Пушкин о Польском вопросе. Малоизвестное стихотворение классика" height="204" src="https://news.ap-pa.ru/catalogs/news/images/1647860169.jpg" style="float:left; margin:8px" title="Михаил Васьков: Пушкин о Польском вопросе. Малоизвестное стихотворение классика" width="400" />

Иллюстрация: картина польского художника-баталиста Войцеха Коссака «Черкесы в Варшаве»

Источник: NEWS.AP-PA.RU

 

После выхода брошюры «На взятие Варшавы» стихи Пушкина и Жуковского перевели на французский и немецкий и переправили на Запад, в т.ч. и по дипломатическим каналам

 

Патриотическое стихотворение-ода А.С. Пушкина «Клеветникам России» широко известно. Его проходят в школе, публицисты и писатели нередко цитируют его в своих текстах, приводят пушкинские строфы для иллюстрации тех или иных событий. Ведь, как показывает практика, история, увы, движется не по прямой, а по какому-то зловещему замкнутому кругу, и ничему никого не учит. А по сему слова великого русского поэта звучат всегда актуально…

Гораздо меньше читателю известно еще одно стихотворение Пушкина на тему Польского восстания – «Бородинская годовщина». Между тем оба произведения вышли в свет (вместе со стихом Жуковского «Старая песня на новый лад») в одной и той же брошюре в сентябре 1831 года. Брошюра называлась кратко, но емко – «На взятие Варшавы».

Перед публикацией пушкинские стихи были просмотрены императором Николаем I (кто забыл, российский самодержец был личным цензором Александра Сергеевича) и одобрены к публикации. В архивах сохранился царский рескрипт, разрешающий их печать.

Польские исследователи творчества нашего «русского всего» (есть и такие) Савицкий и Топоровский полагают, что Пушкин написал эти два стихотворения по заказу Николая, который, мол, «стремился сделать поэта идеологом догм своей эпохи – православия, самодержавия и великоросского национализма».

Спорить не будем. Может, оно и так. Но совершенно точно, что оба стиха целиком и полностью соответствовали тогдашнему общему мировоззрению Пушкина и его взглядам на т.н. «польский вопрос». По утверждению отечественного пушкиноведа О. Муравьевой, Александр Сергеевич считал, что самостоятельное государственное существование Польши противоречит интересам России. Кроме того, к тридцатым годам он в значительной степени отошел от революционной романтики юности и стал негативно относиться к революциям и мятежам вообще.

Это, впрочем, не мешало ему восхищаться героизмом поляков: пересказывая в письме к своему оппоненту Петру Вяземскому соответствующий эпизод сражения при Остроленке, он писал:

«Всё это хорошо в поэтическом отношении. Но всё-таки их надобно задушить, и наша медленность мучительна». И далее поэт излагает мысли, вскоре легшие в основу оды:

«Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря, мы не можем судить её по впечатлениям европейским, каков бы ни был, впрочем, наш образ мыслей. Но для Европы нужны общие предметы внимания в пристрастия, нужны и для народов, и для правительств. Конечно, выгода почти всех правительств держаться в сем случае правила non-intervention <невмешательства>, то есть избегать в чужом пиру похмелья; но народы так и рвутся, так и лают. Того и гляди, навяжется на нас Европа…».

Разумеется, подавление польского мятежа тогдашние средства массовой информации Запада преподносили в соответствующем свете, всячески демонизируя Россию и показывая русских как зверей и варваров. Сочувствовала полякам и либеральная прослойка российского общества… (Всё то же самое!).

В целях противопоставления западной пропаганде и либеральному общественному мнению Пушкин в те дни предлагал тогдашнему руководителю российской госбезопасности – Александру Христофоровичу Бенкендорфу позволить ему создать контрпропагандистский политический журнал. Небезынтересно почитать пушкинскую мотивацию:

«Ныне, когда справедливое негодование и старая народная вражда, долго растравляемая завистью, соединила всех нас против польских мятежников, озлобленная Европа нападает покамест на Россию не оружием, но ежедневной бешеной клеветою. Пускай позволят нам, русским писателям, отражать бесстыдные и невежественные нападки иностранных газет».

Прямо хоть современным писателям-патриотам сей текст на вооружение брать. Звучит, словно сегодняшний текст из прохановской «Завтра» или из «Литературной России»!

Но, уж не будем гадать по каким соображения, шеф корпуса жандармов и начальник III-го отделения генерал-адъютант и генерал от кавалерии граф Александр Бенкендорф (которому, к слову, государь поручил надзор над поэтом) такого разрешения титулярному советнику и будущему камер-юнкеру Александру Пушкину не дал…

Брошюра же «На взятие Варшавы» всколыхнула высший русский свет и интеллигенцию. Они разделились на восторженных поклонников и на резких критиков новых стихов Пушкина. Если верноподданническая, патриотическая и проимперская часть общества приветствовала стихотворение, то многие либерально настроенные современники возмутились ими, видя в данных строфах, как писал упомянутый П. Вяземский «выражение вражды к свободолюбивым устремлениям и проявление официозного верноподданничества и конъюнктуры». 

