминал писатель, «учились мы патриархально, и просто ходили в университет, как к источнику, запасаясь знанием, кто как мог».
В 1830-е годы Московский университет был очагом свободомыслия, но Гончаров стоял в стороне от активных студенческих кружков, не участвовал ни в спорах на политические темы, ни в студенческих волнениях. «Образование, вынесенное из университета, ценилось выше всякого другого», – писал Гончаров в воспоминаниях.
Гончаров занимался очень серьезно и с увлечением глубоко изучал античную литературу, историю, западную и русскую литературу.
Большое влияние на формирование эстетических взглядов и мировоззрения молодого человека оказал профессор теории изящных искусств и археологии Николай Иванович Надеждин. Это был выдающийся ученый того времени.
Чернышевский назвал Надеждина «одним из замечательных людей в истории нашей литературы, человеком замечательного ума и учености».
Лекции его отличались большой глубиной и были блестящи по форме. В своих статьях Н.И. Надеждин критиковал романтизм, боролся за реализм в искусстве, призывал к просвещению народа.
Гончаров хорошо знал французский язык и еще до университета пробовал переводить. Некоторые переводы Н.И. Надеждин опубликовал в журнале «Телескоп» за 1832 год. Это была первая появившаяся в печати литературная работа Гончарова.
***
27 сентября 1832 года, о чём поэт сообщал жене из Москвы (XV, 33), Пушкин посетил лекцию профессора Московского университета И. И. Давыдова.
Лекция была посвящена «Слову о полку Игореве», которым Александр Сергеевич издавна интересовался, намереваясь со временем издать его с критическими примечаниями в поэтическом переводе В. А. Жуковского.
Итогом углубленных занятий поэта над изучением знаменитого памятника древнерусской литературы была оставшаяся незаконченной статья «Песнь о полку Игореве» (XII, 147-152).
…Александр Сергеевич вошёл в аудиторию, где слушал лекцию студент Гончаров. И он стал свидетелем известного спора с профессором Каченовским во время посещения поэтом лекции профессора Давыдова.
«Когда он вошёл с Уваровым, – читаем в «Университетских воспоминаниях» Гончарова, – для меня точно солнце озарило всю аудиторию: я в то время был в чаду обаяния от его поэзии; я питался ею, как молоком матери; стих его приводил меня в дрожь восторга. На меня, как благотворный дождь, падали строфы его созданий («Евгения Онегина», «Полтавы» и др.). Его гению я и все тогдашние юноши, увлекавшиеся поэзиею, обязаны непосредственным влиянием на наше эстетическое образование.
Перед тем однажды я видел его в церкви, у обедни – и не спускал с него глаз. Черты его лица врезались у меня в памяти. И вдруг этот гений, эта слава и гордость России – передо мной в пяти шагах! Я не верил глазам. Читал лекцию Давыдов, профессор истории русской литературы.
«Вот вам теория искусства, – сказал Уваров, обращаясь к нам, студентам, и указывая на Давыдова, – а вот и самое искусство», – прибавил он, указывая на Пушкина. Он эффектно отчеканил эту фразу, очевидно, заранее приготовленную.
Мы все жадно впились глазами в Пушкина. Давыдов оканчивал лекцию. Речь шла о «Слове о полку Игоревом». Тут же ожидал своей очереди читать лекцию, после Давыдова, и Каченовский. Нечаянно между ними завязался, по поводу «Слова о полку Игоревом», разговор, который мало-помалу перешёл в горячий спор.
«Подойдите ближе, господа, – это для вас интересно», – пригласил нас Уваров, и мы тесной толпой, как стеной, окружили Пушкина, Уварова и обоих профессоров. Не умею выразить, как велико было наше наслаждение – видеть и слышать нашего кумира.
Я не припомню подробностей их состязания, – помню только, что Пушкин горячо отстаивал подлинность древнерусского эпоса, а Каченовский вонзал в него свой беспощадный аналитический нож. Его щеки ярко горели алым румянцем и глаза бросали молнии сквозь очки. Может быть, к этому раздражению много огня прибавлял и известный литературный антагонизм между ним и Пушкиным.
Пушкин говорил с увлечением, но, к сожалению, тихо, сдержанным тоном, так что за толпой трудно было расслушать. Впрочем, меня занимал не Игорь, а сам Пушкин.
