"Завтра". Олег Юрьевич, трудно говорить об истории Украины всерьёз, особенно после всех этих перепечаток из украинских «учебников» про выкопанное козацькими руками Чёрное море и упавшую с Венеры «соловьиную мову». Но вы – профессиональный историк, поэтому отложим в сторону шутки о чубатых предшественниках питекантропов. Скажите, пожалуйста, какое историческое событие (цепь событий) провозглашаются сегодня в Киеве основополагающими для зарождения «украинской государственности»?
Олег Кузнецов. Скажу честно, последние 8-10 лет я не слежу за украинской историографией, поскольку считаю опасным для собственного психического здоровья не только читать с позволения сказать «труды» украинских так сказать «коллег», но даже брать в руки, настолько считаю их токсичными. С прискорбием вынужден констатировать факт того, что современная гуманитарная мысль Украины направлена на то, чтобы создать некую фантасмагорическую квазиисторию региона и 40-миллионного народа, чтобы на её основании выстроить какую-то новую реальность, весьма далекую от академических представлений о прошлом Украины, традиционно свойственных не только российской, польской или общеевропейской исторической науки, но даже от весьма специфических представлений украинской гуманитарной мысли второй половины XIX – первой половины ХХ века, когда она начала системно формироваться и оформляться в самостоятельную научную школу. Будучи специалистом по истории восточноевропейского средневековья, которому довелось поработать с первоисточниками не только в российских, но также в польских архивах, я хорошо знаю исследования представителей «украинской школы» имперского периода, начиная от Александра Ригельмана и заканчивая Михаилом Грушевским и Дмитрием Яворницким, который до установления советской власти на Украине предпочитал писать свою фамилию как Эвардницкий. Ещё в первой половине 1990-х годов, как только был открыт доступ в отдел специального хранения Российской публичной библиотеки или "Ленинки", я знакомился в его книгохранилище с исторической публицистикой украинской эмиграции, издававшейся в Канаде, США и ФРГ. Не хочу хвастаться, но я свободно читаю тексты на белорусском, польском и украинском языках, поэтому с полным основанием могу сказать, что нынешние псевдоканонические представления украинской исторической науки крайне далеки от тех, которые были присущи как советской, так и эмигрантской украинской историографии, не говоря про их имперскую предтечу. Ещё в начале этого века и тысячелетия, каких-то 15 лет назад, на Украине выходили в свет вполне приличные научные исследования, с их авторами можно было не соглашаться в конструируемых ими интерпретациях общеизвестных исторических фактов, событий или явлений, содержание которых отложилось в текстах неоднократно опубликованных документов Московского царства, Крымского ханства, Великого княжества Литовского и Речи Посполитой в целом, Оттоманской Порты или Валахии, но можно было быть совершенно уверенным в том, что никто из украинских историков не будет их отрицать или придумывать для них новое содержание. Сейчас быть уверенным в том, что фабула или контекст события не будут изменены до неузнаваемости, уже невозможно, причем речь идет не только о событиях середины ХХ века, связанных с темой украинского коллаборационизма в пользу нацистской Германии, но и о событиях 200-, 300- или 500-летней давности, которые вывернуть наизнанку, казалось бы, уже невозможно. Но у них это получается…
В 2013 году в издательстве "Наука" вышла в свет моя монография "Рыцарь Дикого поля: Жизнь и судьба князя Д.И. Вишневецкого", посвященная, как следует из ее названия, биографии этого выдающегося военно-политического деятеля Восточной Европы середины XVI века, с именем которого уже полтора века сначала в Российской империи, а потом на Украине ассоциировалось появление самостоятельного украинского этноса и его национальной государственности. До излета 2010-х гг. князь Дмитрий считался на Украине чуть ли не главным национальным героем, образ которого, как и следует всякому национальному герою, был существенно романтизирован, героизирован и отчасти примитивизирован для лучшего восприятия его массами, что вызывало у меня вопросы как у профессионального историка, но не провоцировало внутреннего отторжения как у человека и гражданина. Князя Дмитрия Вишневецкого пропагандировали как первого казацкого гетмана Украины (хотя он в классической историографической традиции всегда был четвертым в этом статусе), основателем Запорожской Сечи – колыбели малороссийской казацкой государственности (хотя, как выяснилось в процессе моих исследований, он строил ее не по собственной инициативе, а по приказу и на деньги монарха Речи Посполитой Сигизмунда II Августа, а сама Сечь в середине XVI века была оплотом московского присутствия в Поднепровье), ревнителем Православия, что полностью соответствовало действительности, поскольку на родовых землях семьи Вишневецких на Волыни, в современной Тарнопольской области Украины, и при их покровительстве была основана Свято-Успенская Почаевская Лавра – четвертая по своей значимости лавра в Православном мире.
