На Праздник Сретения Господня исполняется 40 дней по кончине Николая Николаевича Лисового, известного церковного ученого, писателя, публициста, поэта, автора «Православной энциклопедии», заместителя Председателя Императорского Православного Палестинского Общества (ИППО).
Николай Николаевич широко известен православной публике по различным выступлениям на радио и телевидении, по своим многочисленным публикациям, сборникам стихотворений и статей, выступлениям на многочисленных конференциях.
Однако мало кому открыта его частная, сокровенная жизнь, его взгляды на те или иные процессы, проходящие в политическом и религиозном русле современной России, его предпочтения в области культуры и искусства, литературы и музыки.
Мы близко познакомились с Николаем Николаевичем в конце 2016 года, когда я анонсировал на Радио «Радонеж» цикл бесед «Странствия Одиссея». Название придумал сам Николай Николаевич, раскрытие темы осталось за мной. Вся человеческая жизнь - это в определенной мере странствие от рождения до смерти: странствие по земле, исполненное встреч, болезней, разочарований, обретения и радости. После проведенных дома у Николая Николаевича Лисового вечеров за записью этого цикла я с полной уверенностью мог свидетельствовать: мы жили рядом с уникальным, удивительным, ярким и самобытным человеком, высоким профессионалом, человеком с очень чуткой и нежной душой, цепким профессиональным взглядом на все происходящее и подлинным романтиком. И тем более становится грустно оттого, что такие люди уходят. Нет, неправильно: не потому, что уходят они, а потому, что мы остаемся без них все более и более одинокими. И как бы ни были спорны некоторые взгляды Николая Николаевича Лисового на те или иные проблемы (в чем его сегодня некоторые упрекают), повторюсь: мы благодарим Бога за дарованное нам общение с ним и выражаем осторожную надежду на то, что сейчас уже «Одиссей вернулся в родную Итаку, к родным берегам...».
Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, приснопоминаемого Николая,
в селениях праведных и сотвори ему вечную память!
Я хотел бы представить вниманию читателей беседу, записанную в конце ноября 2016 года в уютной квартире Николая Николаевича Лисового, когда мы только начинали записывать цикл «Странствия Одиссея».
Современник в «отжившей» эпохе
- Николай Николаевич, расскажите о своем детстве, малой Родине, родителях, тех людях и впечатлениях, которые остались с вами до сего дня и были самыми дорогими, памятными и сокровенными. Спрашиваю, потому что, по моему глубокому убеждению, вы относитесь к эпохе «уходящей», если не уже «ушедшей».
- Я немножко насторожился, когда было сказано, что я - представитель уже ушедшей эпохи, но говорю «живьем»... И услышав это, многие скажут: «А, он зажился! Вот, эпоха уже ушла, и все ушли, а он, негодник, зажился!.. Он все еще живьем говорит!..» (Смеется).
На самом-то деле, эпоха в каком-то смысле действительно ушла. Но есть очень существенные параметры исторической реальности, которые не уходят. Чего тут только ни делали враги России, но что-то в ней не меняется! Вот в этом, так сказать, и фокус...
Я имею в виду, что старая Россия на самом деле не закончилась в 1917-м году. Она просто преобразилась. Когда-то я привел по этому поводу такое образное выражение, что Империя, как мудрая старая змея, просто «меняла кожу» (то есть верхние слои, свою элиту). Вот, например, змея меняет свою кожу, а кожа Империи - это ее элита. Элиту и изменили в России во время революции: в результате появилась элита новая.
Империя, как змея, «меняет кожу»
- Но ее же не просто сменили: это было насильственное, принудительное «замещение»...
- А змея не сбрасывает разве свою кожу? Вот точно так же - на льдах Соловков и на камнях Магадана - оставила свою старую кожу и та большая мудрая змея, которая является Империей (если считать все-таки, что Империя - это не нечто придуманное).
А для многих, конечно, Империя - это просто некая концепция. «Концепция Империи»... И весь вопрос в том: то ли к России применима эта концепция, то ли неприменима... Или еще: вот в такие времена - применима, а после 1917 года - неприменима...
