«Схватила меня война за горло и не отпускала…»

Источник: Столетие

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налёте.

…Летом горького года
Я убит. Для меня –
Ни известий, ни сводок
После этого дня…

А Константин Симонов, подкрепив свои слова выводами крупнейших советских военачальников, участников тех далёких событий, с горечью отметит: «И многократные неудачные попытки взять Ржев стали в нашей памяти чуть ли не символом всех пережитых тогда драматических событий».

…Повесть «Сашка» писателя-фронтовика, одного из рядовых героев Ржевской битвы Вячеслава Леонидовича Кондратьева (1920–1993), опубликованную три с лишним десятилетия спустя после знаменитого стихотворения Твардовского, я, как и многие, прочитал сразу же и был потрясен этой «окопной правдой». Повесть была опубликована в февральской книжке журнала «Дружба народов» за 1979 год.

Автору было уже 59 лет. Это был, наверное, самый поздний дебют крупного писателя в отечественной литературе. Вячеслав Кондратьев – имя для всех нас тогда новое! – посвятил своё произведение рядовому пехотинцу.

Хотя надежда выжить не оставляла главного героя – простого русского солдата Сашку, он трезво понимал, что его ждёт: «Передок, ранение, госпиталь, маршевая рота и опять передок. Это если будет везти. А сколько может везти? Ну раз, как сейчас, ну два… Но не вечно же? А война впереди долгая».

Один из главных эпизодов повести – отказ Сашки расстреливать пленного немца. Когда у Сашки спрашивают, как же он решился не выполнить приказ – не стал расстреливать пленного, разве он не понимал, чем это ему грозило, он отвечает просто: «Люди же мы, а не фашисты…». В этом он непоколебим. Простые его слова исполнены глубочайшего смысла: они говорят о неодолимости человечности русского человека.

И автор повести «Сашка» Вячеслав Кондратьев тоже был из пехоты. Его прозу сразу оценил Константин Симонов, чьими стараниями и с чьим добрым напутствием публиковалась в журнале повесть:

«Автор этой небольшой военной повести Вячеслав Леонидович Кондратьев – москвич, по профессии – художник-оформитель, а по своему истинному и давнему призванию – писатель, причём, по моему убеждению, не из тех, кто остается автором одной книги.

«Сашка» – это повесть о нескольких днях солдатской жизни, связанных в моей памяти со Ржевом.

...История «Сашки» – это история человека, оказавшегося в самое трудное время в самом трудном месте и на самой трудной должности – солдатской...

...Несколько слов о военной биографии писателя. С первого курса вуза - в 1939 году – в армию, в железнодорожные войска, на Дальний Восток. В декабре 41-го – один из пятидесяти младших командиров, отправленных из полка на фронт после подачи соответствующих рапортов.

В составе стрелковой бригады на переломе от зимы к весне 1942 года – под Ржев, а если точней, чуть северо-западнее его. Помкомвзвода, комвзвода, временно, за убылью командного состава, принял роту; после пополнения - снова комвзвода. Всё это за первую неделю. Потом новые бои, такие же тягостные, неудачные, словом, те же самые, которые с перехваченным горечью горлом вспоминают фронтовики, читая или слушая «Я убит подо Ржевом» Твардовского. Убит – эта чаша миновала автора «Сашки». На его долю досталось ранение и медаль «За отвагу» – за отвагу там, подо Ржевом...».

…Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих…

(Константин Симонов «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины... А. Суркову».1941).

Так и Вячеслав Кондратьев оградил святое и страшное место – политые кровью боевых товарищей вёрсты Ржевской битвы – светом своей памяти.

И символично, что один из немногих выживших его героев в рассказе «Знаменательная дата» признаётся: «На войне я был до необходимости необходим».

