Владыка, когда Вы, проходя священническое служение в Тверской епархии, в 1992 году получили указ о назначении наместником Вознесенского собора г. Твери – каким было Ваше первое знакомство с этим храмом?
На тот момент, чтобы войти в Вознесенский собор, находящийся в самом центре Твери, на пересечении двух главных улиц города, мне пришлось покупать билет, потому что там располагалась промышленная выставка. То есть у меня на руках был указ о том, что я наместник этого собора, но для выставки жизнь шла своим чередом. На них никакие указы архиерея впечатления не производили. Тогда началась большая эпопея по отстаиванию прав верующих на то, чтобы они стали хозяевами церковного здания, чтобы там начались богослужения.
И здесь у Вас был первый опыт самостоятельного образования приходской общины и руководства ей. Что особенно запомнилось?
Тем, что это была община, ядро которой составляли люди очень интересные – творческая интеллигенция города Твери. Там невозможно было, и было бы это неправильно, грубо, если бы священник стал действовать по принципу: «Я наместник, и все знаю. А вы выполняйте только мои благословения». Нет, мне сразу было понятно, что я должен видеть в этих людях своих добрых помощников, соратников, что здесь не может звучать просто команда, должно все решаться соборно, при нашем общем обсуждении. Что я как священник призван к тому, чтобы услышать как можно больше мнений членов приходского совета. При этом я понимал, что право решающего голоса за мной. Потом я должен был брать на себя эту ответственность и не страшился ее. Но я старался быть максимально открыт для рекомендаций членов моего церковного совета. И должен сказать, что я не увидел в этих людях каких-то честолюбцев, желающих себя прославить за счет дела служения Церкви. Я видел очень добрых, порядочных, интеллигентных людей. Да, может быть, недостаточно воцерковленных, еще только встающих на этот путь, но они были очень мудры, добры, и мне с ними очень хорошо работалось. И поэтому я и каждому священнослужителю – священнику или архиерею – желаю не бояться общаться со своим верующим народом, будь то паства прихода или паства епархии.
Нам нужно не потерять способность участвовать в диалоге. Нужно прекратить менторски вещать с высоты амвона «непререкаемые истины». Нужно действительно жить среди народа, быть частью верующего народа, чтобы священник ощущал себя частью прихода, а приход ощущал, что у него есть духовный отец. Чтобы на практике исполнялось древнее изречение святооотеческое: «Где епископ, там и Церковь», – об этом часто любят вспоминать наши владыки. Но там ведь есть и продолжение этих слов, о том, что епископ в Церкви. То есть нужно стремиться быть в Церкви, в собрании людей, а не пытаться быть «над Церковью», диктовать Церкви, как собранию верующих людей. Об этом говорит Святейший Патриарх Кирилл. Есть все желание сейчас у нашего Священноначалия, чтобы архиереи и священники были доступны своей пастве. Именно ради этого происходит разукрупнение епархий. Но я могу сказать, что это технические способы. Если архиерей или священник сам внутренне не поймет, что ему необходимо общаться с людьми, то как мелко ни дроби епархии, если священнослужители будут удаляться от народа, общение с людьми будет им в тягость, то само по себе дробление не принесет успеха.
Потому что архиерей и священник должны стать отцами своих духовных чад; братьями для тех, кто еще не дорос до таких отношений, потому что многие из тех, кто недавно пришел в Церковь, тяготятся такими отношениями, что священник – отец. Хорошо: будь мне братом, будь мне другом, будь просто человеком, который хочет доброжелательно говорить о духовных вещах. Поэтому я, исходя из своего пастырского опыта, могу сказать, что мы с моим церковным советом за счет такого общения горы готовы были свернуть, и действительно на тот момент было сделано очень многое.
Нам удалось отстоять Вознесенский собор. Это было очень непростое дело. Мы использовали все пути мирного, легального отстаивания права верующих на это церковное здание. Писались бумаги во все возможные инстанции, собирались многочисленные подписи. Приезжал Виктор Аксючиц, тогда депутат Верховного Совета для поддержки общины верующих. И это все равно не давало никакого результата. Тогда верующие, доведенные до отчаяния, стали собираться ежедневно на ступенях храма, читать акафисты, молиться без участия священника. В поддержку им архиерей назначил меня. Только после этого чувствовавшая себя тогда хозяйкой здания директор промышленной выставки решила пойти нам навстречу. И в здании, в уголке собора, нам было выделено помещение площадью 44 квадратных метра. Но оно имело отдельный вход. Мы отгородились большой основательной капитальной стеной от остального здания выставки, по требованию сотрудников выставки заштукатурили ее, чтобы запах ладана и свечей ни в коем случае не проникал к ним. И вот в этом малом уголке начали свои богослужения.
