Февральская революция в России, произошедшая в разгар Первой мировой войны, свергнувшая монархию, привела к разложению органов власти и армии, запустила разрушительные процессы внутри Российской империи. Процессы, происходившие в столице, не сразу дошли до окраин государства. В Бессарабии к этому времени какого-либо сепаратистского движения не было.
В то же время Румыния, которая была разгромлена еще в сентябре 1916 года, сразу после вступления в мировую войну, при поддержке российской армии сумела частично сохранить государственную территорию, затем восстановила дисциплинированную армию. Королевское правительство Румынии, перебравшееся в Яссы из Бухареста, посчитало, что кризис власти в России вызванный революцией – благоприятное время для реализации вынашивавшихся планов присоединения Бессарабии, которые оно пыталось осуществлять с начала ХХ века.
После Октябрьской революции разрушительные процессы внутри России усилились; правительство большевиков не имело на тот период возможностей контроля всей территории разрушенной революционными потрясениями империи; тем самым появились условия для румынской военной интервенции. В январе 1918 года после заключения перемирия с Германией и Австро-Венгрией, румынское правительство ввело свои войска в Бессарабию.
Сопротивление было в целом неорганизованным и разрозненным, поэтому после боев, продолжавшихся около двух месяцев, регулярная румынская армия сломила сопротивление и оккупировала область. Однако население не поддерживало силой установленную власть Румынии в Бессарабии, что делало ее нестабильной, создавало почву для восстаний. Уже через год после начала оккупационного периода, в январе 1919 года, на севере Бессарабии вспыхнуло восстание, которое вошло в историю как Хотинское. Оно преследовало цель изгнать из Бессарабии румынские войска и администрацию. В мае 1919 года румынский гарнизон был выбит из города Бендеры, население которого восстало против оккупантов. Масштабным было Татарбунарское восстание в сентябре 1924 года.
Советское правительство не признало аннексию Бессарабии Румынией. Не признавали ее в период своей деятельности и антибольшевистские правительства А.В. Колчака, А.И. Деникина, П.Н. Врангеля. То, что обе стороны, которые боролись в России во время гражданской войны, не приняли румынскую оккупацию Бессарабии, а главное – общность геополитической ориентации на Россию, социальных, национально-культурных и региональных интересов обеспечили объединению в оккупированной области социально разнородных политических и национально-культурных формирований, которых объединяло неприятие румынской оккупации.
Как это отразилось на Православной Церкви?
Столь острые процессы не могли не коснуться и Церкви. Румынскому правительству не удалось создать себе в Бессарабии должную политическую опору, отделения румынских политических партий, появившиеся в регионе в 1920-е годы, были маловлиятельны. Поэтому официальный Бухарест рассматривал возможность опоры на Бессарабскую Церковь с целью укрепления своих политических позиций.
После оккупации в январе 1918 года Бессарабии Румынскими войсками, Румынский Синод, без согласований с Российской Православной Церковью, распространил свою юрисдикцию на находившуюся на оккупированной территории Кишинёвскую и Хотинскую епархию (преобразовав её в Бессарабскую архиепископию, а в 1928 г. – в митрополию). По данным 1914 года эта епархия насчитывала в общей сложности 1084 церковных прихода, 27 монастырей, 7 монашеских скитов, три духовные семинарии. Церковь являлась одним из проводников книжности. Она издавала на молдавском языке журнал «Луминэторул» («Просветитель») и двуязычный русско-молдавский журнал «Кишинёвские епархиальные ведомости». Богослужение велось на церковнославянском и молдавском языках. Румынские власти полагали, что Церковь, пользовавшаяся влиянием в народе, могла сыграть важную роль в оправдании румынского присутствия в Бессарабии и в закреплении региона в составе Румынии. Однако этого не случилось.
Православная Церковь в Бессарабии негативно отнеслась к вступлению в регион румынский войск. Уже в январе-феврале 1918 года Бессарабская Церковь совместно с земством приняла участие в создании патриотического Комитета освобождения Бессарабии, а её глава архиепископ Кишинёвский и Хотинский Анастасий (Грибановский), находившийся в это время на Всероссийском Поместном Соборе Российской Православной Церкви в Москве, осудил акт оккупации. Поэтому политическое подчинение церковных структур Молдавской Демократической Республики Синод Румынской Церкви начал с предъявления архиепископу Анастасию и его викариям – епископам Аккерманскому Гавриилу (Чепуре) и Измаильскому Дионисию (Сосновскому) – требования отложиться от Всероссийской Церкви. Одновременно архиепископу Анастасию было обещано место в Румынском Синоде и орден. После отказа иерархов выполнить эти требования, они были арестованы румынскими военными властями и высланы за Днестр. Архиепископа Анастасия, который в октябре 1918 года пытался вернуться на свою кафедру, румынские власти не пропустили через границу. При этом Румынский Синод объявил верующим, что архиепископ Анастасий добровольно покинул епархию.
