— Отец Александр, недавно в Москве прошел премьерный показ Вашего фильма. Понимаю, что этот фильм уже был показан в других местах. Я тоже присутствовал на этой премьере и нахожусь под глубоким впечатлением от проделанной Вами работы. Хотелось бы, чтобы Вы поделились с нашими читателями своими воспоминаниями о том, как планировалось создание фильма, как он снимался, какие были интересные факты, случаи.
— Интересным фактом и случаем является сам этот фильм, его появление на свет. Потому что никто его не задумывал, никто не искал этот материал. Я не был никаким продюсером, а Александр Запорощенко всегда был оператором, это его профессия, а фильм «Где ты, Адам?» стал его режиссерским дебютом. Этот фильм стал частью нашей жизни. Сначала моей, а потом и частью жизни Александра Запорощенко, потому что он тоже сегодня большой друг афонского монастыря Дохиар — той площадки, где снят фильм.
В 2005 году я познакомился с игуменом монастыря Дохиар Григорием (Зумисом). Мы пообщались два часа, и эта встреча была для меня знаменательной. И надо Бога благодарить за то, что она состоялась. Я вспоминаю своих дедушек и отца и понимаю, что главной чертой этих людей было достоинство. И геронда Григорий (Зумис) был из той же плеяды людей, о которых если нужно сказать одно слово, то слово это — достоинство. Это качество, к которому я всю жизнь устремляюсь и все еще не приблизился к нему. Но мне посчастливилось видеть подобных людей. Так, духовником моего отца был преподобный Иов Угольский в Закарпатье. Он причислен к лику святых, и он был нашим родственником — брат бабушки был женат на его сестре. И потому очень близко вся наша семья общалась с преподобным Иовом. Он моего дедушку исцелил, когда тот вернулся с фронта с тяжелым ранением. Общались мы с ним не просто как с духовником, а на семейном уровне. Я помню поездки к этому святому человеку. В моем детстве так получилось, что я даже его лица толком не помню, только общие очертания, но зато какие: это был старичок, а вместо его головы я видел солнце. Вот такой с детства запечатлелся у меня образ этого человека.
Но самой выдающейся в моей жизни встречей было знакомство с герондой Григорием в 2005 году. Нас было четверо, все из Киева, все диаконы: три иеродиакона и я, женатый диакон. Встреча была очень веселой и даже забавной, мы там и песни пели, он шутил и тоже что-то нам пел. Было необыкновенно весело и душевно. Это всех нас тогда потрясло, и геронда сказал: «Вы можете сюда приехать, если вы желаете увидеть нашу жизнь изнутри». И вот мы приняли решение с одним иеродиаконом, Силуаном, приехать к ним на полгода. Мы приехали, побыли, и с тех пор моя жизнь идет так, что я стараюсь ежегодно, весной и осенью, приехать в монастырь и побыть там недель шесть. Кроме этого, бывают еще и другие поездки в течение года. Получается, что я четверть года в этом монастыре провожу, как у себя дома. Геронда Григорий говорил: «Приезжайте, как к себе домой». И кто бы ни отзывался о Дохиаре, все в один голос говорят: «На Афоне хорошо, а в Дохиаре как дома». Я не знаю, почему так. Но геронда Григорий всегда говорил: «Приезжайте, как к себе домой». И еще: «Приезжайте, как к своему дедушке». И вот так вышло, что с 2005 года и до сих пор я четверть года милостью Божией провожу с этим братством.
Мысль о фильме появилась через несколько лет общения с братией, наверное, из-за атмосферы, которая царила в монастыре, я бы ее охарактеризовал как атмосфера жертвенности. Жизни не ради себя, бегство от эгоизма, служение ближнему. Геронда Григорий все время говорил, что невозможно искать духовных высот, если ты не принес себя в жертву Богу через ближнего, через своего собрата. Пожертвуй ему свое время, пространство, силы, отдай ему одежду последнюю, отдай своему брату весь твой комфорт. В фильме потрясающие звучат слова о том, как монах приносит себя в жертву Богу. Перед самым постригом священник читает молитву, где обращается к Богу и говорит: «Прими, Господи, раба Твоего, который приносит себя в живую жертву».
И потому через несколько лет у меня возникло желание как-то зафиксировать все это. Книги я писать не умею, вот и пришла мысль снять фильм. В кино каждый зритель переживает за главного героя, человек очень глубоко погружается в сам сюжет, в образы и переживания героев фильма. Эта мысль возникла в 2007 или в 2008 году, но до 2014 года геронда Григорий не давал добро на съемки, потому что это был человек, о котором говорят, что он бегает от славы. Ему были присущи особенные скромность и смирение, а еще — цельность: его «да» всегда было «да», а его «нет» всегда было «нет». Если ты у него спрашиваешь и слышишь в ответ «нет», то уговаривать его бесполезно, «нет»! И геронда Григорий говорил о фильме: «Нет, нет, нет». А в 2014 году он спросил меня: «Все-таки о чем ты хочешь фильм снять, расскажи мне подробнее». Я ему сказал: «Геронда, фильм не о Вас, я хочу показать атмосферу монастыря, чтобы сохранить ее для потомства. Потому что то, как живет монастырь, мне напоминает Киево-Печерский патерик. У каждого есть характерное имя, например: Арсений трудолюбивый, Федор молчаливый и т.д.». Когда я приехал на полгода в Дохиар, меня потрясло, что каждого монаха я могу охарактеризовать. И я сказал ему, что хочу сохранить хроники монастырские, чтобы через кино сберечь атмосферу Дохиара, которая есть сейчас, при геронде. Он говорит: «А что, потом будет другая атмосфера?» Я отвечаю: «Мы не говорим, что будет хуже или лучше, мы просто хотим зафиксировать, сделать исторический срез, он сейчас особенный из-за Вашей персоны. Дальше, может быть, будет даже лучше атмосфера, чем сейчас. Но мы хотим вот этот исторический срез зафиксировать». И тогда он дал добро.