Первая служба была на Рождество Христово. Это было для меня очень дорого. Понимая, что только вокруг действующей литургической жизни будет собираться община, и горя юношеским еще романтизмом, я взялся за то, что помимо забот о бумагах для общины, я стал еще совершать ежедневные богослужения утром и вечером. И так это целый год я делал один. Потом у меня появился второй священник – отец Валерий Крутиков, который стал мне помогать. И все равно я старался максимально часто служить, а его в первую очередь просил помогать мне в том, что для меня было и остается сложным: я всегда испытываю внутреннее затруднение принимать исповедь. И отец Валерий меня освобождал от этой обязанности. И еще первые месяцы моего приходского служения для меня трудно было крестить младенцев. Не будучи сам семьянином, я не держал младенца в руках, поэтому для меня это было сложновато. А так я любил, конечно, и крестить, и венчать. В этом маленьком уголке у нас стали совершаться венчания. Для меня было огромным утешением, что люди шли не в какие-то благоустроенные большие храмы, а в наш малый уголок с иконостасом из фанеры.
А сколько прихожан было в таком маленьком помещении?
Их становилось с каждым днем больше и больше. Если сильно захотеть, то входило человек сто-сто двадцать. И когда я почувствовал, что у меня сложилась группа крепких, стойких, надежных помощников, единодушных со мной, то вот тогда, взяв иконы, хоругви, написав транспаранты, мы стали ходить с завидной регулярностью к зданию главы администрации области. Устраивали там молебны и пикеты с просьбой передать здание верующим.
И все-таки передали?
Это была целая эпопея. Где-то в интервью я об этом уже говорил. Да, передали. Это было таким образом. Областная администрация, спасибо Владимиру Антоновичу Суслову, который был в то время главой области, шла нам навстречу. Он издавал распоряжение о передаче нам храма, но существовавший дольше, чем в других областях, Областной Совет распоряжение главы администрации аннулировал. Так было раза два. Мы получаем документ на руки, а облсовет его отменяет.
Дело в том, что в здании промышленной выставки очень многие кабинеты отдавались в субаренду различным фирмам и фирмочкам. И это были живые деньги.
И люди во власти имели материальную заинтересованность и поэтому мешали?
Да, вот почему так трудно было бороться. Не столько сама промышленная выставка нам мешала получить здания, сколько интересы тех людей, которые арендовали там помещение. Ведь кто-то заключал договор субаренды официально, а кто-то не заключал, в конвертах платили. Поэтому битва была жесточайшей.
Я помню, был момент, когда накануне Пасхи Христовой приехал ко мне офицер милиции и сказал, что директор промышленной выставки заявила, что в Пасхальную ночь Юстиниан предпримет насильственное вторжение в помещение выставки, поэтому мы Вас предупреждаем; распишитесь, что Вы ничего такого не предпримете.
Тогдашний опыт служения в малом помещении очень дорог для меня до сих пор; наработки того времени я использую и сейчас. Вот Пасхальная ночь. Я понимал, что сто-сто двадцать человек войдет в помещение. А мы находимся в центре города. Как сделать так, чтобы как можно больше людей приобщить к празднику Светлого Христова Воскресения? В отличие от южных мест, наплыв людей на пасхальную службу в Центральной России бывает к крестному ходу. И тогда я принял такое решение. Мы стали пасхальную утреню совершать во время крестного хода, на ходу. Получили соответствующее разрешение у властей города. И мы стали проводить крестный ход вокруг целого квартала. Потому что здание собора было застроено другими, вокруг непосредственно него невозможно было пройти. И это нам не мешало, а наоборот даже помогало, получалось метров шестьсот-восемьсот. И вот мы крестным ходом медленно-медленно начинали движение вокруг.
Старались вынести больше икон, хоругвей. И тогда не сто-сто двадцать, а я думаю, под тысячу человек участвовали в этом крестном ходе, который в пасхальную ночь оглашал центр Твери радостными песнопениями. На ступенях я зачитывал слово огласительное Иоанна Златоуста, затем христосовался, и затем окончание утрени совершал уже внутри своего маленького храма, там же служил и Божественную Литургию. Но, по крайней мере, тридцать-сорок минут пасхальной радости было вынесено из стен храма вовне, в центр города. И это очень нравилось прихожанам.
И Вы в Нью-Йорке потом также делали?