С первого взгляда наружность его казалась невзрачною. Среднего роста, худощавый, с мелкими чертами смуглого лица. Только когда вглядишься пристально в глаза, увидишь задумчивую глубину и какое-то благородство в этих глазах, которых потом не забудешь. В позе, в жестах, сопровождавших его речь, была сдержанность светского, благовоспитанного человека.
Лучше всего, по-моему, напоминает его гравюра Уткина с портрета Кипренского. Во всех других копиях у него глаза сделаны слишком открытыми, почти выпуклыми, нос выдающимся – это неверно. У него было небольшое лицо и прекрасная, пропорциональная лицу, голова, с негустыми, кудрявыми волосами».
***
Окончив летом 1834 года Московский университет, Гончаров почувствовал себя, по собственному признанию, «свободным гражданином», перед которым открыты все пути в жизни.
Его влекла к себе перспектива напряжённой духовной жизни в столицах (Москва, Санкт-Петербург), общение там с интересными людьми.
Но первым делом решил он навестить родной Симбирск, где его дожидались мать, сёстры, Трегубов.
…Гончаров прибывает в Симбирск, менее чем годом позднее после пребывания здесь Пушкина. Несомненно, ему было известно о поездке Пушкина в Оренбург с целью сбора информации о Пугачевском восстании и о днях, проведенных в Симбирске.
Во время пребывания в Симбирске Пушкин провел несколько дней у губернатора А.М. Загряжского, который являлся его дальним родственником. Об этом свидетельствует карта Екатеринославской губернии 1821 года, на которой Пушкин написал: «Карта, принадлежавшая Императору Александру Павловичу. Получена в Симбирске от А.М. Загряжского 14 сентября 1833 года».
Гончаров в воспоминаниях «На родине» пишет о желании Загряжского рассказывать о встречах со знаменитыми личностями, в том числе были и разговоры о Пушкине. Это подтверждает цитация произведений Пушкина в очерке и параллели, проведенные автором между губернатором и Евгением Онегиным, он ставит их имена в один ряд. Писатель делает акцент на «дендизме» Загряжского, его душевной пустоте и наружном блеске. Гончаров подчеркивал в Загряжском артистизм и любовь к преувеличениям.
…А. М. Загряжский настойчиво просил Гончарова занять должность его секретаря. После раздумий и колебаний Иван Александрович принимает это предложение. Дело это оказалось скучным. Однако эти живые впечатления от механизма бюрократической системы впоследствии сгодились Гончарову-писателю.
***
В 1835 году, после одиннадцати месяцев пребывания в Симбирске, Гончаров уехал в Петербург, где поступил на службу в Департамент внешней торговли Министерства финансов. Ему предложили должность переводчика иностранной переписки.
Служба оказалась не очень обременительной. Она в какой-то мере материально обеспечивала Гончарова и оставляла время для самостоятельных литературных занятий и чтения.
Гончаров сблизился с семьей академика живописи Николая Майкова. Он обучал двух его старших сыновей Аполлона и Валериана, будущих поэта и критика, латинскому языку и русской словесности.
Этот дом был интересным культурным очагом Петербурга. Почти ежедневно здесь собирались известные писатели, музыканты, живописцы. Позже Гончаров скажет:
«Дом Майкова кипел жизнью, людьми, приносившими сюда неистощимое содержание из сферы мысли, науки, искусства».
Майковы выпускали рукописные альманахи «Подснежник» и «Лунные ночи», на страницах которых появились и произведения Гончарова: стихотворения и повести «Лихая болесть» и «Счастливая ошибка».
***
Гончаров любил посещать магазин известного книготорговца и издателя Смирдина на Невском. Однажды он встретил здесь Пушкина.
«…Он говорил с ним серьёзно, не улыбаясь, с деловым видом, – вспоминал Иван Александрович. – Лицо его – матовое, суженное книзу, с русыми бакенами и обильными кудрями волос, – врезалось в мою память и доказало мне впоследствии, как верно изобразил его Кипренский на известном портрете. Пушкин был в то время для молодежи – всё. Сокровенные чувства, все его упования, честнейшие побуждения, все гармонические струны души, вся поэзия мыслей и ощущений – все сводилось к нему, все исходило от него…».
Известие о гибели Пушкина потрясло весь Петербург, всю Россию. Вот воспоминание Гончарова:
«…. Я был маленьким чиновником, «переводчиком» при министерстве финансов. Работы было немного, и я для себя, без всяких целей, писал, сочинял, переводил, изучал поэтов и эстетиков… Но надо всем господствовал ОН.
