Митрополит Игнатий стал саратовским правящим архиереем в августе текущего года. Саратовская паства встретила его с открытым сердцем — несмотря на боль от расставания с прежним архиереем, митрополитом Лонгином; и владыка Игнатий также всем сердцем принял саратовский православный народ, это сразу все заметили. Будем считать нашу беседу продолжением и углублением встречи.
— Владыка, я записывала интервью многих архиереев Церкви, но я впервые встречаюсь с архипастырем, выросшим в священнической семье. Не могли бы Вы рассказать о своем детстве и своих родителях? Что определило Ваш личный выбор — пример отца или что-то иное?
— Да, я родился в семье сельского священника, в Московской области, в Шатурском районе. Отцу пришлось служить в советские годы, я видел, насколько ему непросто. Детство мое было церковным, меня приводили на все богослужения, причащали, но это не было еще моим собственным выбором; личной встречи со Христом в те годы не произошло. В детстве, в подростковом возрасте я не собирался становиться священником, я хотел быть музыкантом, окончил музыкальную школу. Но когда я заканчивал общеобразовательную школу, у меня вдруг возникла мысль: а почему бы не попробовать? И я попробовал. Поступил в Рязанское духовное училище. Учился, как все, ничего особенного со мною не происходило… до того момента, как мне в руки попала книга отца Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе». Эта книга стала для меня судьбоносной, благодаря ей я сделал личный выбор. Все то, что я видел и знал с детства, приобрело для меня совершено другое значение. Я стал ловить каждое слово во время богослужений: «Господи, помилуй» стало для меня центром Вселенной. Это была настоящая встреча с Богом. Если вы читали дневники святого праведного Иоанна, вы знаете, как они влияют на человека.
Я стал учиться гораздо усерднее, потому что видел уже свою цель. Поступить в семинарию после училища удалось не сразу: нас, выпускников Рязанского училища, не приняли почему-то ни в Московскую, ни в Коломенскую, ни в Калужскую семинарию. И тогда владыка Симон, митрополит Рязанский и Касимовский, посоветовал нам ехать в Самару, к митрополиту Сергию. Ехать туда нам не очень-то хотелось, но теперь я понимаю, что во всем был Промысл Божий: когда мы с братом приехали в Самару, мы поняли, что попали к себе домой. В Самаре очень приветливый, радушный народ и замечательная семинария. И здесь, в Самаре, я встретил другого отца Иоанна — протоиерея Иоанна Букоткина, духовника Самарской семинарии. Я к нему на исповедь ходил если не каждый день, то через день, точно: такова была моя потребность в общении с ним, потребность делиться тем, что происходило в моей душе. Общение с отцом Иоанном окончательно определило мой дальнейший путь: я поступил в Санкт-Петербургскую духовную академию, по окончании которой меня вернули в Рязань, в училище, на преподавательскую деятельность, и через год назначили проректором по воспитательной работе. В Рязань я приехал уже не таким, каким из нее уезжал: меня обогатило общение с людьми, имеющими огромный пастырский и духовный опыт, людьми, у которых можно было научиться пастырской любви. Этот опыт стал для меня чем-то вроде прививки — я уже знал, как надо поступать, а как не стоит. Должен добавить: огромное влияние на меня оказала личность митрополита Сурожского Антония, его творения, в которых он говорит о вере человека в Бога и вере Бога в человека, о встрече человека с Богом. Слова владыки Антония, пусть даже и ненаписанные им самим, а записанные кем-то на магнитофон, обладают колоссальной духовной силой, потому что они всегда пропущены через сердце: он никогда не говорил того, что не прочувствовал. Слушая или читая владыку Антония, действительно понимаешь, что Бог не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы (Лк. 20, 38).
— В 25 лет, получив духовное образование, Вы приняли решение о монашеском постриге. Почему Вы выбрали именно этот путь? Считаете ли свой возраст выбора (25 лет) оптимальным для такого решения? Не страшно ли было в столь молодые годы решать за всю предстоящую жизнь?
— Вы знаете, я ни разу о своем выборе не пожалел. И решение я принял не в 25 лет, а раньше, года за два до этого. То, о чем я только что рассказал — общение с духовником, книги отца Иоанна Кронштадтского — помогло мне сформировать видение своего будущего, своей судьбы. Монашество — это не рассудочный выбор, это выбор сердца. Я просто понял, что так мне будет лучше, что это мне ближе, роднее, чем жизнь семейного священника. И я не чувствовал себя одиноким никогда. Я люблю свою жизнь, я богаче многих других, наверное, потому что духовная семья — это очень много, это, мне кажется, больше, чем семья обычная.