Князь стал частью украинской ментальности и самоидентификации, поскольку в устной народной традиции был персонифицирован как "Байда-казак" - персонаж популярного в XIX столетии украинского народного сказания. Словом, до поры до времени князь Дмитрий Вишневецкий был вполне аутентичным и исторически достоверным (с некоторыми допущениями) образом Украины как цивилизованной, с давними историческими традициями восточноевропейской православной страны. Но на рубеже первого и второго десятилетия этого века на смену ему в ипостаси главного украинского национального героя пришел или был назначен лидер украинского радикального националистического движения Степан Бандера со всеми вытекающими из этого последствиями, после чего Украина сменила приоритеты внутренней и внешней политики, государственную идеологию, кардинально перетряхнула пантеон национальных героев и сразу превратилась из вполне себе респектабельной страны с песенно-фольклорными традициями в центр дестабилизации и агрессии в Восточной Европе. Естественно, это привело не только к возникновению острой геополитической напряженности по линиям Киев-Москва или Киев-Варшава, но и к пересмотру украинским политическим истеблишментом собственной национальной истории как интеллектуальной базы государственной идеологии в соответствии с появившимися вновь геополитическим амбициями и потребностями.
Последние десять лет на Украине самыми активными, можно даже сказать ударными темпами идет перелицовывание национальной истории, в рамках которого на потребу дня создаются новые квазинаучные фантомы, призванные существовать здесь и сейчас, и кануть в небытие, когда в них отпадет практическая надобность. Сейчас я уже не могу сказать, какая конкретная версия происхождения украинской государственности для властей предержащих в Киеве является базовой и приоритетной, поэтому мне крайне трудно ответить на ваш вопрос о том, какое конкретное событие в истории сегодня провозглашается на Украине как точка отсчета национальной государственности. Версий на этот счет я слушал и читал много, но сказать, какая из них для официального Киева сегодня является главной, я не берусь, - вполне возможно, что их несколько, и они меняются в зависимости от ситуационной потребности в лучших оруэловских традициях. Мы все прекрасно понимаем, что Украина – это многонациональная страна, для которой история территории и история доминантного этноса между собой не тождественны. Для лучшего понимания это мысли приведу пример из российской действительности: в истории российско-московской государственности история русских и история татар не просто не тождественны, но в определенных исторических моментах даже контрадикторны, а отношение к тем или иным событиям общей истории в Москве и Казани напрямую зависит от точки нахождения или угла зрения, и сделать что-либо с этой объективной реальностью не представляется возможным, по крайней мере в России. Мы в России по-разному относимся к такой эпохе своей национальной истории как время господства Золотой Орды в зависимости от субъективных мировоззренческих пристрастий, но при этом никто не отрицает ни факта ее существования, ни исторической роли, какую она сыграла в истории нашей страны. На Украине сейчас всё не так, там всё чрезвычайно агрессивно и безальтернативно: или всё украинское, или ничего.