- По-вашему, понятие Империи всегда было присуще России? C каких пор?..
- Если мы продолжим этот разговор, то начнем не с того, с чего начинался Лисовой, а с чего начиналась Империя. Империя же начиналась с того, как Владимир Красное Солнышко, крестив Русь, начал чеканить свою монету. А на монете начал чеканить себя самого - прижизненный (кстати, единственный прижизненный) автопортрет!.. На этих златниках и сребрениках написано: «А се - Владимир на столе». А вот на каком, собственно, «столе» он сидит? То есть на каком престоле?
Он сидит на Императорском престоле, он сидит в Императорской короне. Он держит в руке скипетр. То есть он, по существу, воспроизвел - тогда, может быть, только еще мысль, только еще замысел - рождение имперской концепции.
И, независимо от того, что потом почти 500 лет после Владимира Русь не будут называть Империей (даже не всегда будут царством называть), Владимира будут именовать «царем». Его сына, Ярослава Мудрого, назовут тоже: «царь наш». Потом лишь, в связи с тем, что наступает эпоха раздробленного феодального бытия Древней Руси, слово «царь» временно уходит...
И только после 1380 года, когда на Куликовом поле мы хорошо посчитались с Золотой Ордой, с Мамаем, вскоре после кончины Дмитрия Донского, Епифаний Премудрый (тот самый, который написал «Житие» Сергия Радонежского), пишет «Житие и жизнь царя нашего, Димитрия Ивановича».
То есть, впервые после Владимира и Ярослава Мудрого, в конце XIV века (почти через 400 лет) опять прозвучало про Русского Государя, что он - царь.
Точно так же потом называют царем уже и Ивана III (Иван III - Государь всея Руси, который объединил Русь), и, наконец, в 1547-м году - коронованного на царство Ивана Грозного.
- «Царь» - от слова «кесарь»?.. Римское наименование?..
- Это подлинно русское слово, от «цесарь» («цезарь»). И в иностранных источниках оно заменялось часто словом «император». Царь - это и есть император.
Конечно, есть некоторые люди, которые скажут: «Вы не правы: он не был императором, он только царем был...». Но, повторяю, в иноязычных источниках цари называются императорами. Поэтому, конечно же, Русь, Россия была той же самой Империей.
Почему я и сравниваю ее с большой старой змеей - она растет, она меняет «кожу». Русь была и под татарским игом, она чуть не попала и в лапы католических прелатов, которые пытались ее «опекать» и посадить на престол Димитрия Самозванца, и т.д.
Россия была Империей. Почему я и сравниваю ее с большой старой змеей - она растет, она меняет «кожу»
Она, наконец, просияла в деяниях и в личности Петра Великого, который уже первым стал называть себя и на бумаге - «Императором».
И что вы думаете, в 1917-м году это живое существо, эта Империя перестала существовать?
«Пределы моей родины»: от Дальнего Запада до Дальнего Востока
- Об этом стоит подискутировать отдельно, но мы отвлеклись от Николая Николаевича Лисового... Мы же с вами - «родом из Советского Союза», если угодно, из Советской Империи (хотя я с этой формулировкой категорически не согласен). Как вы восприняли эту Империю, когда начали ее осознавать?
- Я - не дитя войны, поскольку родился в 1946-м году. Я - дитя Победы. Я сын военнослужащих, мои родители были военными.
Отец - полковник Николай Васильевич Лисовой, мама - старший лейтенант Валентина Таланцева. Оба - участники войны с первого до последнего дня.
Соответственно, и первые мои воспоминания - это папин мундир и папина сабля, с которой он ходил на парады 1 мая и 7 ноября. И еще - впечатление, что мы живем на Западе...