— А трудные, кризисные моменты у Вас были? Не раз приходилось слышать об искушениях в начале монашеского пути — иному новопостриженному вдруг кажется, что он и в Бога-то не верит.
— Такого со мною, слава Богу, не было, а тяжелый момент был — когда в автокатастрофе погиб молодой священник вместе со своей супругой. Этого священника я с малого его возраста знал, я направил его в семинарию, рукоположил и во диаконы, и в иереи. Он за два года своего служения прожил и сделал столько, сколько другой человек и за десятки лет не проживет. Удивительно отзывчивый человек, любящий, никогда не отказывался съездить в больницу, в дом престарелых — туда, куда другим не хотелось. И супруга у него была под стать ему, она сильно его любила. И из жизни они ушли — вместе, в единый час: он на полчаса всего дольше, чем она, прожил после этой аварии. Вот это пережить, принять было очень непросто. Самый тяжелый период в моей жизни это был. Преследовал вопрос: «Как же так, почему, для чего это произошло?» Хотя, на самом деле, ответ на него есть.
— Какой же ответ?
— Люди выполнили свою миссию здесь, на земле, и вместе ушли к Богу. Ясный, очевидный ответ, но — очень уж больно.
Этот священник очень переживал из-за того, что мама его не спешила приобщаться к Церкви. И как-то раз, помню, сказал: «Неужели мне умереть придется для того, чтобы она пришла в Церковь, наконец, стала православной христианкой?». И вот — так и случилось. Его мама теперь в Церкви.
— Вы столько раз совершали Божественную литургию, и столько раз еще с Вашим участием будет совершаться Евхаристия… А существует ли для Вас угроза привыкания к святыне? Изменяется ли с годами Ваше восприятие таинства?
— Литургия всегда переживается так, как будто ты совершаешь ее впервые. Бывает, конечно, что плохо себя чувствуешь или просто слишком устал, и потому восприятие притупленное. Но даже и в этом случае Евхаристия — что-то новое для тебя: совершенно нет чувства повторения, чувства, что это происходило уже много раз и еще много раз произойдет. Тем-то ведь и отличается наше православное понимание богослужения от католического и от протестантского, что мы — не вспоминаем и не изображаем Тайную Вечерю, а участвуем в той Тайной Вечере, которую совершил Спаситель, и принимаем Причастие из Его рук.
— Исходя из опыта преподавательской и воспитательской работы — как Вы видите основные проблемы обучения, духовного и нравственного воспитания будущих пастырей?
— Абсолютно неправильным мне кажется создавать некую жесткую систему и навязывать семинаристу определенную модель поведения с непременными атрибутами: «Спаси Господи», «благословите» на каждом шагу и так далее — в то время, как внутреннее состояние человека совершенно не соответствует его внешнему поведению. Тогда это маскарад и лицемерие. Результат поверхностной дрессировки — он всегда плачевный. Наша задача — взрастить свободную творческую личность. Каждому даны свои дары: нужно помочь им раскрыться.
Для этого необходимо создать определенный микроклимат. Семинария — это прививка человека перед будущей пастырской жизнью: у человека должен выработаться иммунитет ко всему тому, с чем будущий пастырь встретится на жизненном пути. В семинарии молодые люди должны научиться принимать, терпеть и любить друг друга, жить вместе — ведь потом они вместе к престолу встанут. Совместная жизнь, братство во Христе — вот самое главное в семинарии. Конечно, важна и интеллектуальная сторона — образование как таковое, получаемые знания. И, помимо всего прочего, семинаристы должны видеть перед собой живые примеры пастырского служения. Потому что без этого все будет не по-настоящему.
— Когда Вы стали архиереем, что в этом служении оказалось для Вас самым трудным, а что — самым радостным?
— Самое радостное — это, конечно, люди, общение с людьми, их любовь. Ты все время чувствуешь тепло, исходящее от людей. Тебя встречают здесь, в Саратове, еще совсем не зная — но уже любя. У нас настолько хороший народ церковный, что он всегда уже заранее любит — завоевывать любовь не приходится. Другое дело, что ее надо оправдать, на нее надо ответить, чтобы любовь взаимной была. Наша паства, она может с болью с горечью какие-то вещи от нас принимать, но при том всегда — со смирением. Люди наши настолько неприхотливы — им только чуть-чуть внимания, немножко общения, и они просто расцветают.