Например, сейчас на Украине громко раздаются голоса о том, что часть территории нынешней Российской Федерации являются исконными украинскими землями, к их числу относятся земли Воронежской, Ростовской областей и Краснодарского края, поскольку они в XIX веке была заселены украинцами – запорожскими казаками и их потомками, при этом все молчат о том, откуда запорожские казаки произошли или появились. А в европейской историографии ни у кого не вызывает сомнений достоверность того факта, что в 1282 году хан Золотой Орды (Менгу-Тимур, внук хана Бату и праправнук Чингисхана, или его сын Туда-Менгу) приказал многочисленным племенам черкесов, которых тогда называли черкасами, переселиться на западные границы государства в Поднепровье в окрестности городка Канев, ниже которого по течению Днепра они основали свою новую столицу, дав ей свое самоназвание, - Черкассы. То есть предками запорожских казаков и современных украинцев, проживающих на юго-востоке страны, являются уроженцы Северного Кавказа, предки нынешних граждан России. В 1552 году князь Дмитрий Вишневецкий был назначен королем Сигизмундом II Августом воеводой на Канев и в Черкассы, где объединил вокруг себя запорожских казаков, потомков черкесов, в 1556 году с этими людьми по субъективным причинам он перешёл на службу московскому царю Ивану IV Васильевичу, ещё не успевшему стать Грозным, в 1558 году, командуя потомками черкесов, он отправился в Черкесию, на историческую родину своих подчиненных и привез оттуда царю Ивану третью жену Кученей (в крещении – Марию) Темрюковну Черкасскую, а годом позже был отправлен к черкесам «на государство», то есть вассальным от Москвы правителем и пребывал там в этом качестве до 1562 года, крестя в православие местное население. В XVI и XVII веках в русских и литовских летописях и польских хрониках постоянно упоминаются «литовские черкасы» и «московские черкасы», состоящие на службе Московского царства и Речи Посполитой, воевавшие между собой, с Крымским ханством и Оттоманской Портой, которых вполне можно интерпретировать как современных украинцев. Так что если представители современного украинского политикума не хотят иметь с современной Россией общеславянских православных или этнически русских корней, то ничто не мешает им идентифицировать себя с северокавказскими черкесами или адыгами, только в этом случае им придется признать, что все Левобережье Днепра в его среднем течении и устье, включая Донецк и Дуганск, – это исконные адыго-черкесские земли, которые исторически принадлежат России, а не Украине.
"Завтра". Насколько возможно, чтобы такое локальное образование, как Запорожское Сечь – стало универсальной идеологемой, скрепляющей весьма разнородные территории (Новороссию, Слобожанщину, Закарпатскую Русь и т.д.) с неодинаковым по этническому и религиозному признаку населением?
Олег Кузнецов. Мы все прекрасно знаем, что украинская государственность как таковая возникла в 1918 году в результате распада Российской империи и образования на её осколках советской Украины (кратковременные периоды президентства в Киеве Грушевского и гетманства Скоропадского и Петлюры представляют собой исключительно академический интерес, так как никакой реальной государственности на Украине тогда не было, и только большевики железом и кровью смогли установить диктатуру своей власти). Большевикам нужна была идея, с опорой на которую могли строить свою украинскую государственность в соответствии с собственными идеологическими принципами и постулатами. В 1919 году в городе Екатеринославе произошла историческая встреча лидера украинских большевиков Григория Петровского и профессора Дмитрия Яворницкого, после которой труды последнего по истории малороссийского казачества приобрели полуофициальный статус, а с 1935 года стали полностью официальными, после чего Запорожская Сечь за неимением ничего более пристойного была объявлена колыбелью народной (почти что социалистической) украинской государственности. В результате профессор Яворницкий стал любимцем советской власти, в 1922 году не отправился на «философском пароходе» в Германию, до смерти был директором Днепропетровского краеведческого музея и любил пить чай, сидя на балкончике своего особняка на высоком берегу Днепра рядом с нынешним архиерейским подворьем (теперь в этом особняке располагается его дом-музей, в котором мне удалось побывать в ноябре 2013 года). По сути, эта история – яркий пример того, как один человек оказался в нужной время в нужном месте с нужной идеей и тем самым отчасти определил историю своей страны на несколько поколений вперед. Впрочем, если быть до конца откровенным, популярностью и своеобразным очарованием Запорожская Сечь все-таки обязана не академическим трудам Дмитрия Яворницкого, а гениальной повести Николая Гоголя "Тарас Бульба", что в полной мере осознавали те создатели современной украинской государственной идеологии, которые со знанием дела заменили во главе пантеона национальных героев князя Дмитрия Вишневецкого на Степана Бандеру.