И в Нью-Йорке я потом стал делать точно также. Там, в Твери, я приобрел еще один опыт. Первый раз я сделал так во Владивостоке, когда попросили освятить воду у вновь переданной часовни у вокзала. Я освятил две бочки, и их разобрали за пять минут. Тогда я предложил, чтобы подогнали целый водовоз, забрался на него, совершил последование и освятил воду внутри него. И когда стал наместником Вознесенского собора, то вспомнил об этом и стал заказывать водовозы большой емкости и освящать таким образом воду в центре города. В крещенский сочельник ушло десять тонн воды, а в сам праздник шестнадцать. И сейчас я советую священникам, чтобы они общались с организациями, которые занимаются перевозкой молока или питьевой воды, чтобы они на крещенские дни нанимали такие машины, привозили чистую воду, и напояли жаждущие жизни вечной души святой водой Богоявления.
Владыка, Ваше служение предполагало и взаимодействие с органами государственной власти в новых исторических условиях. Расскажите об этом.
Да, Алексей Александрович, происходило это взаимодействие, как видите, не так гладко. Потому что я старался отстаивать интересы Церкви, интересы нашей общины. А власти, естественно, понимали, что мы являемся первейшими претендентами на право пользования этим зданием, но никак не решались воплотить это в жизнь. Распоряжения, издаваемые главой администрации области, нужно было поддержать, наполнить реальной силой. И это заставило меня однажды, когда я узнал, что близится очередное заседание облсовета и опять отменят документ администрации, пойти на отчаянный шаг. Отслужив Литургию, я вывел своих прихожан, и мы заколотили досками второй вход в здание, который вел в промышленную выставку, и расположились на ступенях храма, своими телами закрывая доступ к этой двери, требуя, чтобы выполнялось постановление о передаче нам здания. Естественно, это был жест очень рискованный. И взять благословения у своего архиерея на этот поступок я не мог. Не потому что я как христианин и как священник не хотел бы его получить, но я понимал, что могу поставить епископа в неловкое положение. Если бы он дал такое благословение, то тем самым поддержал меня и взял на себя ответственность. А последствия могли быть самые разные. И я решил – пусть ответственность будет на мне, а епископ пусть пребывает в благом неведении. Я знал, что в душе он поддерживает меня, но у него в случае чего будет возможность сказать, что отец Юстиниан проявил самовольство, никто его на это не благословлял. И в помощь моему намерению послужила, как кажется, случайность.
Понятно, что это промысл Божий, который хранит нас и восполняет наши человеческие немощи и недостатки, когда сил наших не хватает, а мы искренне что-то делаем, напрягая все наши человеческие силы. Оказалось, что в этот день нужно было срочно производить обмен купюр. И хозяева фирм и фирмочек, которые собрались идти в здание промышленной выставки, где у них в офисах находились сейфы с деньгами, наткнулись на наш пикет. Шло драгоценное время, они боялись финансовых потерь, и это ускоряло развязку ситуации. Да, нам грозили, что сейчас вызовут ОМОН, что нас раскидают, а что нас там было? Человек сорок на этих ступеньках, которые уже устали стоять на солнцепеке. Но мы не сдавались. И вот пришел гонец от областной администрации, говорит: «Пустите их в кабинеты, им нужно деньги забрать, а то они потеряют много». Я отвечаю: «Ну, я Вам же не верю». – «Ну, пустите их, вопрос уже решается с отделом культуры, они готовы вот-вот подписать с Вами договор, что община верующих будет арендатором этого здания». Тогда еще не передавали в собственность церковные здания, но только в пользование по старым советским схемам. Я говорю: «Так ведь обманете меня! В который уже раз». – «Нет, не обманем!» – «Доверяю Вам, но приму меры предосторожности». Наши прихожане устроили живой коридор, расколотили двери, сняли доски, открыли. Спрашиваю: «Сколько человек должно войти, сколько фирм?» – «Пять». То есть в здании кроме выставки было еще пять самостоятельных фирм. Говорю: «По одному человеку пускаем». Они попытались сразу все войти. Но старушки дружно сомкнули ряды, и пускали только по одному. Потом говорят: «Идите в комитет по культуре, подписывайте договор, Вам отдают это здание». Отвечаю: «Я боюсь: опять Вам не верю. Уйду, а Вы постараетесь пикет здесь разогнать. Не уйду никуда!». И мне принесли договор, и прямо на ступенях храма перед дверями я его подписал. Это было для нас, как Вы понимаете, днем какого ликования!
Но интересно: тогда они не решились применить силу?
Не решились.
Сейчас, наверное, применили бы?
