Источник: Покров
О праздновании Победы в Великой Отечественной войне в стране-победительнице в первые годы после этого испытания и о жизни потом рассказывает насельник московского Сретенского монастыря иеромонах Нил (Григорьев).
Помню, с детства в Парфине – это поселок под Старой Руссой – на День Победы демонстрации всегда были. Все шли на кладбище. Захоронено там с войны было огромное количество людей. Там же рядом был Волховский фронт – сколько на нем народу полегло! И вот дойдет до кладбища демонстрация, митинг устроят, кто-то из заводского начальства в рупор приветствие какое-то скажет. Да женщины, как правило, выть начинали. Почти все из них мужиков в войну потеряли. Рассказывали, когда Старую Руссу наши освобождали, там уже зимой по городу зайцы бегали. Все почти население убито было.
А как расходился митинг, тетки-фронтовички уже по дворам накрывали незамысловатые столы. Поминали. Сами – в выцветших добела гимнастерках да в юбках, тоже фронтовых, застиранных, заплатанных. Никаких патефонов тогда еще не было, они уже позже, в 1950–1960-х гг. появились. А у нас тогда такая баба Настя на балалайке играла, чтобы хоть как-то им душу отвести. Одни тетки тогда собирались, мужиков в стране после войны вообще почти не осталось. Тетки выпьют да плясать начинали. Во дворах асфальта еще не было, даже пыль поднимется – так танцевали. Но это у кого силы были. А так в основном изможденный народ был. После войны много работали, надо было восстанавливать страну. Да и сам День Победы в первые после войны годы был еще рабочим днем. Так что праздновали-то старухи, а те, кто покрепче, все на стройках трудились. С ужасом вспоминаю, как женщины на носилках по сходням по 10–15 кирпичей на третий этаж носили. Это у нас там неподалеку станция достраивалась. Кто-то надрывался. Одна старушка прямо там на работе и скончалась. Но и те, кто выдерживал, просто падали после такого рабочего дня от усталости.
Иеромонах Нил
Потом уже годы шли, поминальные столы в День Победы стали собирать более молодые тетки. Но все также празднества устраивались без мужиков. Их еще долго в стране не было. Вот как раз после смерти Сталина, помню, стали мужики возвращаться. А потом еще и Хрущев армию стал сокращать – опять мужики появляться стали.
1953 год вообще какой-то страшный был. Помню, у нас в Парфине раньше лошадки на фанерный завод древесину возили. Запрягали их, и каждая по два огромных бревна волокла. Всего штук 300 лошадок было. Весной лед на реке Ловать уже слабый был, а их все равно гоняли. Они и стали тонуть – одна за другой прямо проваливались под лед. Некоторых удавалось достать, а другие тонули.
В 1950-х гг. уже массово стали появляться машины да тракторы, в лошадках необходимости не стало, и их стали сдавать на мясокомбинат. Тогда в магазинах дешевая конская колбаса появилась… А потом уже, как съели эту предательскую колбасу, при Хрущеве, прилавки магазинов пустыми были. Только макароны какие-то паршивые привозили. Матери не знали, чем порадовать детей. Распарят эти макароны, тесто замесят да пирожков напекут. Хотя женщины тогда и сами домашнюю лапшу катали. Вот она была поприятнее. А то эти магазинные макароны слипались постоянно – месиво какое-то.
Помню, когда Хрущева на Покров 1964 г. вытряхнули из кресла, так тут же чуть ли не через день всего в магазины навезли. На складах у них, что ли, все это лежало. Про Хрущева в народе говорили: «Никитка-сказочник» (он все сказки какие-то рассказывал), а следующего, Брежнева, у нас в поселке называли «Ленька блаженный». Тот свои многочасовые доклады зачитывал. Их никто из нормальных людей не слушал, сразу радио выключали. Только партийцы потом друг друга мучили – экзаменовали.
Иеромонах Нил (Григорьев)
Потом уже в 1970-х гг. День Победы как-то поорганизованнее праздновали. Тогда уже люди стабильно зарплату стали получать. Ребятишек кормили досыта. Накормят и выгоняют на улицу: нечего, мол, с пьяными взрослыми за столом заседать. Там уже велись взрослые разговоры… А нам, детям, про все эти ужасы не вещали.
Сколько мук наши старики вытерпели, но как-то злобы в них не было. Слово гнилого никто не скажет. Я мат только в 1975 г. впервые услышал – тетки советские ругались. А так, разве что про коммунистов что-то услышишь, люди им просто в след плевались. В нашем поселке коммунисты себе отдельный пятиэтажный кирпичный дом построили со всеми удобствами и съехались все туда. Жили там своей отдельной «республикой». Кто как мог выживал, а они там шиковали. Люди их и проклинали. Кого-то за это даже сажали. Посидит мужик, еще злее выходит.