И вот в 2015 году весной мы приезжаем с камерой. Наша экспедиция состояла из двух человек. Я брал благословение совершенно под другую съемочную группу, под других людей. Они были «за», были финансы, бюджет, возможности. Но всем этим процессом управлял Господь. Я могу почти каждый день рассказывать истории, как Господь кого-то изымал из проекта и кого-то привносил в проект. Самое потрясающее, что некоторые люди, которые приняли участие в проекте, совершенно не имели никакого отношения к православию, никогда даже порог храма не переступали.
Все сложилось по-другому. Бюджета не было, совсем. Те, кто предполагал участвовать в этом фильме, по непонятным причинам передумали. Съемочная группа состояла из двух человек: меня как продюсера и Александра Запорощенко как оператора. Он тогда еще не думал о режиссерстве. Мы начали с того, что решили просто приехать и снимать. Александр к тому времени уже искал возможность снимать на Афоне. Это очень талантливый человек, прекраснейший оператор, я уже знал его операторские работы. Он снял фильм про одесских детей, которые живут в подвалах и принимают всякие препараты нехорошие. В общем, это очень несчастная, подвальная жизнь детей. И я, помню, когда смотрел ту картину, подумал, что если он смог там жить, среди этих детей, и снимать, то найдет и общий язык с монахами. Мне очень нравилось, как движется его камера, какая у него картинка, как он чувствует все. Александр очень тактичный человек во время съемки, он располагает к себе людей, которых снимает. Это здорово!
И вот он меня спрашивает, как бы организовать съемки на Афоне? Я говорю: «Планировал Дохиар снимать, а изменилась ситуация, сейчас некому это делать. Давай, поехали». Он спрашивает: «А режиссер?» Я отвечаю: «Давай первые съемки сделаем, а там решим». Мы приехали вместе перед Пасхой 2015 года, и он сделал съемки. Он, конечно, упирался: «Давай искать режиссера. Здесь потрясающий материал». Но я сказал: «Будешь режиссером ты». Он возражает: «Это невозможно, вдруг что-то не получится». Я говорю: «Ты знаешь, у нас бюджета нет». Весь бюджет собирался под каждую экспедицию по копеечке. Наш фильм, как храм, построенный по кирпичику. Многие люди участвовали в нашем фильме, кто молитвой, кто словом добрым, кто оплатил авиабилеты, помог финансово, это все, абсолютно все, было волей Божией. И мы в каждую экспедицию собирались так, по копеечке. Я говорил Александру: «Ты знаешь, мы никому ничего не должны, поэтому ты можешь пробовать быть режиссером. Нас никто не призовет к ответственности. Мы в любом случае выпустим какой-то продукт. Но такого, чтобы кто-то дал бюджет, а ты должен выйти с чем-то на большие экраны, собрать и вернуть средства, кредит, такой ситуации нет».
Потом была вторая экспедиция, длительная, на полтора месяца. Я продолжал ездить в своем режиме, Александр подстраивался под мои поездки. Один раз поехал сам, потому что было время Рождества Христова, я не мог оставить свой приход. И вот после второй поездки он решился на то, что попробует режиссировать картину. В третью поездку он приехал без камеры.
Братия отозвалась на эти съемки с послушанием своему старцу. Потому что иногда дается благословение, но, тем не менее, монахи всячески игнорируют съемку, бегают, прячутся. Здесь же было чудом то, что люди, которых я знал к тому времени десять лет, которые никогда не фотографировались со мной даже для любительской фотографии, полностью расположились к процессу киносъемки. Такого уважения к старцу, как в Дохиаре, я не видел нигде. Их беспрекословное послушание было построено на безграничной любви к своему отцу. Садят дерево. Я говорю: «Оно же на тропинке стоит, зачем здесь дерево?». Отвечают: «Так хочет отец». Я говорю: «Вы что, не могли сказать отцу?» Слышу в ответ: «Нет, не могли. Он так хочет, мы не могли его расстраивать». Это потрясающе. Это говорили люди преклонного возраста. Геронде 75 лет, а им 60, и они прожили с ним всю жизнь, с 12 лет.