Первые мои воспоминания - это папин мундир и папина сабля, с которой он ходил на парады 1 мая и 7 ноября
Я родился в городе Станиславе, в 1946-м году, а первые 5 лет жизни прошли в Мукачеве, где мой отец командовал гарнизоном. Посреди Мукачево, напротив кинотеатра, стоял памятник Иосифу Виссарионовичу Сталину (прижизненный). Сталин рукой указывал на Запад - туда, где враги. А в 1951-м году нас оттуда, с «дальнего Запада», перебросили на Дальний Восток. Можете себе представить сегодня границы нашей Родины... Старшая сестра родилась в Москве в 1945-м году, младшая - на Курильском Парамушире (это те самые Курилы, о которых сегодня дискутируют, отдавать их японцам или не отдавать). К слову, конечно, не отдавать: это тоже наша Родина. А в школу я пошел в 1953-м году, на Камчатке. Закончил ее в Сталинграде.
Вот пределы моей Родины! Вот где я родился и с чего я начинал свою жизнь...
- Но Камчатка - это довольно далеко от центра России. Все ваше детство прошло там?
- Во всяком случае, несколько лет. Вспоминаю, что у нас на горизонте виднелась американская эскадра, потому что это было время Корейской войны. Так что мы жили в пограничных районах: и на западе - над Тиссой, и на востоке - там, где Россия уперлась в Тихий океан.
Лучшие воспоминания родителей были связаны с войной
- Вы рано начали осознавать себя в мире?
- Я не знаю, у всех ли это так было или присуще только некоторым людям, но для меня первые детские впечатления уже были началом осознания того, где я родился и к какой стране, к какой Империи я принадлежу.
А вот для моих родителей самые лучшие их воспоминания о жизни были связаны с войной: потому что это была самая верная дружба, самые героические дни нашей страны. Тогда отошла и смылась вся «шелуха», обиды - и друг на друга, и на государство, и на историю, которая кого-то «обидела», и т.д. Все это на ту пору как бы отошло.
- Для всех отошло? Все всё простили государству?
- Во всяком случае, я готов уверять, что для большинства нашего народа это было так! Были, конечно, исключения. Но в основном все это тогда отошло, осталась только Родина, которую надо было защищать. Поэтому для моих родителей это были святые воспоминания...
Нашими «домашними алтарями» были воспоминания, связанные с Великой Отечественной войной
Если сравнивать с древними римлянами, у которых были домашние алтари, то нашими «домашними алтарями» были воспоминания, связанные с Великой Отечественной войной...
- А что особенно врезалось в память в ранней юности?
- Первые воспоминания мои связаны с кино: это был фильм «Сказание о Земле Сибирской». Причем я был тогда еще маленький, я спал весь фильм, а просыпался только в конце, когда Ермак - настоящий, живой Ермак - шел завоевывать Сибирь. Вот на этом я просыпался!..
Был и еще фильм - вышедший в 1951-м году «Крейсер Варяг». И с тех пор у меня стала любимой народная песня про того самого ямщика, который «умирал в степи». Потому что там наши моряки перед боем поют эту песню.
Американцы уже высадились на Луне,
а бабушкина изба так и оставалась под соломенной крышей
- А что в семье говорили о «старой России», о «другой России»?
- У нас дома я не слышал никогда - ни от бабушки (которая была еще вполне старорежимная), ни от отца, ни от матери, что, «вот, там была Россия до 1917 года, а теперь - СССР, после 1917-го...». Нет, для нашей семьи была всегда только одна Россия. Это была, например, одна и та же родная деревня моей бабушки, которая была такой же и до 1917-го года, и после 1917-го года...
И когда я приехал в первый раз навестить родные места своей бабушки в 1970-м году, она как была за 100 лет до этого, такой и оставалась! Изба - под соломенной крышей, не поверите!.. Американцы уже высадились на Луне, да и мы уже много чего достигли, а изба моей бабушки оставалась по-прежнему под соломенной крышей!
Что же тогда изменилось? Что, для меня другой какой-то стала Родина? Разве она не осталась такой же, какой была до 1917 года? Так что это был для меня великий опыт: мой домашний, семейный опыт...