* * *

Повесть «Сашка» и последующие за ней повести и рассказы Кондратьева сразу же завоевали огромную читательскую любовь и заслужили одобрение коллег – В. Некрасова, В. Астафьева, В. Быкова, Г. Бакланова…

Автор знаменитой книги «В окопах Сталинграда» Виктор Некрасов в статье, напечатанной в русской эмигрантской газете, писал: «Один Вячеслав Кондратьев всколыхнул меня своим «Сашкой», опубликованным, кстати, через сорок лет после того, как автор кончил воевать».

Да, Кондратьев решился написать «Сашку» и другие свои произведения о войне далеко не сразу.

«Я начал жить какой-то странной, двойной жизнью: одной – в реальности. Другой – в прошлом, в войне, – вспоминал Вячеслав Леонидович. – Ночами приходили ко мне ребята моего взвода, крутили мы самокрутки, поглядывали на небо, на котором висел «костыль». Гадали, прилетят ли после него самолёты на бомбёжку, а я просыпался только тогда, когда чёрная точка, отделившаяся от фюзеляжа, летела прямо на меня, все увеличиваясь в размерах, и я с безнадёжностью думал: это моя бомба…

Начал я разыскивать тогда своих ржевских однополчан – мне до зарезу нужен был кто-нибудь из них, – но никого не нашёл, и пала мысль, что, может, только я один и уцелел, а раз так, то тем более должен я рассказать обо всём.

В общем, схватила меня война за горло и не отпускала. И наступил момент, когда я уже просто не мог не начать писать».

Так Кондратьев рассказывал в своих заметках о том, как создавался «Сашка». Поистине пророческими оказались слова Ильи Эренбурга (июль 1943 года): «Замечательные книги о войне напишут не соглядатаи, а участники, у которых теперь подчас нет возможности написать письмо родным... Зародыш классического романа уже живёт в голове фронтовика, который теперь думает куда меньше о литературных формах, нежели о характере вражеской обороны».

* * *

Его жизнь в литературе, увы, оказалась недолгой, чуть больше десяти лет, но его произведения по праву занимают видное место в первом ряду лучших книг о Великой Отечественной войне.

Вячеслав Леонидович Кондратьев ушёл от нас двадцать семь лет назад. Но если бы он, писатель-фронтовик, успел написать и опубликовать на излёте советской эпохи только повесть «Сашка», то и тогда его имя в отечественной литературе не было бы забыто.

Из статьи «Солдат русской литературы» («Столетие», 23.09.2013) военного публициста Михаила Захарчука, близко знавшего писателя и неоднократно с ним беседовавшего:

«…Почему он застрелился? Считается, что из-за неизлечимой болезни. Да, и в том числе. Но были и другие побудительные мотивы у этого удивительно тонкого, с обнажённой душой интеллигента...

Он мне несколько раз говорил, например, о том, что очень даже понимает Юлию Друнину, рассчитавшуюся с жизнью именно в те похотливые ельцинские времена…».

И ещё:

«…К решению спустить курок боевого пистолета, не исключено, наверняка привело Кондратьева и упорное занятие литературой, которая становилась всё менее востребованная обществом. В 1990 году Кондратьев публикует в «Юности» повесть «Этот сорок восьмой…», как оказалось последнее своё произведение. И вновь – стена молчания: кому нужна была литература в начале девяностых? А ему так хотелось быть услышанным. Может, потому и выстрелил?».

* * *

А вот мои журналистские-писательские пути, к сожалению, не пересеклись с Кондратьевым, не довелось с ним ни разу встречаться, беседовать.

Но в 1980-е, когда я приезжал из родного Ашхабада в Москву на семинары работников театров, а затем приехал на двухгодичную стажировку в Театр имени Маяковского и активно посещал спектакли разных столичных театров, мне довелось вновь соприкоснуться с военной прозой Вячеслава Леонидовича – впервые тогда поставленной на сцене.

Вслед за «Сашкой» уже вышли в свет (в течение двух лет!) четыре повести и пять рассказов Вячеслава Кондратьева, которые я тоже прочитал. Поэтому, как и многие театралы, рад был увидеть постановку по прозе Кондратьева.