В третью экспедицию Запорощенко приехал без камеры, это всех поразило, а он приехал именно потому, что искал, о чем сказать, как сказать, что показывать нужно, как это передать, какой ключ найти. И всего состоялось до десяти экспедиций, все разной продолжительности, но не меньше двух недель. И на протяжении всех экспедиций я жил в режиме монастыря, как обычно, и помогал всячески, чем мог: организовывал съемки, искал средства, во время съемок помогал, что-то принести, подать. Практически на протяжении всех съемок Александр Запорощенко пытался жить одной жизнью с монахами. Например, в одно с ними время ложиться спать, но это не всегда получалось, потому что нужно было закачать материал, зарядить батарею, подготовиться к завтрашним съемкам. И вставать он старался вместе с монахами, и даже келейные правила совершать, ходить на службу с ними, уходить на работу. Запорощенко не всегда бегал с камерой, иногда он бегал и с тачкой с бетоном. Это есть и в фильме. Часто случалось: он подходит к монахам, просит: «Можно, я поснимаю»? Потому что тоже надо было иногда спрашивать. А они, например, чистят большую рыбу. И Александр спрашивает: «Отец Феоктист, можно, я сниму?» А тот ему: «Почистишь две рыбы, тогда можно». А рыбы там килограмм по двадцать, огромные, в камень замороженные, и щетка огромная. Александр закатал рукава, почистил две рыбы. Такие вещи случались, так он становился своим среди братии.
Изначально искали ключ к нашей картине. Я изложил Александру требования, какие мне тогда виделись, к будущему фильму. Одно из них: фильм должен уважать территорию каждого зрителя, предоставлять ему свободу. Мы не должны ничего навязывать. Это та атмосфера, которая всецело присутствует в монастыре Дохиар. Они очень трепетно относятся к пространству и физическому, и духовному, и душевному другого человека — монаха, приезжего, паломника, который находится рядом с ними. Это та вещь, которая меня очень пленяет с тех пор, как я с ними познакомился. Все эти годы меня не оставляло ощущение, что, общаясь с тобой, монахи Дохиара тебя словно на ручках держат. Ты большой, а человек сложил ладошки, и ты там прямо в этих ладошках сидишь или стоишь. И я сказал Александру, что наш фильм должен передать это уважение к свободе другого. Мы не должны ничего навязывать. Так мы решили, что должны молчать в этом фильме. Мы просто должны поделиться со зрителем тем, что увидели сами.
Помните самарянку? Ведь она не прибежала в город так, как часто делаем мы: хватаем маму, папу, своих детей или братьев или друзей на работе и говорим, что вот нужно в храм пойти, нужно то-то читать, нужно верить. Самарянка поступила иначе. Она пришла к жителям города и сказала: «Я встретила Того, Кто обо мне рассказал все». Это было ее покаяние перед городом, она призналась в том, что у нее шесть мужей, шестой тот, с кем она жила. «Пойдите, посмотрите, не он ли Христос?» Она уже верила, что это Христос, но предложила им самим пережить опыт встречи с Христом, который пережила сама. Поэтому мы решили, что каждый зритель сам должен встретиться с героями, мы же ничего не навязываем.
Для чего мы этот фильм сняли? Мы просто не могли не поделиться всем увиденным. Зачем наш фильм? Как я понял в процессе его создания, он возвращает надежду и дает силы двигаться дальше многим людям. Людям, которые сталкиваются в жизни с самыми разными проблемами: финансовыми, психологическими и т.д. В большинстве случаев, я бы сказал, это предательство. То, что, наверное, проходит лезвием ножа через всю человеческую жизнь, через общество. Притом не то предательство, когда предают тебя, а то предательство, когда предаешь кого-то ты, в совершенно разных сферах. Мелкое предательство, большое. Когда не держишь слово и кого-либо предаешь.
В Киеве фильм идет в шести кинотеатрах, начинаются показы в других городах. Очень тяжело продвинуть такой проект, добиться, чтобы он вышел на большие экраны. Это, наверное, впервые. Я даже не помню случая, чтобы в наших странах выходил документальный фильм с таким содержанием на экраны кинотеатров. Но количество отзывов поражает. Чаще всего я слышу вот что: люди находились в сложной жизненной ситуации, порой даже в полном смятении, и после фильма у них было совершенно другое состояние, они получали ответы на свои жизненные вопросы, которые им казались неразрешимыми, им казалось, что это тупик.
— Как мне кажется, Вы в самое подходящее время создали этот фильм, потому что сейчас очень сложное время мы переживаем. И это время отличается тем, что многие слова потеряли истинный смысл. Мы очень много стали говорить, и люди нас не слышат. Вернее, они не хотят нас слышать, потому что не верят уже словам.
Однажды мы приехали с моим другом Героем Советского Союза Александром Солуяновым и еще с одним батюшкой, отцом Виктором, к моему духовному отцу архимандриту Кириллу (Павлову), когда он еще был жив. И отец Виктор спросил: «О чем нужно говорить с неверующими людьми?» Батюшка Кирилл очень просто ответил: «О совести надо говорить, совесть-то у каждого есть». Но сейчас такое время, что с совестью, по-моему, плоховато у каждого из нас. И когда батюшка почил, на его сороковинах наместник Свято-Троицкой Сергиевой лавры архиепископ Феогност сказал: «Батюшка как говорил, так и жил, а разве многие из нас могут похвалиться этим?»