Не говорю уже о том, что сама моя бабушка была живым доказательством этой связи истории, связи поколений: бабушка жила и до революции, бабушка жила и после революции, бабушка меня воспитывала и нянчила уже в 1950-е годы.
Она тут же собрала узел с вещами и... исчезла
- Николай Николаевич, но семьи у всех разные, и судьбы людей тоже разные. По-видимому, несмотря на то, что детские впечатления обычно бывают самые яркими, они не всегда являются самыми достоверными. Многие семьи тогда были репрессированы.
- А наша семья разве не была репрессирована? Она тоже была репрессирована: мой дедушка был священником, бабушка - попадьей. Но именно от нее в 1953-м году я услышал слова о том, что «кончается великая сталинская эпоха». Это моя бабушка сказала мне, репрессированная попадья...
«Кончается великая сталинская эпоха». Это моя бабушка сказала мне, репрессированная попадья
От дедушки же последнее письмо пришло к нам в семью в 1934-м году, после этого он исчез. И мы даже теперь его найти не можем. Нам официально ответили: «В 1934-м году был выпущен». А если «выпущен», то они перестают дальше контролировать. До дому он не доехал...
Вот, некоторые книжки стоят у меня на полке - это еще из его богословской священнической библиотеки. Эти книги потом, после всех наших офицерских странствий с запада на восток, бабушка привезла в большой плетеной корзине. В 1970-м году привезла, после смерти своей сестры, у которой они все эти годы наших путешествий и странствий хранились.
- А как вы лично осознали репрессии?
- Как-то однажды, где-то в 1930-е годы, в окно бабушке среди ночи постучал сосед (или какой-то дальний родственник, не помню) и сказал: «Васильевна, завтра придут тебя раскулачивать!». Она тут же собрала узел с вещами, взяла за руку мою тогда десятилетнюю маму, поехала в Москву и... исчезла.
Кстати, А. И. Солженицын в своем «Архипелаге» писал о том, что в подобных случаях очень многие именно так и поступали: искать решительно всех было невозможно, поэтому большинство людей так и «уходили». Так и спасались от обвинений, от раскулачивания и прочих неприятностей.
Ну, а потом, спустя несколько лет, бабушка вернулась обратно как ни в чем не бывало, и уже не вспоминали о том, что ее должны были в каком-то там году «раскулачить» и пр. Все это у нас было!.. Бабушка даже нашла в себе силы изменить фамилию, чтобы моя мать (ее дочь) не была лишенкой, чтобы она смогла поступить в Институт иностранных языков, стать комсомолкой. А уже на фронте, в 1943-м году, маму приняли в партию. У меня и отец, и мать были членами партии (отец - с 1932 года, мама - с 1943 года).
Но это не мешало тому, что у нас всегда, насколько я себя помню, иконы располагались в красном углу.
С посторонними людьми об этом не нужно говорить!
- А в семье у вас были какие-нибудь разговоры о дедушке-священнике, о несколько «нетрадиционном» для советского времени укладе жизни?
- Конечно! Хотя единственная особенность была в том, что нам с очень раннего возраста взрослыми было сказано: «С посторонними людьми обо всем этом не нужно говорить!»
- Как вы ребенком это воспринимали?..
- Нормально. Вполне нормально... А как, по-вашему, воспринимали христиане первые три века катакомбной Церкви? Что тут было такого особенного?
Точно так же и мы... Более того, в первые годы после войны даже «катакомб» у нас не было! Скорее всего, они относятся к более позднему, «хрущевскому» времени.
- Не вспомните какой-то яркий эпизод из своей тогдашней церковной жизни?
- Я очень хорошо помню свое первое Причастие. Вот бабушка садится с нами в отцовский экипаж (ему, как командиру гарнизона, положен был экипаж с двумя лошадьми) и везет нас в Никольский монастырь в Мукачеве (это знаменитый Мукачевский Свято-Никольский монастырь). Там за службой мы и причастились...
Бабушка, как уважаемая попадья, потом еще со священником поговорила, потом они даже выпили немножко винца, а мы, дети, гуляли в церковном дворе...