В моей скромной чиновничьей комнатке, на полочке, на первом месте, стояли его сочинения, где всё было изучено, где всякая строка была прочувствована, продумана…
И вдруг пришли, и сказали, что он убит, что более его нет!.. Это было в Департаменте. Я вышел из канцелярии в коридор и горько, горько, не владея собой, отвернувшись к стене, закрывая лицо руками, заплакал.
Тоска ножом резала сердце, и слезы лились в то время, когда все еще не хотелось верить, что его уже нет, что Пушкина нет!..
Я не мог понять, чтобы тот, пред ним я склонял мысленно колени, лежал бездыханным… И я плакал горько и неутешно, как плачут по получении известия о смерти любимой женщины. Нет, это неверно – по смерти, – да, матери.
Через три дня появился портрет Пушкина с надписью: «Погас огонь на алтаре». Но цензура и полиция поспешили его запретить и уничтожить».
***
В 1844 году у Гончарова появился замысел будущего романа «Обыкновенная история». Главный герой произведения, молодой человек Александр Адуев, разочаровывается в своих романтических идеалах и становится похожим на дядю Петра Адуева, дельца и бескомпромиссного человека.
В 1845 году в доме Майковых Гончаров читает вслух первую часть романа, которую затем прочли и одобрили М. А. Языков и Н. А. Некрасов.
В 1846 году роман был закончен. Гончаров «с ужасным волнением» попросил прочесть «Обыкновенную историю» Виссариона Белинского, с которым познакомился в тот год, часто бывал у него на Невском проспекте.
Белинский, по словам И. И. Панаева, «был в восторге от нового таланта, выступившего так блистательно». Он, по мнению Г.В. Плеханова, обладал «чутьем гениального социолога» и с первого взгляда угадал в Гончарове крупную художественную силу, родственную талантам Пушкина и Гоголя.
Белинский предсказал Гончарову блестящий успех и долгую жизнь в русской литературе. И, как выяснилось впоследствии, он оказался прав.
Роман «Обыкновенная история» был напечатан в 1847 году в журнале «Современник», а на следующий год вышел отдельным изданием.
Из письма В.Г. Белинского – В.П. Боткину:
«Повесть Гончарова произвела в Питере фурор – успех неслыханный! Все мнения слились в её пользу. Даже светлейший князь Волконский, через дядю Панаева, изъявил ему, Панаеву, своё удовольствие за удовольствие, доставляемое ему вообще «Современником» и повестью Гончарова в особенности. Действительно талант замечательный».
***
В 1847 году у Гончарова появился план романа «Обломов», а в 1849 в «Литературном сборнике с иллюстрациями» была напечатана глава «Сон Обломова» с подзаголовком «Эпизод из неконченного романа».
Летом 1849 года Гончаров уехал в отпуск в Симбирск, планируя дописать роман. Однако работа шла тяжело. В Симбирске, работая над вторым романом, Гончаров также задумал ещё одно произведение – будущий «Обрыв».
***
В октябре 1852 года Иван Гончаров, переводчик в министерстве финансов, на одном из вечеров у Майковых узнал, что вице-адмиралу (с 1858 года – адмиралу) Ефимию Васильевичу Путятину, который отправляется в кругосветное плавание в Японию на военном фрегате «Паллада», требуется секретарь.
Гончаров на следующий день поехал собирать все необходимые документы и явился на беседу к Е.В.Путятину. Вице-адмиралу Гончаров понравился. Он был назначен его секретарем и переводчиком.
Когда молодой писатель начал собираться в кругосветное плавание с Е.В.Путятиным, в литературных кругах Петербурга отнеслись к этому с юмором: будущего автора романа «Обломов» за неспешность часто называли в шутку «принц де Лень».
Это плавание станет самым ярким событием в скучной чиновничьей жизни Гончарова. Создание других произведений пришлось отложить.
***
И России, и Америке в те годы очень хотелось заполучить Японию в качестве рынка сбыта для своих товаров, и обе страны почти одновременно направили в Японию свои военно-морские эскадры, чтобы заставить японцев открыть страну для захода соответственно российских и американских торговых кораблей.
Русской эскадрой командовал вице-адмирал Евфимий Васильевич Путятин, американской – коммодор Мэтью Перри.