А что самое сложное, трудное? Когда вдруг оказываешься в ситуации, с которой еще не встречался, и тебе надо принять решение, причем срочно — нет даже времени с кем-то посоветоваться.
— А легко ли это — не принадлежать себе, не выбирать ни место жительства, ни вид деятельности, жить по послушанию… и знать, что вот так будешь жить всегда?
— Да, с этим связаны определенные проблемы, и внезапный перевод с места на место — всегда стресс. Тяжело расставаться с людьми, с которыми так сроднился. Но мои наставники учили меня ничего не просить и ни от чего не отказываться. Если ты научился принимать все происходящее с послушанием и смирением, не как сломленная личность, а именно как христианин, то есть как из руки Божией — тогда ты понимаешь, что все, на самом деле, происходит к пользе, твоей и Церкви. Я уверен, что случайным образом ничего в нашей жизни не происходит, во всем Промысл Божий. Даже в самых неприятных и скорбных обстоятельствах мы должны доверять Ему — иначе мы не будем ничем отличаться от язычников.
— Какими принципами Вы руководствуетесь, строя отношения со светской властью? Где та черта, которую Вы не переступите ни при каких политических и прочих обстоятельствах?
— Вопрос, конечно, тонкий, непростой, но главный принцип, наверное — действовать на пользу Церкви, на пользу людям. А черта, через которую нельзя переступать,— это Христос. Ни при каких обстоятельствах нельзя от Него отречься. Другой вопрос, насколько у нас хватит сил и мужества — если наступит такой критический момент. Сегодня наше государство настроено к Церкви миролюбиво. Поэтому возникающие проблемы нужно решать в процессе личного общения, в личном контакте. Не всегда это сразу получается, не всегда это просто, но искать взаимопонимания необходимо.
— На каких, с Вашей точки зрения, принципах должна строиться миссионерская деятельность Церкви сегодня — учитывая, с одной стороны, колоссальные технические возможности (теле- и интернет-аудитория, социальные сети и проч.), а с другой — те огромные искушения, которые всегда подстерегают активного и востребованного миссионера? Вообще, как Вы относитесь ко всем нам известному сегодня явлению «батюшка в сети»?
— Интернет — это средство, которым можно воспользоваться для проповеди Христа. Учитывая, что наша молодежь, и не только молодежь, очень большую часть своего времени проводит именно там, не воспользоваться интернет-пространством было бы с нашей стороны просто преступлением. Люди задают свои вопросы в соцсетях, значит, они должны в соцсетях получить ответы. В соцсетях вспыхивают споры, возникают дискуссии, значит, в них нужно участвовать и говорить правду о вере и Церкви — на понятном людям языке. Другой вопрос, как найти золотую середину, чтобы из миссионера человек не превратился в «крутого» блогера. Да, с кем-то это происходит, но из того, что это происходит, не следует, что вообще ничего не нужно делать. Не переступить грань, за которой миссионер потеряет чувство реальности, перестанет адекватно воспринимать самого себя и собственную деятельность — это вопрос самоограничения, умения вовремя остановиться; это человек должен суметь сделать сам.
— Как Вы видите роль мирянина в Церкви? В какой степени и в какой форме он может (должен) брать на себя за нее ответственность? Спрашиваю потому, что мы слышим подчас возмущенные голоса: с нами не считаются, нас не спрашивают, нашего мнения не учитывают.
— Да, мирянин в Церкви — не тот, кто назначает священника на приход или архиерея на епархию. Миряне в Церкви — это род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет (1 Пет. 2, 9). Мирянин в Церкви должен своей жизнью проповедовать Христа. И принимать активное участие в жизни церковной общины. У него много возможностей проявить себя — в миссионерской работе, в работе с детьми, с молодежью… Но если мы начнем вводить в Церкви демократию — пример некоторых поместных православных церквей показывает, во что это превращается. Давайте помнить, что это Христос избрал апостолов, а не апостолы Христа избрали тайным голосованием. Патриархальное устройство Церкви — это то, что необходимо сохранять.
Митрополит Саратовский и Вольский Игнатий,
Беседовала Марина Бирюкова
Источник: Православие и современность