По отношению к стихам сборника сей либерал-поэт и литературный критик, к слову, окончивший свои дни в Баден-Бадене, даже запустил выражение «шинельная ода». Он сравнил Жуковского и Пушкина с «чиновниками-виршеплетами, которые в праздники ходили по начальству с поздравительными стихами», а в своем дневнике записал, что ставить на одну доску победу Паскевича в Варшаве и битву под Бородино, де, «святотатство»…

Возмущенные новыми пушкинскими стихами особо чувствительные светские дамочки даже демонстративно перестали здороваться с поэтом при встрече в «свете», в том числе и содержательница одного из главных петербургских салонов и бывшая (как утверждают многие пушкиноведы) любовная связь Пушкина – супруга австрийского дипломата Дарья Фикельмон (урожденная Тизенгаузен), между прочим, внучка фельдмаршала Кутузова…

Любопытно, что очень скоро после выхода брошюры «На взятие Варшавы» стихи Пушкина и Жуковского перевели на французский и немецкий и переправили на Запад, в т.ч. и по дипломатическим каналам, дабы показать на рост патриотических настроений в России. (Дипломатия тогда работала эффективно).  

В ответ, в частности, Адам Мицкевич, убежавший на Запад, опубликовал свой известный стих «Друзьям-москалям», в котором, ведя заочную полемику с Пушкиным, обвинил русского поэта в отходе от общих для них идеалов юности и предательстве «свободы»…

Пы-Сы: Кто не в курсе, сей уроженец совр.Беларуси, закончил свои дни во время Крымской войны в Константинополе, заразившись холерой. Что делал в столице «Блистательной Порты» знаменитый пиит? Адам Николаевич пытался там организовать польско-еврейский легион для отправки на фронт в район Крыма и Николаева в помощь войскам антироссийской коалиции.

Справочно: против России тогда выступили: Британская империя, Французская империя, Османская империя, Сардинское королевство, Кавказский имамат. Антироссийскую коалицию поддерживали Прусское королевство, Австрийская империя (будущая Австро-Венгрия), Шведско-норвежское королевство. На стороне России было только Мегрельское княжество, дружественный нейтралитет держали греки… 

 

Михаил ВАСЬКОВ для АП-ПА

 

А.С. Пушкин. Бородинская годовщина

 

Великий день Бородина
Мы братской тризной поминая,
Твердили: «Шли же племена,
Бедой России угрожая;
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!…
Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор.

 

И что ж? свой бедственный побег,
Кичась, они забыли ныне;
Забыли русской штык и снег,
Погребший славу их в пустыне.
Знакомый пир их манит вновь —
Хмельна для них славянов кровь;
Но тяжко будет им похмелье;
Но долог будет сон гостей
На тесном, хладном новоселье,
Под злаком северных полей!

 

Ступайте ж к нам: вас Русь зовет!
Но знайте, прошеные гости!
Уж Польша вас не поведет:
Через ее шагнете кости!…»
Сбылось — и в день Бородина
Вновь наши вторглись знамена
В проломы падшей вновь Варшавы;
И Польша, как бегущий полк,
Во прах бросает стяг кровавый —
И бунт раздавленный умолк.

 

В боренье падший невредим;
Врагов мы в прахе не топтали,
Мы не напомним ныне им
Того, что старые скрижали
Хранят в преданиях немых;
Мы не сожжем Варшавы их;
Они народной Немезиды
Не узрят гневного лица
И не услышат песнь обиды
От лиры русского певца.

 

Но вы, мутители палат,
Легкоязычные витии,
Вы, черни бедственный набат,
Клеветники, враги России!
Что взяли вы?… Еще ли росс
Больной, расслабленный колосс?
Еще ли северная слава
Пустая притча, лживый сон?
Скажите: скоро ль нам Варшава
Предпишет гордый свой закон?

 

Куда отдвинем строй твердынь?
За Буг, до Ворсклы, до Лимана?
За кем останется Волынь?
За кем наследие Богдана?
Признав мятежные права,
От нас отторгнется ль Литва?
Наш Киев дряхлый, златоглавый,
Сей пращур русских городов,
Сроднит ли с буйною Варшавой
Святыню всех своих гробов?

 

Ваш бурный шум и хриплый крик
Смутили ль русского владыку?
Скажите, кто главой поник?
Кому венец: мечу иль крику?
Сильна ли Русь? Война, и мор,
И бунт, и внешних бурь напор
Ее, беснуясь, потрясали —
Смотрите ж: всё стоит она!
А вкруг ее волненья пали —
И Польши участь решена…

 

Победа! сердцу сладкий час!
Россия! встань и возвышайся!
Греми, восторгов общий глас!…
Но тише, тише раздавайся
Вокруг одра, где он лежит,
Могучий мститель злых обид,

 

Кто покорил вершины Тавра,
Пред кем смирилась Эривань,
Кому суворовского лавра
Венок сплела тройная брань.

 

Восстав из гроба своего,
Суворов видит плен Варшавы;
Вострепетала тень его
От блеска им начатой славы!
Благословляет он, герой,
Твое страданье, твой покой,
Твоих сподвижников отвагу,
И весть триумфа твоего,
И с ней летящего за Прагу
Младого внука своего.