Русская экспедиция была снаряжена не только для установления политических и торговых отношений с Японией, но и для инспекции русских владений в Северной Америке – на Аляске.
Обе экспедиции увенчались успехом – японцы подписали и с Соединёнными Штатами (1854), и с Россией (1855) торговые договоры, но достигнуто это было разными средствами. Коммодор Перри, прибывший в Японию в 1853 году со своей эскадрой, запугал японцев, угрожая расстрелять из пушек их столицу – город Эдо (Токио).
Вице-адмирал Путятин 10 августа 1853 года прибыл в порт Нагасаки для проведения мирных переговоров, а в 1855 году закрепил налаженные отношения в договоре.
***
7 октября 1852 года Иван Александрович отправляется с Е.В.Путятиным на два с половиной года на фрегате «Паллада» в кругосветное путешествие по маршруту: Англия – Атлантический океан – Африка – Индийский океан – Азия – Тихий океан – Япония – Дальний восток.
«Наконец 7 октября фрегат «Паллада» снялся с якоря, – писал Гончаров. – С этим началась для меня жизнь, в которой каждое движение, каждый шаг, каждое впечатление были не похожи ни на какие прежние.
Вскоре все стройно засуетилось на фрегате, до тех пор неподвижном. Все четыреста человек экипажа столпились на палубе, раздались командные слова, многие матросы поползли вверх по вантам, как мухи облепили реи, и судно окрылилось парусами.
Но ветер был не совсем попутный, и потому нас потащил по заливу сильный пароход и на рассвете воротился, а мы стали бороться с поднявшимся бурным или, как моряки говорят, «свежим» ветром. Началась сильная качка. Но эта первая буря мало подействовала на меня: не бывши никогда в море, я думал, что это так должно быть, что иначе не бывает, то есть что корабль всегда раскачивается на обе стороны, палуба вырывается из-под ног и море как будто опрокидывается на голову».
В плавании по трём океанам Гончаров вёл путевой дневник, в который вносил всё, что его заинтересовало. Иван Александрович подчинялся обязательному расписанию для команды.
***
Начавшаяся Крымская война изменила планы вице-адмирала Евфимия Путятина.
Фрегат вдоль берегов Кореи поднялся к устью Амура. Гончарова по его просьбе перевели на шхуну «Восток», которая доставила его в порт Аян на берегу Охотского моря. Высадившись на берегу Охотского моря, Гончаров проехал через всю Сибирь, где встретился с некоторыми декабристами, и европейскую часть России. Побывал вновь в родном Симбирске. Он вернулся в Петербург 13 февраля 1855 года.
«Два года плавания, – вспоминал Гончаров, – не то что утомили меня, а утолили вполне жажду путешествия. Мне хотелось домой, в свой обычный круг лиц, занятий, образов. Вернувшись, воскликнул с глубоким волнением: «Слава Богу, всё стало походить на Россию!».
***
Вернувшись в Петербург, Гончаров один за другим печатает очерки. Они выходят в 1855-1857 годах на страницах «Отечественных записок», «Современника», «Морского сборника», «Русского вестника», «Библиотеки для чтения», «Журнала для чтения воспитанниками военно-учебных заведений».
По словам Гончарова, дневниковые записи о путешествии на фрегате «Паллада» являются его любимым детищем.
Иван Александрович Гончаров напоминает нам, что издавна путешествие считалось необходимым условием воспитания. Идея, приготовления, воображение, наблюдательность научат чему-то новому.
Гончаров отмечал:
«Искомый результат путешествия – это параллель между своим и чужим».
В заключительной части путешествия по Дальнему Востоку и Сибири был создан целостный образ Сибири середины XIX века.
Оригинальность образа обусловлена была рядом причин. И прежде всего – его «кругосветным» контекстом, который заставлял Гончарова не только описывать сибирское пространство, но и вынуждал обозначить место Сибири в общем мировом и российском пространстве.
Ещё одной важной особенностью было то, что Гончаров посетил Сибирь как свободный человек, что для России XIX века было не очень характерно: подавляющее большинство в эту эпоху оказывалось в Сибири насильно, и поэтому она представала, прежде всего, как страна каторги и ссылки – в том числе и в мировом пространстве.
Интерес к «письмам» русского путешественника, выходящим в различных журналах, был огромным.