В отсутствие готовых служить Бухаресту местных иерархов во главе Бессарабской Церкви решением Румынского Синода от 14 июня 1918 года был поставлен епископ Хушский (Ясская митрополия) Никодим (Мунтяну), будущий патриарх Румынии.
Это было ведь время гонений на религию в России; как Российская Православная Церковь отреагировала на антиканонические действия Румынского Синода?
Действительно, в России Православная Церковь была не только законодательно отделена от государства, но и подвергнута небывалым гонениям. Революционные власти, анархические и просто уголовные элементы грабили монастыри и храмы, унижали, преследовали и убивали священнослужителей и мирян.
Однако Российская Православная Церковь, несмотря на конфликт с новым правительством России, все же заняла патриотическую позицию, следуя канонам Церкви. Она отказала Румынской Патриархии в переподчинении Бессарабской епархии. На захват Бессарабской епархии Румынской Православной Церковью Святейший Патриарх Тихон отреагировал посланиями, адресованными Председателю Синода Румынской Церкви митрополиту Молдавскому и Сочавскому Пимену (Джорджеску). Патриарх четко указал на то обстоятельство, что светская власть не вправе распоряжаться церковными делами. «Малороссия, – отметил патриарх в послании главе Румынской Церкви 16 (29) мая 1918 г., – присоединена была к Московскому государству в 1654 году, но этот факт не воспрепятствовал её Церкви в течение 32 лет оставаться под юрисдикцией Константинопольского патриарха; невзирая на неоднократные просьбы Московской церковной и светской власти о передаче Киевской митрополии в ведение Московского патриарха, Вселенские патриархи долго не уступали Москве своих прав над Малороссией, пока, наконец, патриарх Дионисий не решил этого вопроса в благоприятном для Русской Церкви смысле на нарочито созванном для этого Соборе».В послании от 23 мая (5 июня) 1918 года Патриарх Тихон указал на то обстоятельство, что установление политического контроля иностранного государства не всегда влечет за собой и единение Церквей. Далее глава Русской Церкви резко протестовал против антиканонических деяний священноначалия Румынской Церкви, которая «своим односторонним, предпринятым без согласия Русской Церкви решением не имела права определить судьбу Кишинёвской епархии в смысле подчинения её своей власти, после того как православная Бессарабия в последние сто лет составляла нераздельную часть русского церковного тела; такой образ действий Румынского Священного Синода противоречит одинаково и духу христианской любви, и исконным каноническим указаниям, и священным обычаям Православной Церкви.
Когда в новейшее время, – отметил Патриарх далее, – национальное движение среди православных народов, подвластных Турецкой империи, вызвало к самостоятельной политической жизни несколько государств, то у последних тотчас же возникло стремление к самостоятельному устроению местной церковной жизни, однако отделение их от Константинопольского Патриархата совершалось не иначе как с согласия Вселенского патриарха и признания такового со стороны других автокефальных Церквей. Так, последовавшее в 1882 году провозглашение Молдавии и Валахии самостоятельным Румынским королевством вызвало в последнем стремление освободить Румынскую Православную Церковь от юрисдикции Константинопольского патриарха; румынский король хотел совершить это только своею собственною властью, но Константинопольский патриарх решительно встал против столь очевидного нарушения канонических правил, его протест был поддержан и другими автокефальными Церквами, и Румынская Церковь поневоле должна была снова вступить в сношения с Вселенским патриархом, чтобы получить от него каноническое признание своей независимости, последовавшее, как известно, только в 1885 году…».