— Я согласен. Крайне важно, чтобы не было расхождений между словом и делом. В Евангелии мы читаем, что Христос говорил как власть имущий. Так вот у геронды Григория слова всегда были такими же. Он всегда говорил утверждающе, в том смысле, что он владел словом, проникал вглубь его, в содержание. И в фильме это очень видно: его облик, его глаза, эмоцию. Мы, кстати, ушли от озвучки фильма для того, чтобы человек слышал эмоциональную нагрузку, поэтому перевод идет в титрах. Пробовали мы озвучивать фильм, но это убивало все, когда не слышно, с какой эмоцией слово сказано.
В Дохиаре никто не выясняет отношения по мелочам. Ведь Бог как с нами поступает? Человечество на всем протяжении своей истории Бога предает, а Бог выясняет отношения с человечеством так, что посылает Своего Единородного Сына, который умирает за нас на кресте. Бог не мелочится, не заводит с нами мелкие дрязги. И у геронды было прекрасное слово: продвигайся. Кто бы ни споткнулся, кто бы ни прибежал в каком-то расстройстве, геронда говорит: «Оставь это. Продвигайся дальше». Приходит человек в смятении от того, что согрешил, геронда ему: «Поднимайся. Сумел согрешить — поднимайся. Двигайся дальше».
Еще такой удивительный момент. Где бы геронда ни появлялся, там сразу все оживало: сеялась зеленая трава, вскапывалась земля, наводился порядок. Геронда закатывал рукава и всегда был впереди всех. Геронда, когда был в силах, раньше других выходил из монастыря на работы и позже всех возвращался.
Появлялись в монастыре канарейки, говорящий попугай, ослик, какой-то подобранный в лесу олененок. Появлялись собачки, кошечки. Он так любил жизнь. Я не видел другого человека, кто бы так радовался Божиему творению. И особенно, конечно, было потрясающе, когда перед ним появлялся человек. Независимо от того, кто он, в какую одежду одет, геронда с такой любовью к нему относился, что даже нет слов, чтобы это передать.
Он очень уважал пространство другого, никогда никому ничего не повелевал. Всегда говорил с человеком так, что решение должен принимать сам этот человек. Любил говорить поговорками. Он мог поразительно точно рассказать о человеке, даже не будучи с ним знаком. Но всегда это облекалось в такую форму, чтобы никто не видел, что он на самом деле прозревал внутреннюю суть человека. Геронда никогда не терял надежды на его исправление. Но разговаривал так, чтобы человек сам принял решение, чтобы не ломать его через колено: возьми и сделай так.
— Наверное, это присуще вообще старцам. Я именно сейчас вспомнил о своей первой встрече с архимандритом Кириллом. Когда я, пройдя кучу всяких духовных экспериментов, решился все-таки прийти и посоветоваться с ним. Скрывать тут и не надо. Я был знаком, например, со Святославом Рерихом, бывал у него в Индии, привозил ему святую воду. Не видел в его делах ничего предосудительного. А один мой знакомый мне сказал: «Ты, Андрей, заблуждаешься, тебе надо обязательно попасть к старцу». Тогда для меня понятие старец было непривычно, я говорю: «Где ж его взять?» И вот он договорился с архимандритом Кириллом. Я приехал в Троице-Сергиеву лавру. И что мне сказал батюшка на все мои вопросы? Он не стал мне говорить, что это ересь, что это плохо. Он мне просто сказал: «Ты это отложи». И я отложил на всю оставшуюся жизнь. И он сказал еще: «Сейчас, Андрей, нужно веру православную защищать и страну нашу православную спасать».
— Приехал один батюшка на Афон, прожил в Дохиаре несколько дней и ему посчастливилось поучаствовать с братией в рыбалке. А к старцу Григорию вечером вход был абсолютно свободен, все собираются у отца в его комнате, в игуменской. Все общение в Дохиаре происходит в игуменской, в кельи друг к другу никто не заходит. И приезжие могут вечером зайти в игуменскую. И этот батюшка из Киева тоже зашел и говорит: «Геронда, такая прекрасная рыбалка, такое сегодня получил наслаждение!». Геронда отвечает: «Да приезжай к нам, рыбачь, сколько хочешь».
А я уже знаком был с этой ситуацией. Звонит мне владыка Иона и говорит: «Тебе позвонит отец Александр, скажет, что он едет на рыбалку в Дохиар, чтобы ты ему помог некоторые организационные моменты решить. Пожалуйста, не рассказывай ему, что там за рыбалка его ждет. Это его опыт. Не перебивай волну, пусть он считает, что едет на рыбалку». Звонит отец Александр: «Я решил поехать на рыбалку на три недели, потому что геронда Григорий сказал: приезжай, рыбачь, сколько хочешь». Он приехал. Первый день со всей братией — бетон, второй день — бетон, третий день — бетон. И вечером ему братия говорит: «Мы сейчас идем на рыбалку». Он в ответ: «Куда, какая рыбалка, я уже не могу, ноги подкашиваются!» Там рыбалка — это дополнительная нагрузка, а не отдельное послушание.