Помню, еще при Хрущеве в рабочих поселках на окраинах мужики – те, что еще были в силах, – строили себе какие-то домики да разводили при них хозяйство: кур, гусей, коров, свинок держали. А потом вдруг из Москвы указ: запретить домашний скот. Все надо было сдавать государству. Это чтобы окончательно закабалить народ – сделать его полностью зависимым от государства. А потом во времена Брежнева стали коммунисты по дворам ходить – предлагать колхозную скотину, потому что она дохла в колхозах! Даже скотина этих коммунистических экспериментов над собой не выдерживала! А людям было каково?!
– Ну возьмите ее домой! Выхаживайте!.. – упрашивали людей.
– Вы что, смеетесь? Отбили у людей охоту! Уже никаких заготовок кормов нет! – так все и отказывались.
Люди как раз по итогам советского властвования все какие-то озлобленные стали. Воровство уже как некий подвиг воспринималось. Сначала обворованные да закрепощенные властью у государства все, что не так лежит, тянули, а потом и вообще в привычку вошло. Стянут, помню, у многодетной семьи пьянчужки полтуши коровьей да сидят пируют, и невдомек им, что теперь дети да старики в этом большом семействе голодать будут… Это было все их пропитание. Пенсию тогда старикам платили 8–9 руб. Как получат эти гроши, идут в магазин: чего-то наберут детям из снеди грамм по 200, раз-другой – глядь и кончилась пенсия. Да еще и в магазинах ничего не было. Маргусалин продавали – комбижир из животных и растительных жиров с гусиным жиром. Народ был рад и комбижиру. Называлось это «купить жиров». Наши родители, помню, один раз купили, попробовали:
– Противно! – говорят. – Нельзя брать.
Это в 1950–1960-е гг. было. Но потом, когда стабильность пошла, люди просто осатанели. Никакой внутренней гигиены уже не было. Забыли, что такое исповедь, что такое страх Божий.
У нас там бои во время войны шли, оружия оставалось много по лесам. Две-три винтовки выкопаешь – одну стреляющую из них соберешь. Тем более там чуть дальше от нас, под Новгородом был знаменитый Лесной бор, там оружие всюду просто на земле валялось. Скелетов тоже много находили. Смотришь на ноги: если портянки – значит, наш; если такие низкие сапожки – фриц. Или по офицерским фуражкам фашистов вычисляли. У немцев пистолеты хорошо были смазаны, сохранялись в хорошем состоянии: вальтеры, браунинги собирали. Наши офицеры тоже, конечно, свои ТТ смазывали, но мы их в основном проржавевшими уже находили. Иногда пулеметы попадались. «Максимы» в основном все ржавые были. А вот ручные пулеметы можно было еще найти в рабочем состоянии. Тоже из трех-четырех пулеметов удавалось один стреляющий собрать. Патронов было много. Накопаем их, как корнеплодов. Посушим на солнышке. А после – давай стрелять. На охоту ходили. Браконьерничали. У моей тети дом был на самой окраине поселка, мы стали к ней добычу относить. А потом уже мать ходила, брала понемногу: на щи, на котлеты.
После войны много работали, надо было восстанавливать страну, а мужиков в стране после войны вообще почти не осталось
В школу придешь, а там все одноклассники – голодные. Все со своими «тормозками» в школу ходили, а так, чтобы перекусить чего сытного, так и нечего было брать с собой. И вот достанешь одну котлету, другую… Смотришь: один сидит, нос опустил – нечего ему есть. Угостишь. Потом оглянешься, а там девчонка на соседней парте лицо на руки склонила – тоже ничего не ела. Ей дашь. Еще кому-то…
– А откуда мясо? Нету же нигде мяса! – кто-то встрепенется.
– Твое какое дело? Ешь да молчи. Иначе больше ничего не получишь.
Что-что, а молчать мы тогда умели. Это был особый навык тех времен. С детства никто ничего не болтал. А так вообще все дружно жили, точно одной семьей. Трудности сплачивали людей.
Русский мир – это особый мир, который нельзя уничтожить. Да он, пока у нас ценности не сведены к материальному, а Богом утверждены, когда мы следуем заповедям Евангелия, хотя бы стремимся жить по ним, и не уничтожим. Это духовный фонд всего человечества. Каждый русский – если ты не можешь уйти в монастырь, ходи молись в храме. Хотя бы раз в месяц будь на богослужении. Свечу поставь. Поисповедуйся. Причастись. Чтобы Господь спас Россию.
Подготовила Ольга Орлова
Источник: Покров
