Источник: деловая газета ВЗГЛЯД
Либеральный интеллигент удивительным образом убежден, что знает, как надо. С одной стороны, он тоскует по счастливым девяностым, с другой – сетует: «Мы все профукали». Но с третьей – исповедует лозунг «можем повторить» и искренне верит, что на этот раз у него все получится.
Когда, после расстрела парламента, на парламентских выборах 1993 года победил Жириновский, Юрий Карякин произнес сакраментальное: «Россия, одумайся, ты одурела!»
Был такой известный советский анекдот (привожу его в цензурной редакции) про старого еврея, который приходит в ОВИР и говорит: «Здравствуйте, у меня в Бостоне дядя-миллионер, ему девяносто лет, он совсем оглох и хочет меня перед смертью увидеть – выпустите меня, пожалуйста, с ним попрощаться!». Чекист ему, вкрадчиво: «А давайте ваш дядя купит туристическую путевку, приедет в Москву, поселится в гостинице «Метрополь», вы покажете ему, как похорошела наша столица, и заодно решите в Инюрколлегии все вопросы с наследством?». Племянник тоскливо смотрит на него и говорит: «Вы знаете, мой дядя оглох, а не одурел».
Спустя четверть века, вспоминая знаменитую фразу Юрия Федоровича, я начинаю думать, что Россия тогда тоже не одурела, а оглохла – возможно, от танковой канонады. Совершенно непонятно, на чем уже третье столетие зиждется представление сливок российской интеллигенции о том, что народ должен думать, как они. Конечно, мне с моей колокольни тоже хотелось бы, чтобы все строем ходили голосовать за ценности, которые я акцептировал. А кому бы не хотелось столь трогательного единодушия и единомыслия?
Парадокс в том, что все люди хотят одного, но связывают это с разными персонажами. Одни видят свет истины в Ельцине, другие – в Сталине, а третьи – в Путине. И что теперь с этим поделать? И ведь почему-то не только коммунистов, но и самых свободных людей не устраивает, когда их оппоненты выбирают другие ценности. А если вы не признаете за ними такого права, может быть, это уже не свобода?
Собственно, почему все должны выбирать свободу, а не рабство? Свобода – это индивидуальная ценность, дорогой эксклюзивный товар, который инакомыслящие советских времен покупали ценой лагерей, психушек, изгнания или жизни не по лжи. А не стойло, в которое загоняют баранов. Свобода, в которую силком выталкивают миллионы людей, оборачивается для них не счастьем, а новой клеткой. Так было и в 1861-м, и в 1991-м. Так было и во время «демократизации» Ближнего Востока, и после Майдана. Станислав Ежи Лец вопрошал: «Ну, допустим, пробьешь ты головой стену. И что ты будешь делать в соседней камере?». Если угодно, тому примером и сегодняшние либералы, которые считают, что снова оказались в бессмертном бараке: за что боролись, на то и напоролись. Правда, в их случае послереволюционная трагедия русской интеллигенции повторяется в виде фарса.
Можно сколько угодно рассуждать о ценностях демократии, но они очевидны только тогда, когда очевидны. И только тем, кому очевидны. Более того, все эти ценности комплексными обедами не раздаются. Кому-то достались, допустим, бархатная революция, рыночная экономика и президент-диссидент. А кому-то – президент из секретарей обкома и расстрел парламента. Или султанат. Или гражданская война. И все прелести тех или иных ценностей проверяются на собственной шкуре. Интеллигенция, с одной стороны, вроде бы страшно далека от народа, а с другой – плоть от плоти. Хорошо помню, как возненавидели Гайдара прежние диссиденты, лишившиеся при нем последних сбережений. А вписавшиеся в рынок – совершенно напротив: сытый голодного не разумеет. Пирамида Маслоу правит бал, и от этого никуда не деться. Вопрос только в том, с какой стороны она намазана маслом.
Темные силы, которые нас злобно гнетут, находятся у нас внутри. И задача любого государства – сначала оседлать их, а потом обуздать. К сожалению или к счастью, единомыслия оно этим не добивается. Образ любой демократии – лебедь, рак и щука. Конечно, они могут войти и в коалиционное правительство, как сейчас в Израиле.
Но от этого их избиратели не станут думать одинаково. Логика в действиях избирателей просматривается достаточно слабо, как и в прочих человеческих действиях. А симпатии имеют под собой, как правило, корпоративный фундамент, скрепленный одинаковым воспитанием, образованием, кругом общения и т. п. Проблемы возникают тогда, когда страна раскалывается примерно пополам, как это было во времена Майдана, Брекзита или выборов Трампа. Тогда тоже кричали, что Украина, Британия или Америка одурела.
Но проблема не в чьем-либо «одурении». Это сегодня общее место – обвинять оппонентов в зомбированности, а в 1993 году такое было еще невозможно: советский идеологический аппарат рухнул, а новый не народился. Сейчас мнения о том, что их оппоненты одурели, придерживаются представители любого лагеря. А ведь это – не болезнь, а симптом. Болезнью стоит признать гибель общих ценностей. Да и с чего бы им жить и не тужить, если, предположим, мощное шахтерское движение под радостные крики солидарной с трудовым народом интеллигенции привело к власти Ельцина, а потом выродилось в стук касок по Горбатому мосту у Белого дома, – когда интеллигенция давно пировала на банкетах с устрицами, и никакие шахтеры ей были уже не нужны?
Свобода свободой, а денежки врозь. Одни забрались на вершину пирамиды Маслоу, а другие остались у ее подножия. Одним с вершины показалось, что Россия одурела, а другим – что одурели на вершине. Почему Жириновский? Потому ли, что синицы в руках (каждой бабе по мужику, а каждому мужику по бутылке) куда понятнее, чем обещания свободы, равенства и братства, которые превратились в белых журавлей? Или потому, что народ тоже способен на протестное голосование?
«Избиратель хочет также, чтобы льстили его тщеславию и угождали его вожделениям. Чтобы на него подействовать, надо осыпать его самой нелепой лестью и, не стесняясь, давать ему самые фантастические обещания. Если это рабочий, то надо льстить ему, браня его хозяина; что же касается соперника-кандидата, то надо стараться уничтожить его, распространяя о нем посредством утверждения, повторения и заразы мнение, что он последний из негодяев и что всем известно, как много он совершил преступлений.
Незачем, конечно, искать в данном случае чего-нибудь даже похожего на доказательства. Если противник мало знаком с психологией толпы, он станет оправдываться с помощью аргументов, вместо того чтобы отвечать на утверждения противоположными утверждениями, и конечно, таким образом лишится всяких шансов на успех». Это не методичка современного политтехнолога, это написал еще в позапрошлом веке Густав Лебон.
Либеральный интеллигент удивительным образом убежден, что знает, как надо. С одной стороны, он тоскует по счастливым девяностым, с другой – сетует: «Мы все про…рали». Но с третьей – исповедует лозунг «можем повторить» и, более того, искренне верит, что на этот-то раз у него все получится. Проблема только в том, что подходящего опиума для народа он так и не придумал. И это к нему мог бы быть обращен знаменитый болотный лозунг: «Вы нас даже не представляете».