И вот так он съездил в Дохиар. Конечно, он там три недели не прожил, через десять дней вернулся. Он порыбачил, но это все было вместе с бетоном. Если говорить по результату, то, конечно, батюшка был очень счастлив, но это была та ситуация, когда истинным рыбаком оказался не батюшка, а геронда Григорий, который уловил его душу, потому что тому батюшке было необходимо на Афоне пожить некоторое время, а не просто приехать паломником или туристом, который быстро передвигается, много смотрит, но мало видит, а во внутренней жизни монахов и вовсе не участвует.
— Я как раз наблюдал эту ситуацию с паломниками, которые именно стремятся побывать везде и якобы получить от этого еще большую пользу. Но, к сожалению, это не так. У меня была долгая беседа с одним парнем на эту тему. Я понял, что человек тоже в поисках истины находится. И, к сожалению, многие паломники идут по пути туризма. Духовного туризма или просто туризма, как угодно его называйте. Стало модным в последнее время ездить на Святую Гору Афон, привозить оттуда множество икон. Но при этом, сходя с трапа самолета, многие люди окунаются в ту же самую жизнь и никаких выводов, особенно в духовном плане, зачастую не делают. Те же, кто по возвращении осмысляет свой афонский духовный опыт и удерживается от полного погружения в мирскую суету, мне кажется, получают большую духовную пользу.
В Дохиаре я был дважды, но на краткое время, чтобы приложиться к святыне — к «Скоропослушнице». К сожалению, с герондой не удалось пообщаться. Только видел его ходящим по двору и собачек, которые рядом с ним бежали. А в последний год я для себя понял, где мое место. По приезде на Афон почти все время нахожусь в нашем Пантелеимоновом монастыре. Конечно, краткие поездки в другие монастыри бывают, но основное для себя я черпаю именно там. И в скиту Крумица у моего любимого отца Николая Генералова.
— Мы познакомились с отцом Николаем Генераловым, когда я приехал пожить полгода в Дохиаре. Это была весной 2007 года, когда он был еще на Ксилургу. Он спрашивает: «Ты откуда, где живешь, что делаешь?» Отвечаю: «Я в Дохиаре, приехал на побывку, посмотреть жизнь». Он говорит: «Благодари Бога, что тебя Господь познакомил именно со старцем Григорием, и что ты там оказался. Я очень уважаю старца. Вот приходит какой-то человек на Афон, и видно, что он немного не в себе. Смотришь, пошел кругом: один монастырь, другой, начиная с Дохиара, это же первый монастырь по пути. Круг прошел. Хочет остаться где-то в монастыре, но нигде не принимают. Потом — раз, смотрю, он монах в Дохиаре. Такого человека никто не принимал, потому что принимают обычно удач-ливых, сильных, способных, с какими-то талантами, с дарами. А от такого человека простого, какая от него польза? Любой монастырь все равно смотрит на личность, чтобы не было каких-то проблем с его характером. А с этим человеком нужно много трудиться во всех смыслах. И вот, он монах в Дохиаре». И так было не один раз. Геронда никогда никого не прогонял, потому что считал, что каждого человека к нему приводит Пресвятая Богородица, и такого не изжену вон, как в Евангелии Христос говорит.
Чтобы было до конца понятно, как геронда с людьми общался, как их изменял, приведу характерный пример. Вот появляется перед ним один человек по имени Алексий, я при этом присутствовал. У него были длинные распущенные волосы до плеч, борода. Обычно такому говорят: «Собери волосы». Но у геронды по схеме ничего не было. Сколько я его знал, невозможно было угадать, что услышит от него человек. Геронда берет его за ручку, говорит: «Как тебя зовут, откуда ты?» Первый раз человек приехал на Афон и по своей сути был полным язычником.
Геронда продолжает:
— Кто твои родители, что ты умеешь делать, где ты живешь, есть ли огород у вас?
— Да, я очень люблю огородом заниматься, копаться в земле.
— Боже мой, я тоже это очень люблю. Впервые виду человека, который любит это делать. А по профессии ты кто?
— Учитель рисования в школе.
— А ты умеешь рисовать?
— Умею, геронда, конечно, но очень давно этого не делал.
— Как не делал? А давай ты нам нарисуй картину Страшного Суда.
— Это какую картину?
— Такую светскую картину.
— Геронда, я уже много лет не прикасался к кисти.
— Ничего, я очень тебя прошу, можешь сделать? Нарисуй нам большую картину.
— Какую большую?
— Ну не знаю, метра три на два. Сам подумай.
— А как?
— На полотне.
— Что там должно быть изображено?
— Даю тебе полную свободу. Что посчитаешь нужным.
— А зачем она Вам нужна?
— Там на кладбище коридор при храме, там ее разместим.