Вы были совершенно правы, когда говорили о том, что Украина в своей ретроспективе – это многослойное в историко-культурном отношении, многонациональное и поликонфессиональное государство, из чего логически напрашивается вывод, что для этой страны нет и не может быть одной-единственной гребёнки, которой можно всю её причесать. Кстати, в этом заключается главная причина того, почему казацкая общественная идея не подчинила себе всю Украину в XVI-XVIII веках, – будучи перекрестком цивилизаций и культур, укладов жизни и быта, население Украины не могло и не хотело жить по каким-то одним правилам, и эта тенденция продолжалась до ХХ века. Цивилизаторская миссия большевиков для народа Украины случилась только потому, что им удалось предложить великому множеству проживавших в ней этнических и религиозных групп одну общую наднациональную и надконфессиональную идею и при этом не потребовав взамен безусловного отказа субъективных социокультурных ценностей и идеалов, в Украинской ССР было безопасно и комфортно быть советским украинцем, советским русским, советским евреем, советским татарином, но как только приставка «советский» насильственно убиралась, как это случилось, в годы гитлеровской оккупации, это приводило к фатальным последствиям. Запорожская Сечь для своего времени была не просто военной республикой, как принято рисовать ее сегодня, а духовным центром Православия, причем не просто православия бытового, а православия аскетического, подвижнического, пассионарного, чуть ли не мессианского, что неизбежно приводило к конфликтам обитателей Запорожской Сечи с окружающим их оседлым и полукочевым населением, имевшим свои собственные мировоззренческие доминанты. Вот почему на территории современной Украины так много исторических замков и укрепленных монастырей, за стенами которых их обитатели пытались защитить от окружающего мира собственное «Я», и в этих условиях объединить территорию мог кто-то извне, а не изнутри, – сначала была Польша, а затем Россия. Я не идеализирую средневековье, в исторических реалиях которого существовала Запорожская Сечь, весьма далеких от той романтики, которую мы читаем в романах Вальтера Скотта или Генриха Сенкевича, - тогда образ мысли и действий был продиктован отнюдь не благородными порывами души, а суровой необходимостью выживания в экстремальных условиях бытия, когда рефлексия по типу «свой-чужой» была вопросом жизни и смерти. И те, кто на Украине заменил князя Дмитрия Вишневецкого на Степана Бандеру, хорошо это понимали.
"Завтра". В ваших исследованиях о князе Д. И. Вишневецком, посмертно зачисленным в «основатели» украинской государственности, много неудобных для идеологов незалежности фактов. Приведите их для читателей "Завтра"…
Олег Кузнецов. Для начала следует сказать, что князь Дмитрий Вишневецкий был человеком своей эпохи – жестокого и лицемерного средневековья, когда вежливость принималась за слабость, а грубая сила почиталась как главная добродетель мужчины, поэтому он был крайне далек от того поэтизированного образа, который приписала ему некоторое время спустя после мученической смерти в османском плену народная молва. Отец его был «маршалком польным» или командующим пограничными войсками Великого княжества Литовского в составе Речи Посполитой, поэтому детство и юность он провел в суровых условиях степного порубежья с Крымским ханством, где приобрести благородные манеры было весьма затруднительно, а навыки партизанской войны и рефлексию по признаку «свой-чужой» приобретались очень легко. Первое письменное упоминание о нем было связано с уголовным делом, по которому он обвинялся в грабеже королевских крестьян, за что был сослан на службу на границу в Черкассы и Канев, а могли бы и повесить, но от петли его спасло благородное происхождение, – князь в восьмом поколении был прямым потомком короля Гедемина. По прибытии к месту службы он обложил натуральными поборами местных черкасов, обязав их сдавать десятую часть добычи – как военной, так и промысловой, что для того времени было делом неслыханным и стало предметом жалоб на королевское имя. Потом князь обложил аналогичными поборами купцов и даже ограбил конвой дипломатического курьера, следовавшего от двора крымского хана ко двору польского короля, а также присвоил себе деньги, выделенные из казны на реконструкцию укреплений Канева, что выяснилось в результате ревизии. Это переполнило чащу терпения короля Станислава II Августа, который отрешил его за провинности от должности воеводы и обязал на собственные, то есть на незаконно нажитые средства построить пограничную крепость на острове Хортица. Так князь Дмитрий стал не по своей воле, а в качестве наказания - основателем первой Запорожской Сечи.