Развивая эту аргументацию, осенью 1918 года Предстоятель Российской Православной Церкви направил в Бухарест ещё одно послание, в котором указал, что сам факт аннексии Бессарабии Румынией «не может в данном случае служить оправданием для румынской церковной власти, во-первых, потому, что оно само не оправдывается историей, и, во-вторых, потому, что такая точка зрения покоится на смешении природы церковной и политической жизни, разнородных по самому своему существу… И к тому же и самый акт присоединения Бессарабии к Румынскому королевству, как мы утверждали это и ранее, далеко ещё не является общепризнанным с международной точки зрения и может быть подвергнут пересмотру при окончательном учете результатов мировой войны». Свое послание Патриарх завершил предупреждением: «…Если Румынская Церковь, невзирая на выставленные нами возражения, попытается насильственно закрепить за собой [создавшееся] положение, мы вынуждены будем прервать всякое братское и каноническое общение с Румынским Синодом и принести настоящее дело на суд других Православных Церквей». Обоснованно рассчитывая на приверженность верующих и бессарабского клира Российской Православной Церкви, Патриарх Тихон указал также на необходимость при решении вопроса о принадлежности Бессарабской епархии «запросить бессарабский церковный клир и народ», выслушать «предварительно голоса двухмиллионного православного населения края». Для решения вопроса о будущем положении и устройстве Бессарабской Церкви Патриарх предложил созвать местный Собор или епархиальное Собрание.
Как Румынская Православная Церковь отнеслась к словам Патриарха Московского и всея России Тихона?
Не будучи отделена от государства, Румынская Церковь представляла собой государственный институт и как таковой не была свободна в своих действиях. Поэтому послания Патриарха Тихона не могли повлиять на её позицию. Кроме того, «братское и каноническое общение» с Русской Православной Церковью в это время отторгнутой от государства и гонимой, следует полагать, не представляло интереса для церковных властей Бухареста. Румынский Синод пренебрег канонически обоснованным протестом патриарха Тихона. Однако позиция Русской Православной Церкви находила поддержку у верующих Бессарабии. Епископа Хушского Никодима, ставленника оккупационной администрации, бессарабские клирики и верующие, несмотря на его образованность и знание русского языка, встретили отнюдь не дружественно. Факторами отчуждения стали этнокультурные и канонические различия, существующие между молдаванами и румынами, между Русской и Румынской Православными Церквами. «Бессарабцы, – отметил архимандрит-молдаванин Варлаам (Кирица), – сразу же усмотрели в архиерее и в нескольких лицах, приехавших с ним из Румынии, чуждое, неродственное нам по духу, а иногда прямо-таки враждебное. Народ их просто не слушал и называл антихристами. Духовенство, более осторожное, называло их униатами…».
Но потом Бессарабия стала частью Советского Союза – 28 июня 1940 года на территорию Бессарабии были введены части Красной Армии, после чего на части её территории была образована Молдавская ССР. Во время вторжения нацисткой Германии в СССР Бессарабия была занята немецко-румынскими войсками в июле 1941 года и вновь присоединена к Румынии; в марте-августе 1944 года была вновь занята Красной Армией. А после распада СССР Молдавия стала самостоятельным государством…Добавлю, что часть Бессарабских земель входит и в состав Украины, это Буковина, сегодня румынское этническое меньшинство на Украине насчитывает порядка 150 тысяч человек. И в тех условиях нестабильности, которая сегодня имеет место в Украинском государстве, это уже дает почву для интереса Румынии к этим территориям. А влияние Румынии на Молдавию достаточно велико.
В ХХ столетии государство Российское (Российская Советская республика, СССР) трижды теряло контроль над Пруто-Днестровскими землями (Бессарабия, Молдавия) и всякий раз – в 1918, в 1941 и в 1991 гг., – эти территории становились объектом вторжения Румынии. В осуществлении этой политики активно участвовала Румынская Православная Церковь. Интересами Румынского государства – и только ими – определялись и её отношения с Русской Православной Церковью.
В отличие от Русской Православной Церкви, отделенной от государства и государством гонимой, Румынская Православная Церковь всегда оставалась государственным институтом, она выступала как таковая и действовала при поддержке Румынского государства. В 1918-1940 годах, когда Бессарабия находилась под военным и административным контролем Румынии, Румынская Церковь выступала как структура румынской оккупационной администрации и играла ключевую роль в идеологическом обеспечении захватнической политики Бухареста. Перевод Бессарабской епархии Российской Православной Церкви в подчинение Румынской Церкви был осуществлен антиканонически, вопреки правилам и традициям межцерковного общения, а также ясно выраженной воле Патриарха Тихона и Синода Российской Православной Церкви, с применением административного, военного и полицейского насилия против клириков и верующих Бессарабии. Каноническое общение между Румынской и Русской Православными Церквами было прервано по политическим причинам в самый трудный для Русской Церкви период её тысячелетней истории, когда традиции православия и нормы гуманизма требовали от государственной Румынской Церкви сочувствия и проявления солидарности.