Не знаю. Потом, правда, пришлось отстаивать явочным порядком наше право быть в этом здании. По условиям договора отводилось, кажется, три месяца на то, чтобы выставка съехала. Им было предоставлено помещение, они не выбрасывались на улицу. Но это было не такое престижное место. Для выставки новое помещение подходило. А вот для размещения коммерческих фирм было неинтересно, так как находилось за городом. Поэтому был предпринят еще один бой. Руководство выставки подало в арбитражный суд заявление против администрации Тверской области, что она незаконно расторгла договор, и что они с этим не согласны. Я узнал о дне проведения судебного заседания. На тот момент удивительным образом собралось много людей. Около восьмидесяти прихожан пришли из Троицкого кафедрального собора, чтобы молиться вместе с нами. Они знали, что мы переживаем, что решается судьба Вознесенского собора. Со своими – было человек сто пятьдесят. С этой командой я направился в здание арбитражного суда. Пришел в кабинет, спрашиваю: «Здесь будет рассматриваться такое дело?». – «Да. А Вы кто?». – «Я священник этого храма». – «Вам здесь нечего делать: вопрос будет решаться без Вашего участия и присутствия». Спрашиваю: «Как же так? Вот мы верующие, община, а вопрос будет решаться только между руководством выставки и областной администрацией? Вы нас и в расчет не хотите брать?». – «Покиньте помещение». Отслужили молебен, я не знал что делать, какие предпринимать шаги дальше. Я понимал, что вот-вот арбитражный суд может принять решение в пользу промышленной выставки, и это, по крайней мере, на какое-то время оттянет возможность нам войти в здание. Принципиально мы выиграем процесс, но времени потеряем изрядно. И тогда я своим помощникам-мужчинам сказал: «Несите что-то тяжелое!». Они принесли швеллер. «Разбирайте стену, делайте дыру в стене, которая отделяет наш храмик от остального помещения». Проломили дверь, разобрали центр от стендов, устроили временный алтарь и в семнадцать часов я начал вечерню среди экспонатов промышленной выставки. Было заведено уголовное дело по факту незаконного проникновения, я стал ходить на объяснения к прокурору, где мне среди всего прочего было заявлено, что мы поступаем не по-христиански. Я говорю: «А как Вы видите облик Христа? Он что, предстает Вам только всегда смиряющимся и все терпящим? Христос все проявил: и смирение, и жертвенность. Но что касалось святости дома Божия, то Господь, Кротчайший, взял в руки бич. Представляете, какой шум стоял в Иерусалимском храме, когда Господь выгонял оттуда скот и опрокидывал лавки меновщиков? А такой лик Христов Вы знаете? А здесь речь идет о достоянии церковном, о храме. И мы, как законопослушные граждане, лишь помогаем наполнить реальной силой для исполнения распоряжение главы администрации области, которое уже несколько раз не исполняется». Естественно, это было время тяжелейшего напряжения, в том числе домашнего, слез родительских, их вопросов: «Что ты делаешь?». Но мы стали все-таки арендаторами церковного здания. Впереди предстояли новые тяжелейшие труды, потому что здание не только было перегорожено внутри стенками, но еще и пространство собора было загромождено литыми, очень мощными, железобетонными перекрытиями, которые должны были выдерживать большие тяжести, так как там стояла техника, демонстрировавшаяся на выставке. И вот это все нужно было демонтировать.
И Ваши оппоненты отступились в итоге?
Да, они отступились. А мы стали служить, и это все разбирать и восстанавливать храм.
Вы успели восстановить Вознесенский собор Твери?
Да, в основном здание было освобождено от большинства внутренних стен и перекрытий. К моменту прибытия Святейшего Патриарха Алексия собор был уже чист, нами все было покрашено. Он был просторен, светел, пусть с временным, но иконостасом, в нем совершались регулярные богослужения. Собор понравился Святейшему Патриарху и тем архиереям, которые его сопровождали.
Что Вам еще запомнилось из церковной жизни того времени?
Община Вознесенского собора была особой для того времени еще и тем, что нас интересовало очень многое. Ее инициативе принадлежит возрождение традиции освящения истоков Волги. Волга издревле мыслилась как «Волга-матушка», как нечто очень важное для жизни народа и государства. Поэтому еще во времена царя Алексея Михайловича на истоках Волги был построен монастырь в честь Всемилостивого Спаса, чтобы там, в болотистых местах, откуда начинает течь сначала очень маленький робкий ручеек, происходила молитва, освящающая это начало великой могучей русской реки Волги. И в более поздние времена там был выстроен замечательный храм из красного кирпича. Обязательно в конце мая архиерей с участием губернатора Тверской губернии совершал молебен. И вот община Вознесенского собора возродила эту традицию. Сначала, до моего назначения, они приглашали священника из Знаменской церкви Осташково отца архимандрита Вассиана (он потом был еще наместником Нило-Столобенской пустыни), а потом уже и сам владыка стал туда ездить. Это вновь вошло в традицию, и сейчас уже немыслимо представить, чтобы архиерей не поехал на освящение истоков Волги.