«Письма эти, – отмечал Г.Н. Потанин, – были так живы и увлекательны, что их читали все нарасхват, а когда в целом было напечатано Гончарова, так «Палладу» раскупили чуть не в месяц, и через год потребовалось второе издание».
Книгу «Фрегат «Паллада» Гончаров готовил одновременно с журнальными публикациями, и выход её состоялся в мае 1858 года как «дневник писателя».
Для России XIX века такая книга стала беспрецедентной. Популярность её была очень высока, только при жизни автора она переиздавалась шесть раз.
Цикл очерков, написанных красочным, сочным, острым, талантливым пером, стал новым явлением в литературных кругах России, поразив богатством и разнообразием фактического материала.
Читатели восприняли книгу как окно в новый неизведанный мир, о котором поведал Гончаров. Причем книга была излюбленным чтением не только юношества, но и более взрослого читателя.
***
В 1926 году Игорь Северянин, намекая на роман «Обыкновенная история», посвятил Гончарову такое стихотворение:
Рассказчику обыденных историй
Сужден в удел оригинальный дар,
Врученный одному из русских бар,
Кто взял свой кабинет с собою в море…
Размеренная жизнь – иному горе,
Но не тому, кому претит угар,
Кто, сидя у стола, был духом яр,
Обрыв страстей в чьем отграничен взоре…
Сам, как Обломов, не любя шагов,
Качаясь у японских берегов,
Он встретил жизнь совсем иного склада,
Отличную от родственных громад,
Игрушечную жизнь, чей аромат
Впитал в свои борта фрегат «Паллада».
Путевые очерки «Фрегат «Паллада» до сих пор служат образцом русской описательной литературы,
Всемирно известный учёный – филолог, философ, культуролог и семиотик – Юрий Лотман, 100-летие со дня рождения которого отмечается в 2022 году, в статье «Современность между востоком и западом» (1997) подчеркивал:
«<…> Гончаров не просто объективно изображает пространство, пересекаемое фрегатом, совершающим кругосветное путешествие из Петербурга во Владивосток, – он декларирует, что интерес к разнообразию культур, открытость «чужому» есть реальная специфика русского сознания <…>
Специфика текста Гончарова заключается в том, что сквозь подвижность географических точек зрения просвечивает постоянство авторской позиции. Моряк-путешественник одновременно находится в «своем» мире корабля и в «чужом» мире географического пространства. Соответственно он постоянно меняет своё положение по отношению к внутреннему пространству корабля. Таким образом, пространство задано одновременно в двух противоположных аспектах. <…>
Основной смысл пространственной модели «Фрегата Паллады» – в низвержении романтической экзотики. Разрушение штампов в антитезе далекое/близкое, чужое/своё, экзотическое/бытовое создает образ общего совместного движения всех культурных пространств Земли от невежества к цивилизации. Отсюда экзотика часто оборачивается некультурностью, а цивилизация – жестоким бессердечием. Эти противопоставления, по мнению Гончарова, должны быть сняты единой моделью, в которой динамика и прогресс положительно противостоят статике. Антитеза романтического Востока и «лишенной поэзии» цивилизации, многократно повторяемая в литературе до Гончарова, заменяется противопоставлением застоя и развития».
Приведём и слова автора книги о Гончарове в серии «Жизнь замечательных людей», лауреата премии И.А. Гончарова, писателя и литературоведа Юрия Лощица:
«…Если говорить о его кругосветном плавании, то само по себе это событие великое. Я считаю, что это событие не менее значимое, чем роман «Обломов». И я бы даже советовал читать это параллельно.
На одной из страниц «Фрегата «Паллады» Гончаров с такой самоиронией пишет: «Путешествие в 12 томах, с картами, планами, чертежами… И. Обломова». То есть романа ещё нет, а Обломов уже в литературе присутствует.
И понятно, почему он появился именно в этой книге, потому что тот мир, который Гончаров увидел во время своего плавания, поразил его своим контрастом традиционного мира, спокойного, уравновешенного, созерцательного, и мира такого человечества, который стремительно захватывает инициативу на всех континентах.
Уже тогда этот международный глобализм возглавлялся маленькой такой вот, скромной по размерам, Америкой. Глобализация начиналась тогда, и всё это было на его глазах».