Но затем каноническое общение между Русской и Румынской Православными церквями было восстановлено, и сами Вы после окончания исторического факультета Ивановского государственного университета и Московской духовной семинарии продолжили обучение в богословском институте в Бухаресте…
Восстановление отношений тоже было связано с переменами государственной политики, когда после Второй мировой войны Румыния оказалась в сфере влияния Советского Союза.
Что касается моего приезда на учебу в Румынию – это был 1988 год, время начала очень больших перемен и в нашей стране, и во всем мире. Политическая обстановка в Румынии предопределила то, что на тот момент в ней не было ни одного советского студента на обучении, как и ни одного румынского студента в Советском Союзе. То есть Румыния, образно говоря, попыталась закрыться в свой «кокон»; все эти начинавшиеся перестроечные веяния, которые все более чувствовались в жизни Советского Союза, вызывали у Чаушеску раздражение, и он пробовал свести к минимуму контакты с СССР. Мы появились там без знания языка, без предоставления нам, как это обычно бывает в таких случаях, возможности в течение нескольких месяцев посещать курсы, где люди занимаются только языком. Единственное, что было – ограниченное общение с преподавателем румынского языка в домашних условиях – он приходил в наш домик, где мы жили недалеко от богословского института. Нужно было спешно войти в язык, освоить его и начать слушать лекции на румынском языке, чтобы быть готовыми к сдаче сессии. Все это было для нас напряженно, сложно. Первое время и душа к новому языку не лежала: мы видели, что народ живет под большим контролем; в богословском институте можно было увидеть сотрудника сигуранцы, который действовал абсолютно открыто. Все было пронизано страхом, взаимным доносительством, тем более все контакты с иностранными студентами (каковыми мы были в Румынии) должны были тут же докладываться. Оказаться в таких некомфортных условиях нам было неприятно, поэтому и язык изучался плохо.
Уже потом, когда мы почувствовали теплоту к нам духовенства, в первую очередь, из монастырей, радушное отношение, тогда уже, кажется, и открылось у нас в головах и сердцах понимание румынского языка, а до этого душа не хотела воспринимать зубрежку иностранных слов, все это отторгалось.
Владыка, чем специфика учебы в Румынии отличалась от особенностей обучения в университете и в семинарии в России?
Богословский институт в Румынии весьма интересен, как высшее образовательное учреждение. Ректор Московской духовной академии архиепископ Александр так и объяснял нам, что отправляет нас туда на учебу, чтобы мы могли познакомиться с уровнем образования, с методикой, вообще с жизнью института и с жизнью Румынской Церкви.
Бросалось в глаза, что преподаватели богословского института – очень интересны, как люди и как специалисты; многие из них учились в Германии, в Англии. Но для нас, выходцев из стен Троице-Сергиево-Лавры, казалось, что у них не просто манера преподавания более светская по сравнению с Московскими духовными школами, но и сам настрой преподавателей и то, как они учат студентов, отдает духом светскости и влиянием протестантизма.
Новизна впечатлений заставляла нас больше работать самостоятельно; не только слепо изучать то, что говорили преподаватели, но и критически это осмысливать. Такая ситуация была и близка нам, и понятна, потому что мы знали, куда ехали, но и несла элемент беспокойства. Будучи в Румынии, я понял, что ни в коем случае нельзя посылать для обучения богословию за рубеж молодых людей, которые не имеют хотя бы базового семинарского образования. И когда вскоре, с потеплением международной обстановки студенты из Молдавии поехали десятками учиться в богословские учебные заведения Румынии, я понимал, что им сравнивать не с чем. Все, что будет им давать румынская богословская школа, они будут впитывать как губки. И они будут формироваться не как чада Русской Православной Церкви, которые получают дополнительное богословское образование в Румынии – это будут чада Румынской Церкви.
В современном мире - какой наиболее яркий пример вмешательства государства в организацию церковной жизни?
Наверное, в первую очередь, можно выделить Украину; об этом много уже сказано, и это большая тема, требующая отдельного разговора. Как историк не могу не отметить того, что все попытки государства из соображений политической конъюнктуры вмешиваться в процессы внутренней жизни Церкви никогда никому не приносили пользы.
Беседовал А.А. Федотов