Потом нас снова посадили в экипаж, священник вышел с огромной корзиной фруктов - яблок, слив, груш - и все это высыпал в откинутую крышку нашего экипажа. И мы торжественно, при всем честном народе, на виду всего Мукачева, покатили домой...
- И что, не было после этого никаких последствий для родителей?
- Не могу сказать, чтобы это прошло совсем бесследно. Как вы думаете: если нас, сравнительно большую семью (двое детей, мама ждала третьего), внезапно отправляют с Дальнего Запада на Дальний Восток - ведь это тоже можно истолковать как ссылку?..
Во всяком случае, видимо, где-то в штабах, в командовании, наверное, имели в виду что-то особое в отношении нас.
Чтобы превращать самим жизнь в гетто - этого у нас не было
- А были в то время явные шпики, «осведомители»?
- Безусловно, были и «осведомители». Некоторых мы даже знали в лицо. Писались и доносы: «Вот, полковник Лисовой - он такой-то и такой-то, а теща его возит его детей в монастырь причащать и т.д.» Это все было, но никто ведь нам не запрещал и причащаться!..
И более того, впоследствии, уже на Дальнем Востоке, отцу (он в то время уже был в запасе) показывали эти доносы. Так что, действительно, все это тогда фиксировалось...
Например, если бабушка что-то рассказывала из своей московской молодости (а она многих довольно известных людей знала), все это фиксировалось и поступало «куда следует».
- Но ведь это, должно быть, очень угнетало: жить «под колпаком»?
- И тем не менее чтобы самим превратить свою жизнь в некое добровольное гетто - этого у нас никогда не было!
Да, мы знали, что «мерзавец Вайнштейн, замполит, написал бумагу», знали... Ну и что? Это всего лишь был для нас «сволочь Вайнштейн», а не «Советская власть»! И уж тем более это не то, что Сталин!
Даже для бабушки, которая, действительно, прожила очень трудную жизнь в советские годы, тем не менее никогда не было так, что «в этом Сталин виноват» или «Советская власть виновата».
Дома всегда были иконы, святые книги
- А как родители - папа, мама - относились к вере, к Церкви? Что-то вам запомнилось?
- Помню два интересных аспекта. Мама была верующая всегда, с детства мы с ней вместе учились читать молитвы: «Отче наш», «Богородицу»... У нас и иконы были, и мы утром и вечером молились перед иконами.
А папа на протяжении большей части своей жизни позиционировал себя как атеист, коммунист и т.д. Но, повторяю, дома всегда были иконы, святые книги...
У бабушки, на табуретке перед ее кроватью, всегда лежало Евангелие. Всегда! И я его иногда брал и читал.
- То есть отец ничем не препятствовал вере в Бога?
- Ничем! И никогда никакого враждебного или дурного слова ни про религию, ни про Церковь, ни про веру не говорил!
А перед смертью (это было уже в 1983-м году) он исповедался и причастился (конечно, он был крещеным). Вообще, до ухода в армию (кажется, в 1926-м году) он был обыкновенным верующим человеком...
--Такие родители и такая бабушка, конечно же, развивали в ребенке страсть к учению, к книгам... Как вы начали воспринимать мир, Николай Николаевич?
- Конечно, я много читал... Некоторые книжки из того времени у меня сохранились до сих пор. Начиная с 10 лет я стал писать. И первые мои тетрадки тоже сохранились.
Мама обладала особым «историческим инстинктом»
- Это у вас фамильное - так хранить документы прошлого?
- У мамы всегда был такой «исторический инстинкт» (как я называю): она все берегла. Она сохранила все фронтовые, послефронтовые и даже дофронтовые письма, и даже квитанции... Например, у нас есть квитанция: «Дана полковнику Лисовому в том, что он должен ехать со своей семьей в составе жены, двоих детей... таким-то поездом, туда-то и туда-то...». И мама все это сохранила!..