В 1556 году он бросил королевскую службу и перешёл на службу московскому царю Ивану IV Васильевичу (этого ему не смогли простить нынешние киевские власти), отправившись воевать окраины Крымского ханства и сделал это с большим стратегическим успехом, взяв две пограничные крепости и вывезя их артиллерию на остров Хортица. Эта атака на Крым вызвала ответные действия хана Девлет-Гирея II, который зимой 1557 года предпринял карательный поход против Хортицы, закончившийся сдачей крепости после длительной осады и уходом князя вместе с гарнизоном «на Москву». На московской службе князь прославился походом 1556 года против османских владений под Азовом, чем спровоцировал продовольственный кризис в Стамбуле, и походом 1557 года на Северный Кавказ откуда он вместе с черкесмми атаковал османские крепости Ени-Кале, Керчь и Азов. В этом походе он командовал объединенными силами московских детей боярских и стрельцов и запорожскими казаками на русской службе – «московскими черкасами», то есть был кем-то вроде командира отдельной дивизии в современном понимании. Его действия на службе московского царя были настолько успешны, что со стороны османов он был признан персонифицированным врагом султана Сулеймана Кануни (того самого, из "Великолепного века") с прозвищем «Дмитрашка», для организации противодействия нападениям которого султан был вынужден издать за три года, по подсчетам признанной французской исследовательницы турецких архивов Шанталь Леменсье-Келькеже, 26 именных фирманов (указов), чего ни до, ни после никогда не случалось. То есть именно на московской службе раскрылись административные, полководческие и организаторские способности князя, а это, как вы сами понимаете, сегодня никак не к лицу национальному герою Украины и основателю Запорожской Сечи.
При всем при этом у князя была одна черта характера, которая в современном мире вызовет скорее удивление, чем уважение, – он был ревностным Православным христианином, всячески противостоял и противодействовал ополячиванию и окатоличеванию православного населения Великого княжества Литовского, был попечителем Свято-Успенской Почаевской Лавры на своих родовых землях, активно занимался миссионерством, распространяя Православие среди народов Северного Кавказа. Когда он попал в плен к османам в 1563 году во время похода в Валахию, то был вывезен в Стамбул, где предстал перед султаном Сулейманом, который предложил ему в жены свою дочь, должность паши (генерал-губернатора) при условии смены религии, на что князь ответил отказом, за что был посажен под ребро на мясницкий крюк и сброшен с крепостной стены, в таком положении провисел три дня, выкрикивая православные молитвы и проклиная султана. Сулейману все это вскоре наскучило и стало раздражать, и он приказал расстрелять князя из луков. Московский царь Иван IV Васильевич в отличие от своего польско-литовского визави Станислава II Августа высоко ценил деловые и человеческие качества князя Дмитрия Вишневецкого: за успешные военные действия в Северном Причрноморье ему в удел в 1558 году было пожаловано Белевское княжество, а после смерти князя царь внес имущественный вклад в Свято-Успенский Свенский мужской монастырь под Брянском для вечного поминовения князя. Так что князь Дмитрий прожил бурную и насыщенную жизнь, оставив после себя две биографии – реальную и фольклорно-этнографическую, причем ни одна из них не соответствует потребностям нынешнего киевского политического режима.
"Завтра". Что, на ваш взгляд, сегодня нужно сделать, чтобы историческая (и, если угодно, религиозная) справедливость восторжествовали в отношении этого малоизвестного, к сожалению, исторического деятеля и верного Христу «даже до мученическия смерти» человека?