Ну что, человек вернулся домой, ему пришлось купить краски, кисть, прочитать Апокалипсис, прочитать все толкования к нему. Он со всем этим меня искал, дергал. Мы друзья с этим Алексием. Уже не секрет, это Алексей Симоненко из Санкт-Петербурга.
Он нарисовал полотно. И за это время стал верующим человеком, христианином. Приехал на Афон, наверное, через два года. Построил там мастерскую, где до сегодняшнего дня писал картины. Заказы пошли уже от русских священников из России, друзья появились среди духовенства. Он приехал на Афон с этим страшным Пришествием, в его стиле, красивая картина, геронде понравилось. Как сейчас помню, народ стоит, и геронда спрашивает его: «Ну что, изменилась твоя жизнь?». И он отвечает: «Геронда, целиком. Я Вам очень благодарен!».
— Сейчас вспоминаю тоже: несколько раз я был у отца Гавриила Карейского, беседовал с ним. И как-то его спросил: «Как можно на людей повлиять? Какими словами?» Он говорит: «Никак не повлияешь. Только своим примером». Мне кажется, что, возвращаясь к фильму, можно сказать: это как раз мощный пример для человека, который хотел бы задуматься о том, что с ним происходит, что происходит в его семье, вокруг, что происходит в обществе. А то ведь мы горазды обличать всех подряд, кроме себя, естественно.
— С этим фильмом все происходит на каком-то подспудном уровне. Это необъяснимо. Вот промыслительная история. Звонит мне знакомый Владыка и говорит: «Когда можно увидеть фильм?» А уже был закрытый показ в Киеве и был фестиваль «Покров», где фильму дали гран-при. Я говорю: «Владыка, все Господь устроит. Думаю, что скоро». Две недели проходит, мы встречаемся в одном самолете совершенно случайно. Я ему говорю: «Владыка, фильм будете смотреть?» Он говорит: «Как?» Я говорю: «У меня компьютер с собой». И он на протяжении всего полета смотрел, выходит из самолета и говорит: «Ты знаешь, Александр, я тебе честно скажу. Я возвращался сейчас в Киев (мы летели из Греции) в полной потерянности, большом смятении. Стоял большой, ценностный вопрос, как поступить, и не знал на него ответа. Я несколько дней не сплю. Спасибо тебе большое, потому что сейчас у меня не только прекрасное состояние, но я еще и получил ответ и знаю, как поступить, куда идти, какое правильное принять решение».
Как это происходит? Ведь в фильме мало слов, особенного ничего не звучит. Фильм начинается несколькими фразами геронды. Нет постановочных кадров, нет написанных речей. Это все документ в прямом смысле слова.
Про цензуру я потом скажу. Цензором была братия, в первую очередь. Они не причесали фильм, они не дали ничего вырезать из него. И вот когда фильм был готов, геронда сначала сказал одному человеку, который в искусстве разбирается, чтобы он посмотрел. У геронды было очень плохое зрение в конце своих дней, он практически ничего не видел, кроме силуэтов. И геронда выслушал этого монаха. Он несколько часов рассказывал про фильм: разные детали, ситуации, которое могли бы смущать зрителей... После этого геронда дал добро, чтобы посмотрела вся братия. Конечно, цензуру геронды мы прошли, но мы боялись, что конфликт, который там показан (потасовка), вызовет смущение братии. Но после фильма никто никаких замечаний не высказал. Мы им задавали вопросы:
— Это вас не смущает?
— Так это же было.
— А вот это не смущает?
— Так это тоже было.
— А искренность геронды не смущает?
— Геронда никогда ни от кого не скрывал, он всегда был таким, как в келье, всегда был открытым. И это правда.
Они оказались документалистами в полнейшем смысле этого слова. И вот благодаря этим искренности и честности фильм оказался не причесанный, не приукрашенный. И такие задачи мы тоже ставили — это уважение к тем, кого мы снимаем, и уважение к зрителям.
Я геронду Григория по-настоящему понял только после десяти лет знакомства с ним, вглядываясь в глубину его души через его поведение, поступки, манеру говорить, образ молитвы. Я до конца его понял, когда услышал слова, которыми начинается фильм. И оставим это для зрителя. Пусть он сам услышит в фильме, о чем идет речь, ведь речь идет о несении креста, но затем произносится самое глубинное — то, что для него определяло прямой путь в Царствие Небесное. Я понял, что это было его жизненное кредо. Обычно, когда у человека есть какая-то внутренняя тема, он ею делится с друзьями, со своими родственниками, с тем, кто рядом. А здесь было поразительно, что геронда практически никогда об этом не говорил. И даже некоторые из братий ко мне подходили на следующий день после просмотра и говорили: «Ты знаешь, ведь геронда никогда об этом не говорил». Кто-то говорил, что геронда об этом крайне редко упоминал. И это потрясающе, что фильм начинается именно тем, что было кредо всей жизни Геронды, но о чем он умалчивал всю свою жизнь. Такие моменты не то, что радуют, это большая милость Божия, что это звучит в нашем фильме, и что это может пережить и испытать зритель.