Юрий Лощиц подчёркивает:
«…Гончаров этим своим путешествием совершил в литературе великое открытие. Он фактически открыл для нашей отечественной литературы Сибирь как страну. Уже после него Сибирь попала и на страницы Достоевского, и на страницы Некрасова, и на страницы Чехова, конечно. Но первооткрывателем, если не считать Аввакума и его жития, был Иван Гончаров».
***
После путешествия Гончаров вернулся в департамент министерства финансов, но оставался здесь недолго.
В марте 1856 года Иван Гончаров становится цензором Петербургского цензурного комитета. Должность эта была хлопотливая и трудная, но преимущество её перед прежней службой состояло в том, что она, по крайней мере, была непосредственно связана с литературой.
Гончаров добился публикации некоторых ранее запрещенных произведений. При его поддержке увидели свет «Боярин Орша» и «Ангел смерти» Лермонтова, «Село Степанчиково» Достоевского, «Записки охотника» Тургенева, «Ледяной дом» Лажечникова, а также произведения Помяловского, Писемского и других писателей.
С 1863 года он служит в Совете по делам книгопечатания и в Совете Главного управления по делам печати и, в качестве «цензора цензоров», курирует ряд периодических изданий.
У него была возможность ежегодно летом уезжать в длительный заграничный отпуск. В первый из таких отпусков, летом 1857 года, Гончаров в Мариенбаде за семь недель завершает роман «Обломов».
***
В 1859 году журнал «Отечественные записки» опубликовал «Обломова», самую русскую книгу нашей классической литературы.
Второй роман сыграл ошеломляющую роль в творчестве и биографии Гончарова. Его встретила благожелательная критика, а Даль даже включил слово «обломовщина» в свой словарь. Илья Ильич Обломов стал одним из «вечных типов» русской литературы.
«Пока останется хоть один русский, – заметил Тургенев, – до тех пор будут помнить Обломова».
А Лев Толстой писал:
«Обломов – капитальнейшая вещь, какой давно, давно не было. Скажите Гончарову, что я в восторге от Обломова и перечитываю его еще раз. Но что приятнее ему будет – это, что Обломов имеет успех не случайный, не с треском, а здоровый, капитальный и невременный в настоящей публике».
А вот мнение Томаса Манна:
«Воистину, какой скорбный, безнадёжный персонаж! Какая мягкотелость, неуклюжесть, инертность, вялость, какая беспомощность перед жизнью, какая небрежная меланхолия! Несчастная Россия, это твой человек! И всё же… Возможно ли это – не любить Илью Ильича Обломова, этого обрюзгшего донельзя человека? У него есть национальный антипод, немец Штольц, образец благоразумия, осмотрительности, верности долгу, достоинства и трудолюбия. Но каким же лицемерным педантом надо быть, чтобы, читая эту книгу, – втайне, но вне всякого сомнения, и сам автор это делает, – не отдавать предпочтения толстому Илье Ильичу перед его энергичным товарищем, не чувствовать и не признавать его внутреннюю красоту, чистоту и внушающую любовь человечность? Несчастная Россия? Счастливая, счастливая Россия, которая при всей своей нищете и безнадёжности в глубине души должна осознавать себя настолько прекрасной и достойной любви, что, понуждаемая литературной совестью к сатирическому самоолицетворению, создаёт Обломова…»
***
Гончаров не скрывал от собратьев по перу сюжет будущего романа «Обрыв». Он публиковал отрывки из романа (с подзаголовком «Эпизоды из жизни Райского»): «Софья Николаевна Беловодова», «Бабушка», «Портрет».
В 1855 году Гончаров рассказал о замысле романа и посвятил в детали будущей книги близкого друга Ивана Сергеевича Тургенева.
В 1860 году Гончаров заподозрил, что Тургенев использовал его идею в романах «Дворянское гнездо» и «Накануне».
«Как в человеке ценю в вас одну благородную черту, – не без язвительности писал Гончаров, – это то радушие и снисходительность, пристальное внимание, с которым вы выслушиваете сочинения других…».
И вправду, некоторых совпадений просто нельзя отрицать. Тургенев в конце концов изъял из «Дворянского гнезда» целых две главы, а также сцену ночного свидания Лизы Калитиной с Марфой Тимофеевной, уж больно напоминавшую встречу Веры с Бабушкой в «Обрыве».
Но общественное мнение склонилось совсем не в пользу Гончарова. Страдающей стороной оказался Тургенев, ему сочувствовали. Гончаровым же возмущались.