Олег Кузнецов. Для начала я хотел бы сказать, что в истории любого народа есть очень мало людей, о ком слагали бы легенды или эпические произведения, особенно во времена средневековья: в России счёт таких людей идет на десятки, в других странах – на единицы, но в любом случае эти люди являются цветом народа, из которого они происходят, и столпами его самосознания. Среди этих людей буквально единицы тех, кто смог оставить свой след в истории сразу двух или более государств, особенно в ту эпоху, когда информация не была товаром, а средства массовой информации – четвертой властью и самостоятельной отраслью бизнеса. Князь Дмитрий Вишневецкий относится к числу тех немногих, память о которых осталась в веках против всех жизненных обстоятельств и коллизий, когда просто не было сил и возможностей, да и желания целенаправленно увековечить свое имя в камне или бронзе, но оно сохранилось и прошло сквозь века в слове. Личность князя одинаково актуальна для истории России, Украины и Польши, и сегодня уже нельзя однозначно сказать, в историческом прошлом какой из этих стран он оставил наиболее яркий след. Поэтому я считаю важным говорить о нем в контексте его эпохи и без всякого выпячивания этнического контекста, поскольку в XVI веке русский, польский, белорусский и украинский языки были настолько близки друг к другу, что люди того времени свободно общались между собой в устной речи и при письме, даже несмотря на то, что являлись подданными разных государств. В этом смысле князь Вишневецкий наднационален или транснационален, что делает его героем сразу для нескольких народов Восточной Европы. Конечно, обязательно найдутся те, кто не захочет разделять мою точку зрения, особенно в контексте нынешних политических событий внутри Украины, но для меня в оценке личности князя Дмитрия Вишневецкого главным является внутренне трепетное отношение к Православию и деятельность во имя веры и Русской Православной Церкви. Средневековье, особенно на территории нынешней Украины, да и в России тоже, было суровым и неромантичным временем, и чтобы выжить в тех конкретно-исторических условиях, людям приходилось быть сильными, грубыми, и все светлое, что было в судьбе человека, зачастую было связано с его вероисповеданием. Вера и конфессиональная принадлежность в ту эпоху были более значимыми нравственными доминантами личности, формирующими и определяющими социальное поведение человека, чем в наши дни, и на них современники обращали куда большее внимание, чем на ратные подвиги или административные деяния, – их у князя было немало как на польско-литовской службе, так и на московской, его имя не раз упоминалось в хрониках и летописях, но чаще в качестве умелого, дерзкого и везучего полководца, чем политика и государственного деятеля, а поэтому его карьера и деятельность, безусловно, были экстраординарными для своего времени, но не выдающимися.
Зато заслуг перед Православием у князя было значительно больше, чем перед государствами и их властями. Я ранее уже упоминал о том, что на родовых землях князей Вишневецких располагалась Свято-Успенская Почаевская Лавра, первое летописное, а не легендарное упоминание о которой датируется 1527 годом. Это обстоятельство, безусловно, наложило отпечаток на личность и мировоззрение князя, который среди множества феодалов Великого княжества Литовского середины XVI века оказался по факту самым деятельным ревнителем Православия, хотя без дополнительных исследований сегодня пока нельзя с полной уверенностью говорить о том, делал ли он это по внутреннему убеждению или в соответствии с объективными обстоятельствами окружающей реальности. Тем не менее, мы можем указать, как минимум, три его несомненные заслуги перед Христианским миром и Православием.
Первая, – князь Дмитрий на протяжении целого десятилетия, с 1553 по 1563 год, возглавлял вооруженной противодействие со стороны сначала Великого княжества Литовского как составной части Речи Посполитой, а затем Московского царства грабительским набегам воинов Крымского ханства на пограничные области, предотвращая пленение и угон в рабство оседлого, преимущественно православного населения окраин этих стран. В современной исторической науке устоялось мнение, что на невольничьих рынках Крыма в то время ежегодно продавалось до 10 тысяч православных невольников, а так как благодаря активным тактическим действиям князя в указанное десятилетие не случилось ни одного успешного похода крымских татар вглубь материка, а в 1556-1559 гг. полуостров вообще находился в состоянии осады, можно сделать вывод, что князь спас от плена и порабощения до 100 тысяч православных людей. Детальное изучение его биографии, осуществленное мной, дает право говорить о том, что князь Дмитрий Вишневецкий воспринимал свою ратную деятельность именно как служение Православию, и в определенные промежутки времени сдерживал набеги крымских татар, не получая помощи от сюзеренов – короля Сигизмунда II Августа и царя Ивана IV Васильевича, на свой страх и риск, на собственные средства, зачастую без надежды на успех. Он был личным врагом османского султана Сулеймана Кануни и крымского хана Девлет-Гирея II, несколько лет вел против их отрядов частную войну по имя Православия, делал это весьма успешно и эффективно.