— Меня потряс финал этого фильма, где геронда говорит о Божией Матери. Не секрет для всех, кто знает, что такое Афон хотя бы по книгам, что почитание Божией Матери там возведено в абсолют. И вот его слова, хотелось бы, чтобы Вы прокомментировали.
— Да, я помню эти слова, но опять же хотелось бы оставить это для зрителя. Когда они были произнесены, я не был при той съемке, не слышал их вживую. И, хотя на протяжении многих лет я проводил среди братии значительное время, меня самого потрясли эти слова.
Оставлю это для зрителя, но расскажу о других эпизодах, связанных с иконой Божией Матери «Скоропослушница». Владыка Иона (Черепанов) Обуховский, викарий митрополита Онуфрия, задал недавно геронде Амфилохию, нынешнему игумену монастыря, вопрос: «Часто ли происходят чудеса от «Скоропослушницы» и записываете ли Вы их или нет?» А монахи очень скромно себя ведут в этом отношении, и пришлось выспрашивать у него, но оказалось, что совершается так много событий, чудес, исцелений, что мы не можем их записать. Практически каждый день насельник обители, у кого послушание ухаживать за иконами, оформляет посылки масла, иконочек тем людям, которые страдают и пишут письма в монастырь. Практически каждый день приходят в монастырь письма с благодарностью от людей, которые исцелились, причем от самых серьезнейших заболеваний. И он говорит, что их так много и происходит это ежедневно, что мы просто не фиксируем, не составляем специальную книгу.
Геронде Григорию вечером после работы приходилось еще несколько часов отвечать по телефону на звонки. У него там, можно сказать, был роддом, потому что я не знаю, какое количество детей родилось по его предстательству перед Богородицей, но он к себе это никак не относил, естественно. Это все было в такой шутливой форме. То есть масса людей от него получили пощечины и потом приезжали снова, желая получить еще одну по другой щеке, чтобы родился второй ребенок. Это люди, которые пытались родить ребенка на протяжении 10–15 лет. Это была всего-навсего пощечина. Человек говорил геронде, что нет у него детей, а геронда ему: «Иди сюда, наклонись». И хлоп его по щеке. И потом говорил: «Теперь иди к Богородице и попроси у Нее ребенка». На следующий год приезжал человек и говорил: «Геронда, дайте по второй щеке».
Да, у геронды был роддом. Ему все время звонили, говорили, что кто-то не может родить, кто-то на сохранении в больнице, потому что есть опасность потерять ребенка, кто-то рожает, кто-то родился. И это прямо как канцелярия работала, притом канцелярия, которая действовала и постоянно приносила результат.
Однажды приезжает человек, у которого многие годы не было детей. Геронда дал ему по щеке, отправил к Богородице и говорит: «У тебя будет тройня». Вот, мы можем сказать человеку, что будет тройня? Людей приходит много, могут быть какие-то совпадения в предсказаниях и в реально случившемся. Но чтобы предсказать, что будет тройня? Жена этого человека идет на первое обследование УЗИ, врач говорит: «У тебя двойня». Человек удивляется: «Почему? Геронда сказал, что будет тройня». Врач ему: «Ты что, сумасшедший? Какой геронда?» — разворачивает монитор, предлагает посмотреть. Через месяц на очередном УЗИ врач говорит: «Да, в самом деле. У тебя тройня». И родилась тройня.
Ежедневно большим составом они поют канон молебный «Скоропослушнице». Поют они, кто как умеет, никого не стесняясь, в полный голос, Никто не говорит, что ты как-то не так его поешь. Мурашки по коже от этого. И такая у них вера, такое доверие!
Есть у меня друг, который не является ни религиозным фанатиком, ни особо воцерковленным человеком, нет у него и склонности к мистике. И вот он видел в Дохиаре во время этого молебного канона Богородицу, стоящую среди братьев. В тот день мы уезжали с Афона. И я видел, что что-то с моим другом произошло. В каком-то он был странном состоянии. Когда он вернулся домой, он мне позвонил и говорит: «Саша, я видел Богородицу. Можешь спросить у геронды, может, из-за паломничества у нас что-то с головой не в порядке?» Я звоню геронде, дозвониться было сложно, не сразу дозвонился. Геронда говорит: «Хватит всякую ерунду говорить». И положил трубку. Через пять минут звонит мне геронда и говорит: «А можешь спросить у него, где он видел и когда?» А я уже знал все подробности, говорю, там-то и в такой-то момент. Геронда говорит: «Ну, скажи ему, что все в порядке, что это было настоящее. Так ему Богородица послала милость». Я потом переспросил у одного брата в Дохиаре: «Скажи мне, пожалуйста, есть ли такое, что кто-то видит Богородицу». Этот брат вообще не знал ничего о моем друге, о том моменте. Он тоже сразу:
— Об этой теме у нас не говорят.
— Ну, слушай, ну мне очень нужно для одного дела.
И Вы знаете, он мне сказал, что геронда запрещает об этом говорить, это культивировать, но на самом деле, полностью совпал тот момент и то место. В Дохиаре не раз видели Богородицу, стоящую среди братьев.