Такой постановкой, на которую стремились попасть многие, стал спектакль «Сашка» по одноимённой повести на малой сцене Театра имени Моссовета (1981) с Сергеем Прохановым в главной роли.

Гарий Черняховский, режиссер спектакля:

«Помню, я читал «Сашку» в аэропорту. Я должен был лететь в Харьков, рейс задерживался, и как раз хватило времени, чтобы прочесть повесть. Когда я читал, у меня все время перехватывало горло, а раз так – я давно по себе знаю, – значит, я могу это ставить, значит, должно получиться. Повесть меня «прихватила», а точно сформулировать почему – трудно. Видимо, в прозе Кондратьева я почувствовал что-то своё. К тому времени были напечатаны и другие его вещи, но тогда меня поразил именно «Сашка», и я стал делать именно его.

У Кондратьева обостренное чувство правды и совести. Он исследует поведение человека на войне, его нравственность в условиях экстремальных, когда он должен убить, когда он не может не убивать, чтобы спасти близких, друзей, Родину. И это правильно и в создавшейся ситуации справедливо, но тем не менее заложенная веками в человеке вера в добро остаётся – Сашка не может через это переступить, не может убить безоружного врага.

Кондратьев очень точно угадывает человеческие характеры, человеческие взаимоотношения и очень просто их выписывает. Это роднит его прозу с современной драматургией и театром. Кроме того, проза его конфликтна: где, как не на войне, возникают самые острые ситуации столкновения различных характеров? Проза Кондратьева драматургична, её сразу хочется вынести на сцену. В неординарных ситуациях действуют яркие люди, а это и есть драматургия.

Кондратьев не судит своих героев, не выносит приговор, а пытается разобраться, почему человек в данной ситуации ведёт себя так, а не иначе, понять, что отличает одну человеческую индивидуальность от другой. Автор «Сашки» заинтересовал и взволновал меня именно таким своим отношением к войне, которое оказалось близким к моему поколению, на чью долю не выпало столь тяжких испытаний. И поэтому работать с ним нам было чрезвычайно интересно, хотя порой и очень трудно.

Возникла такая счастливая идея, идущая от Вячеслава Леонидовича, начать спектакль с того, чем кончается повесть: Сашка уже приехал в Москву, а затем в его памяти и возникает всё то, что он пережил на передовой и по дороге домой. Но это не спокойные плавные воспоминания, нет, он настолько измотан, измочален всем, что произошло с ним, что уснуть, забыться хоть на мгновение не может, и все картины, возникающие в его памяти, подчиняются не логике разума, а логике чувства. А это предполагает не хронологическое течение событий – вот его ранило, вот он взял в плен немца, вот он вновь встречается с Зиной и т.д., а ассоциативное, что для театра очень важно. Такова была наша театральная версия, и Кондратьев, будучи художником, понимал, что для театра было делать нужно именно так, и разрешил нам делать именно так, а не иначе».

Вячеслав Кондратьев:

«Очень хорош Проханов, это действительно Сашка. Он отдаётся игре целиком и настолько поглощён ею, что в первые минуты после окончания спектакля не узнает никого. Он играет с любовью, да он и сам писал, что эта роль, в общем, помогла ему выйти из ставшего уже привычным амплуа, навязанного кино».

Как отмечала критика после премьеры, «на малой сцене Театра имени Моссовета поставили спектакль по мотивам «Сашки», уже явно обогащённые знанием последующих произведений Кондратьева, через которые наше представление о времени, событиях и людях, описанных автором, разрастается вглубь и вширь. (Недаром второстепенные герои первой повести вновь появляются в последующих, «допроявляя» себя; а порой и становятся центральными персонажами – как лейтенант Володька, спутник Сашки по госпитальным мытарствам, дальнейшей судьбе которого посвящена повесть «Отпуск по ранению».)».