Иван Александрович даже вызвал Тургенева на дуэль, но потом бывших друзей отговорили от этой затеи.
В марте 1860 года был собран «третейский суд», который пришел к выводу:
«…произведения Тургенева и Гончарова, как возникшие на одной и той же русской почве, должны были тем самым иметь несколько схожих положений, случайно совпадать в некоторых мыслях и выражениях, что оправдывает и извиняет обе стороны».
***
В 1869 году «Обрыв» вышел в свет. Либеральные журналы оценили его отрицательно, публикуя рецензии под заглавиями: «Талантливая бесталанность», «Старая правда», «Псевдоновая героиня», «Уличная философия».
Консерваторы же упрекали Гончарова в излишней симпатии к нигилистам. В отличие от авторов «антинигилистических» романов 1860-х годов, Гончаров не делал из своего героя нигилиста Марка Волохова карикатуру. Напротив, Марк был показан как интересный и во многом привлекательный человек.
***
В конце жизни Гончаров написал очерки «Из воспоминаний и рассказов о морском плавании» (позднее печатались под названием «Через двадцать лет»), «Слуги старого века», мемуары «В университете», «Заметки о личности Белинского», «На родине».
…Статья «Мильон терзаний» родилась от нахлынувших мыслей после посещения Гончаровым представления в Александринском театре. Там давали пьесу Грибоедова «Горе от ума» – одно из любимых произведений Ивана Александровича.
Хотя сама постановка его не впечатлила – появился его этюд «Мильон терзаний» – замечательная по краткости, полноте и точности оценка грибоедовской комедии.
Так Гончаров преподал очевидный и убедительный урок критике 1860-70-х годов, часто впадавшей в односторонность и грешившей пренебрежением и непониманием эстетики произведения.
…В январе 1891 года вышел очерк Гончарова «По Восточной Сибири. В Якутске и Иркутске», в июле он закончил очерк «Май месяц в Петербурге» о доме на Моховой улице, где писатель прожил более 30 лет, в августе того же года очерк «Превратность судьбы».
…В рассказе «Литературный вечер» мы словно читаем призыв к нашему современному обществу о сплочении:
«Когда все тихо, покойно, все, как муравьи, живут, работают, как будто вразброд; думают, чувствуют про себя и для себя; говорят, пожалуй, и на разных языках; но лишь только явится туча на горизонте, загремит война, постигнет Россию зараза, голод – смотрите, как соединяются все нравственные и вещественные силы, как все сливается в одно чувство, в одну мысль, в одну волю – и как вдруг все, будто под наитием святого духа, мгновенно поймут друг друга и заговорят одним языком и одною силою!
Барин, мужик, купец – все идут на одну общую работу, на одно дело, на один труд, несут миллионы и копейки... и умирают, если нужно – и как умирают!
Перед вами уже не графы, князья, не мещане или мужики – а одна великая, будто из несокрушимой меди вылитая статуя – Россия!».
***
Особое место занимают критические заметки Гончарова о собственных сочинениях: «Предисловие к роману «Обрыв» (1869 год, опубликованы в 1938 году), «Намерения, задачи и идеи романа «Обрыв» (1876 год, опубликованы в 1895 году).
В ответ на многочисленные вопросы по поводу своего творчества Гончаров выпустил также разъяснительную статью под названием «Лучше поздно, чем никогда» (опубликована в 1879 году), в которой прокомментировал авторский взгляд на свои произведения.
«Я отнюдь не выдаю этот анализ своих сочинений за критический непреложный критерий, не навязываю его никому и даже предвижу, что во многом и многие читатели по разным причинам не разделят его. Сообщая его, я только желаю, чтоб они знали, как я смотрю на свои романы сам, и приняли бы его, как мой личный ответ на делаемые мне вопросы, так чтоб затем не оставалось уже о чем спрашивать меня самого.
Ежели читатели найдут этот мой ключ к моим сочинениям – неверным, то они вольны подбирать свой собственный. Если же бы, против моего ожидания, мне понадобилось издать вновь все мои сочинения, то этот же анализ может служить авторским предисловием к ним.
Я опоздал с этим предисловием, скажут мне: но если оно не покажется лишним и теперь – то «лучше поздно, чем никогда» – могу ответить на это».
В «критических заметках» «Лучше поздно, чем никогда» Гончаров рассказал и о понимании всех трёх романов как трилогии.