А тогда, естественно, мы поддерживали всячески, чтобы это было регулярно. Для нас был радостный день, когда на трех больших автобусах мы выезжали нашим приходом. Человек сто двадцать – сто пятьдесят прихожан с детьми, мы участвовали в освящении, приветствовали Владыку, а потом там устраивали пикник, с играми, с отдыхом на лоне природы. И это было очень памятно, сплачивало наш приход.
Потом стали бороться за сохранение территории развалин бывшего Николо-Малицкого монастыря. Это древняя обитель, любимая когда-то в Твери, на тот момент рисковала потерять всю свою площадь, потому что местные жители все больше распространяли свои огороды уже на собственно монастырской территории. И нам нужно было получить подтверждение, что эта земля относится к зоне охраняемого памятника культуры, чтобы никто не дерзал использовать ее не по назначению. И нам удалось получить документы, где была четко согласована территория монастыря. В ходе наших выездов туда была произведена очистка от мусорных свалок, находили там захоронения, собирали останки, заставили хозяев приусадебных участков, незаконно там находившихся, убрать свои заборы. Сейчас радуется сердце мое: я вижу, как возрождается и замечательно украшен Николо-Малицкий монастырь. И это греет мою душу: мы сохранили это место, эту святыню.
Однажды мы узнали, что идут работы по прокладыванию сети через территорию бывшего церковного кладбища, где стоял когда-то храм в честь Смоленской иконы Божией Матери с приделом в честь тверской святыни – иконы Божией Матери «Тучная Гора». И множество останков было выброшено ковшом экскаватора. И поражало, что это происходит под окнами школы. Могилы были сровнены, на их месте устроили футбольное поле для школьников, которые черепами играли в футбол. И никого – ни педагогов, ни власти города – это не трогало. Я не видел, чтобы они что-то сделали для того, чтобы остановить это варварство и глумление – убийство живых душ детей, которым позволили играть останками, костями предков. Силами наших прихожан мы организовали там постоянное дежурство с коробками, с мешками. Естественно мы не могли остановить ведение работ, но мы собирали максимально все косточки, которые оказывались на поверхности. Потом, собрав в несколько гробов, захоронили на нашей уже территории, отвоеванной – Николо-Малицкого монастыря.
Нам было все интересно. Восстанавливали память забытого на тот момент святого – преподобного Савватия Оршанского. А ведь это удивительный святой, совершивший много чудес при жизни, а еще больше после смерти. К тому времени не сохранился храм на месте его подвигов, не сохранилась его келья, обсыпанная высокой горой земли, из-за чего говорили, что преподобный Савватий подвизался в пещере, что в принципе невозможно в болотистых местах Тверского края. Его келья была для тепла, для защиты от зверей обложена грунтом, поэтому в некоторых житийных повествованиях и говорилось, что преподобный жил в пещере. Сейчас там неиссякаемый поток паломников, множество свидетельств о чудесах, происходящих на месте подвига преподобного Савватия, выстроен Знаменский храм. Тогда этого ничего не было. Первые празднования, первые выезды туда совершала община Вознесенского собора.
И первый возрожденный праздник в честь иконы Божией Матери «Тучная Гора» тоже происходил в нашем Вознесенском соборе. Здесь была написана и первая икона этой святыни, так как не было даже списка этой иконы Божией Матери, как не было и празднования в честь нее.
Тогда же в те трудные, но благословенные времена Господь судил мне быть участником обретения мощей святителя Фаддея, архиепископа Тверского. Это происходило осенью, в день праздника Иверской иконы Божией Матери. Тогда пригласили меня женщины, идущие на свой страх и риск, без всяких разрешений на раскопки могилы. Я спешно выехал на забытое заброшенное Неопалимовское кладбище, где был похоронен священномученик Фаддей, доставал его останки, перевозил в город. Потом мы отвезли их на экспертизу в Москву. А потом торжественно крестным ходом в конце декабря 1994 года мощи были перенесены и помещены в гробнице в Вознесенском соборе, который стал после этого по-настоящему собором, так как в нем пребывают мощи священномученика Фаддея.
Из книги: Архиепископ Юстиниан (Овчинников). По тропе воспоминаний.
К 20-летию архиерейской хиротонии. — Элиста, 2015.