* * *

Проза Кондратьева даже не лейтенантская, как называют военную прозу ряда советских писателей критики, – солдатская. И ещё. Прозу Кондратьева называют «ржевской». Ржевская земля не отпустила Кондратьева. Здесь вырос его мир, его «нерукотворный памятник» ушедшим.

Рассказы и повести («Селижаровский тракт», «Овсянниковский овраг», «Борькины пути-дороги», «Отпуск по ранению» и другие) переплетаются то общими героями, то перетекающими из одного произведения в следующее событиями и воспоминаниями.

Так высказался о его прозе Виктор Астафьев:

«Пришедший в литературу поздно, тогда, когда ныне его сверстники уже завершили свой жизненный путь, – Кондратьев, перед тем как взяться за перо, сам прошёл вместе со своими будущими героями их фронтовые дороги; вместе с Сашкой и лейтенантом Володькой стоял насмерть на Селижаровском тракте, форсировал Овсянниковский овраг, уходил в «отпуск по ранению»... Он писал о тех, кто воевал и погибал подо Ржевом, но и фронтовики, сражавшиеся под Москвой, под Сталинградом, на Ладоге и Днепре, узнавали в его рассказах, составивших, в сущности, единый «ржевский роман», самих себя, свои чувства и мысли, свой жизненный опыт, свою радость и боль...».

Художественное пространство у Кондратьева, по воле судьбы попавшего в самое роковое, самое гибельное место, в эпицентр какого-то страшного смерча, засасывающего в свою воронку с неодолимой силой солдатские жизни, невелико и кажется замкнутым.

Три расположенные рядом деревеньки – Паново, Усово, Овсянниково, в которых прочно закрепились немцы. Овраг, маленькие рощицы и поле, за которым вражеская оборона, – поле, сплошь простреливаемое пулемётным и миномётным огнём. Батальон, разные его роты редеют в безуспешных атаках и от постоянных – как по расписанию – обстрелов фашистов.

Ничем это овсянниковское поле вроде не примечательно. Да, поле как поле!

У каждой деревни в тех краях (да и не только, а и в других уголках России!), наверное, можно отыскать похожее поле. Но для героев Кондратьева всё главное в их жизни совершается, совершится здесь.

Жизнь прожить – не поле перейти… Так говорится о сложностях и трудностях человеческой жизни.

Но многим, увы, очень многим из героев Кондратьева не суждено перейти овсянниковское поле, останутся они тут навсегда. А тем, кому повезёт, кто вернётся отсюда живым, запомнится оно на всю жизнь во всех подробностях – каждая ложбинка, каждый пригорок, каждая тропка в прилегающих к нему рощицах.

«…Никакие романы, повести и стихи не расскажут о войне столько, сколько может рассказать этот небольшой клочок земли бывшей передовой…». Такую мысль высказывает герой рассказа «День Победы в Чернове», побывав здесь снова через много лет. И эта мысль многое определяет в художественном мире Кондратьева, где всё стянуто, повёрнуто к этому страшному полю.

Побывал здесь после войны и сам автор. Об этом он написал так: «Далёкие вроде бы годы вдруг приблизились вплотную. Даже запахи войны чуял я порой».

И удивительным образом он достигал эффекта почти физического присутствия внутри созданной им военной реальности. Вот пронзительные строки из его стихотворения «Деревни русские» (1961):

...И вот усталый грязный, потный
Я вышел, наконец, к деревне той
Где ждал меня у чёрной липы ротный
Далёкой первую военную весной.
Там много было лип... Их нет теперь,
Но та, одна, стоит... И в горле вдруг комок
И в прошлое раскрылась настежь дверь,
Нет, ничего я позабыть не смог!
И в памяти всё ярко, зримо всплыло
О чём, как о небывшем говорил порой
И понял я – все это было!
Ни с кем другим, а именно со мной...