— У меня тоже был случай, считаю, что чудесный. Я присутствовал на молебне, но икону купил уже после. Я не знал, что уже не откроют доступ к чудотворному образу, и я не смогу приложить к нему свою икону. А поскольку я приобрел еще и акафист, то подумал: прочитаю его. Только закончил читать, идет монах, открывает доступ к святыне, и я прикладываю к ней свою икону. Божия Матерь, наверное, услышала меня?
— Я расскажу про фильм очень интересную историю. Приходит человек на фильм со своей семьей, а билетов нет. Он подходит к администратору, но следует отказ, несмотря на все уговоры. Сейчас заполняемость зала 50 процентов. Места есть, но не пускают, потому что это нарушение карантина. Могут наложить штраф, да и администратор за людей переживает. Вежливо, но отказывает. Пишет человек: «Другого шанса посмотреть этот фильм у меня не будет, и я поняла, как я сильно этого хочу. Рядом стояла афиша, с которой смотрел геронда, и я из всех сил обратилась к нему с просьбой помочь. Минут через пять вышел администратор и сказал, что для нас, шести человек, сделают еще один дополнительный сеанс в соседнем зале через десять минут. Спасибо, геронда!» Вы можете себе представить, что в каком-либо кинотеатре сейчас откроют другой зал для шести человек. Это практически невозможно.
— Пожалуй, последний вопрос: почему фильм называется «Где ты, Адам?»
— Классный вопрос. Его назвал так режиссер фильма Александр Запорощенко, потому что увидел на Афоне людей, которые не прячутся от Бога за благами цивилизации, за суетой мира, в которую мы ежедневно погружаемся, предпочитая развлечения, совсем не выделяя для разговора с Богом своего времени или ограничивая его несколькими минутами в день, в лучшем случае. Он увидел людей, которые отказались от всего того, что свойственно нам в миру — от своей воли, от имущества, супружества, принесли целиком самих себя в жертву для того, чтобы встретить Бога, выйти Ему навстречу. Поэтому библейский вопрос «Где ты, Адам?» пересекается с вопросом, которое задает себе человечество на протяжении всей своей истории: откуда мы, куда идем и зачем? Это вопрос-поиск, который мы видим в нашей жизни, где Бог ищет человека, а человек ищет Бога. И каждый может увидеть в себе Адама, прячущегося, или может найти в себе силы с Божией помощью прекратить прятаться и выйти, подобно этим монахам, на встречу с Богом. Именно поэтому и назван так фильм.
— Может быть, еще что-то хотите рассказать, о чем не упомянули.
— Был один прекрасный эпизод, который характеризует геронду как очень мудрого человека. Он часто возвращался после работ в очень тяжелом состоянии, когда необходима была уже серьезная медицинская помощь. Геронде помогал идти один монах, который отвечал за его физическое состояние, у него было медицинское образование. И вот он его ведет и видит, что наш Александр с камерой пытается место для съемки выбрать. Монах переживает за геронду, потому что речь идет о жизни и смерти, в полном смысле, то есть не до камеры сейчас, не до съемок. Он говорит: «Уйди с этой камерой, сейчас разобью ее. Уйди отсюда, не до этого». Что вы думаете, проходят они несколько шагов, и геронда говорит этому монаху: «Сходи в трапезную». И отправляет его с каким-то поручением. Он говорит: «Геронда, как Вы дойдете?» Старец отвечает: «Меня Александр доведет». Был рядом переводчик. И геронда говорит Александру: «Прости его, пожалуйста, он переживает». Геронда не стал делать замечания этому монаху, потому что монах в монастыре — это его сын, а оператор — постороннее лицо в обители. Разрешение на съемки было, но он не стал при постороннем человеке делать замечания своему сыну. Это потрясающе и назидательно.
— Вообще афонские старцы — это удивительные люди. Я сейчас вспоминаю покойного игумена нашего монастыря — схиархимандрита Иеремию. Он же до ста лет дожил и до самого последнего ездил за продуктами для братии и двор подметал.
— Геронда Григорий об этом говорил очень часто, и о поездках за продуктами, и про двор, и всегда добавлял: «Отец Иеремия святой человек. Я к нему отношусь с самым глубоким чувством».
И возвращаясь к фильму, хотелось бы вот о чем сказать. В самом начале интервью звучала мысль, что задумывались съемки с одними людьми, а вышло так, что на Афон мы приехали лишь вдвоем с Александром Запорощенко, и у нас не было бюджета, не было средств. Во всем этом видится сегодня рука Господня. Геронда Григорий говорил, что монах должен все время испытывать нужду — во сне, в пище, в питье, должен все время себя сам ограничивать и пребывать в таких тяготах. Я уверен: если бы мы пытались снять фильм о монахах, сами не испытывая тягот, у нас не получилась бы такая правдивая и искренняя картина. Если ты хочешь о ком-то рассказать, ты должен погрузиться в его жизнь, сам должен хоть сколько-то испытать его трудности. Поэтому в том, что поменялись участники проекта, а нам пришлось начинать работу над фильмом вдвоем, не имея средств, уверен, была рука Господня.
Беседовал Андрей ПЕЧЕРСКИЙ