Вторая, – князь Дмитрий принёс свет Православия на Северный Кавказ, в 1559 году направлен царем Иваном IV Васильевичем «на государство в Черкасы», где ему полагалось привести черкесские роды к вассальной зависимости Московскому царству и крестить их в Православие. Безусловно, князь не был для региона Северного Кавказа первым правителем, кто принес туда православие, но осуществленная им миссионерская деятельность не прошла даром, османо-исламская экспансия в регион, продолжавшаяся почти пять веков, не смогла мусульманизировать его полностью местное население, очаги христианства православной обрядовости существовали и сохранялись здесь вплоть до последней четверти XVIII столетия, когда территории современного Краснодарского края, Адыгеи, Осетии и частично Карачаево-Черкесии вошли в состав Российской империи. Князь Дмитрий Вишневецкий может считаться без всяких допусков и натяжек одним из предвозвестников ныне действующей Майкопской и Адыгейской епархии Русской Православной Церкви (Московского патриархата), в связи с чем вполне может претендовать на статус если не святого равноапостольного, то святого благоверного князя в пантеоне святых РПЦ.
Третье, – князь Дмитрий принял мученическую смерть за Христа в 1563 году в Стамбуле, о чём я уже говорил выше, причем данный факт имеет не только фольклорно-этнографическое звучание в народном украинском эпосе о "Байде-казаке", а достоверную документальную фиксацию в документах Оттоманской Порты, хранящихся сейчас в архивах Турецкой республики. То есть сегодня мы вполне определенно можем говорить о том, что мученическая смерть князя во имя Православия в Стамбуле является достоверным фактом, не нуждающемся в перепроверке, а сам он вполне достоин канонизации если не как равноапостольный или благоверный князь, то, как минимум, мученик за веру. К слову, первый шаг на этом пути сделал ещё в 1564 году царь Иван IV Васильевич, установив вечное поминовение князя в Свенском Успенском мужским монастыре на территории современной Брянской области, который в XVI столетии был ближайшим в Московском царстве к границам Великого княжества Литовского.
Как мне представляется, канонизация князя Дмитрия Ивановича Вишневецкого помимо восстановления определенной исторической справедливости, о чем я говорю уже почти десять лет, с момента выхода в свет в 2013 году моей монографии об этом человеке, в современных реалиях политического кризиса на Украине и вокруг неё может иметь и некие глобальные резоны. Князь Дмитрий, как ни крути, – это объединяющая личность для России и Украины, он в своей жизни сделал очень много для двух наших стран, масштаба его личности и заслуг на военном и административном поприще вполне хватит на то, чтобы быть национальным героем сразу двух стран, а его заслуг перед Православием – на то, чтобы стать точкой кристаллизации Православия на Украине и преодоления нынешнего раскола в этой стране. Учитывая, какую роль князь сыграл в годы своей военной активности в исторических судьбах территорий нынешних народных республик Донбасса и Луганщины в 1556-1560 гг., то в случае своей канонизации он может быть провозглашен небесным покровителем и этих территорий, что вполне будет соответствовать и историческим реалиям прошлого, и политическим реалиям дня сегодняшнего. Конечно, в данном вопросе многое будет зависеть от позиции конкретных людей в синодальных структурах Московского патриархата РПЦ, но я очень надеюсь, что авторитета "Завтра" хватит для того, чтобы вновь привлечь внимание к этой теме. Естественно, прославление имени князя Дмитрия Вишневецкого в России и на Украине потребует значительных административных, правовых, интеллектуальных усилий и финансовых затрат, но это дело в моем понимании – перспективное и благодарное, у меня обязательно найдутся единомышленники, покровители и спонсоры, и мы пройдем этот нелегкий путь до самого конца во благо русского и украинского народов. Я уверен, что потенциал личности князя был настолько силен, что его хватит и на потомков, а не только на современников.