«Все они связаны одною общею нитью, – писал Гончаров, – одною последовательною идеею – перехода от одной эпохи русской жизни, которую я пережил, к другой...».
В этих «критических заметках» Гончаров подчеркнул:
«У меня есть (или была) своя нива, свой грунт, как есть своя родина, свой родной воздух, друзья и недруги, свой мир наблюдений, впечатлений и воспоминаний – и я писал только то, что переживал, что мыслил, чувствовал, что любил, что близко видел и знал – словом писал и свою жизнь, и то, что к ней прирастало».
***
В течение нескольких лет, с 1975 года, Гончаров писал «Необыкновенную историю», главным мотивом которой было продолжение и оправдание так и не затихшей ссоры с Тургеневым.
Размышления о своей судьбе, не дававшие покоя Гончарову, вылились в своеобразную исповедь. Гончаров своей исповедью апеллировал к суду потомков, которым он в первую очередь её и адресовал. Из примечания к рукописи:
«Завещаю – моим наследникам и вообще всем тем, в чьи руки и в чье распоряжение поступит эта рукопись, заимствовать из нее и огласить что окажется необходимым <...> в таком только случае, если через Тургенева, или через других в печати возникнет и утвердится убеждение (основанное на сходстве моих романов с романами как Тургенева, так и иностранных романистов), что не они у меня, а я заимствовал у них – и вообще, что я шел по чужим следам! В противном случае, то есть если хотя и будут находить сходство, но никакого предосудительного мнения о заимствовании выражать не будут, то эту рукопись прошу предать всю огню или отдать на хранение в Императорскую Публичную библиотеку, как материал для будущего историка русской литературы».
При жизни Гончарова рукопись не публиковалась. Иван Александрович её завещал Софье Александровне Никитенко, дочери известного петербургского профессора и цензора А.В. Никитенко, долгие годы связанного с ним служебными и дружескими отношениями.
Софья Александровна опубликовала её только в 1924 году в «Сборнике Российской Публичной библиотеки».
В «Необыкновенной истории» есть размышления Ивана Александровича и о современных ему общественных явлениях, об искусстве, о собственном творчестве, и потому это – биографический и историко-литературный документ русской словесности.
***
Личная жизнь классика не удалась. Он ни разу не был женат и не познал радости отцовства.
…У Ивана Александровича на старости лет появилась забота, отвлекавшая его от уныния и дававшая тёплое семейное общение.
Гончаров, по примеру того, как когда-то его крёстный Николай Трегубов взял под опеку семью Гончаровых, взял на содержание семью своего преданного слуги Карла Трейгута, умершего от чахотки в 1878 году.
Его заменила в качестве экономки вдова, оставшаяся с тремя малолетними детьми: Александрой, Еленой и Василием.
Гончаров полюбил их. Его холостая доля скрашивалась нежной заботой о чужих детях. Он обучал их грамоте, водил гулять, покупал всевозможные лакомства и книги.
Гончаров всем им дал хорошее воспитание и образование. Старшую девочку он поместил в консерваторию.
Это желание, иметь рядом родные души, и искренняя любовь скрасили последние годы жизни Гончарова. Он сделал всех троих детей наследниками своего состояния
***
Гончаров прожил долгую и насыщенную жизнь – творческую и труженическую.
…12 (24) сентября 1891 года Иван Александрович простудился и в ночь на 15 сентября скончался от воспаления лёгких на 80-м году жизни. По его завещанию его похоронили на Новом Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
27 августа 1956 года в связи с ликвидацией Нового Никольского кладбища Александро-Невской лавры прах Гончарова был перенесён на Литераторские мостки Волкова кладбища.
…За несколько лет до смерти Гончаров в журнале «Вестник Европы» опубликовал статью «Нарушение воли», где просил своих адресатов уничтожить имеющиеся у них письма. Сам он незадолго до смерти сжег значительную часть своего архива.
…Его внутренний мир во многом остался для нас загадочным: мы гораздо больше понимаем состояние его героев, нам открыты их мысли и чувства, но не мысли и чувства их создателя.
Человек глубоко верующий, Гончаров считал:
«В нравственном развитии дело состоит не в открытии нового, а в приближении каждого человека и всего человечества к тому идеалу совершенства, которое требует Евангелие, а это едва ли не труднее достижения знания».