У нас хранилось и бабушкино «свидетельство с золотыми буквами» из церковно-приходской школы (о нем сама бабушка так говорила: «свидетельство с золотыми буквами»), которую она окончила в 1896-м году.
И от дедушки, который потом стал священником, подобная бумага осталась: он окончил в Белогорском монастыре Воронежской епархии духовное училище. Об этом существует свидетельство!..
Для мамы было необыкновенно важно: в такие трудные минуты, когда, действительно, судьбы рушились, страна вообще горела, - она все это сохраняла.
Более того, у бабушки до революции 1917 года сколько-то тысяч (две или три) лежало в банке. Так у меня есть документы и на это, так что если бы когда-нибудь понадобилось восстановить и потребовать деньги, которые у нас пропали в 1917-м году, мы и для этого могли бы предоставить все документы!..
- К вам тоже перешла эта черта бережливости?
- В принципе, да! Даже такие вещи, как пригласительный билет на свой вечер или какую-нибудь там бумагу (например, когда 30 лет назад меня приглашали на заседание Палестинского общества) я храню. Я ничего не выбрасываю...
- Не возникает иногда желания «расчистить пространство»: избавиться от старых бумаг, например?
- Ни в коем случае! Ни в коем случае! Посмотрите, что у меня делается на рабочем столе: на самом деле, бумаги меня уже выжили с рабочего места!
- Но наступила цифровая эра, Николай Николаевич: у вас компьютер на столе, нельзя же оставаться со старым подходом к жизни? Я имею в виду, что, наверное, у вас сохранилось много и старых электронных документов?
- И электронных тоже, в том числе. Все, что можно было перевести в электронный вид, есть у меня и в электронном виде. Например, весь мой творческий архив по моим историческим работам, по публикациям... Все, что делалось на компьютере, у меня сохранено. Я ничего не уничтожаю и ничего не выбрасываю.
Свои чувства и мысли я формулировал в стихах, а не в дневнике
- Традиционно в русских семьях велись дневники. Это было присуще семьям вообще, но в особенности - нашим бабушкам, мамам. Есть и мужские дневники. И все они, как правило, несут на себе отпечаток эпохи. А у вас в семье не вели дневники?
- Мама пыталась вести дневник, в том числе даже во время войны. Что-то даже сохранилось из этого. Но после войны, уже в наше время, ей было, видимо, не до этого: трое детей и слишком большая нагрузка. У меня же этого не было: на это у меня просто не хватало терпения.
- Только потому, что не было терпения?
- С одной стороны, терпения. Конечно, это дисциплинирует, это хорошо, но вот у меня этого терпения не хватало, чтобы все так записывать.
И второй момент. Поскольку, как я уже сказал, я достаточно рано стал писать (а когда мне было 11 лет, первое мое стихотворение было напечатано), я научился «чувствовать слово». Я всегда ловил себя на том, что когда ведешь дневник - что-то фальшивое пишешь, понимаете?
Ты сам воспринимаешь свой дневник как литературное произведение - и это меня раздражало! Некоторые, наоборот, на это идут и даже иногда с лихостью говорят: «Вот, прочти, читатель XXI века!..» А меня это всегда как-то раздражало...
Я предпочитал быть подлинным, и если мне хотелось какие-то свои чувства, позиции, взгляды сформулировать, я это формулировал в стихах, в каких-то своих произведениях. А дневник мне никогда не казался подлинным!
«Чтоб навеки смолкли споры
о всесильном человеке...»
- Итак, вы начали писать, писать стихи... Николай Николаевич, а чем они были вдохновлены? Что вы читали тогда?
- Тут как раз, наверное, и произошло мое первое проявление интереса к истории, к религии... Причем к религии - не только в буквальном смысле слова.
У нас сейчас как: если про бабушку в платочке и со свечечкой в руке - то это уже православные стихи
У нас сейчас как: если про бабушку в платочке и со свечечкой в руке - то это уже православные стихи! Религиозные, церковные... Нет, конечно. Я имею в виду другое.
Одно из первых стихотворений родилось в январе 1958 года, мне только 11 лет... Оно называется «Зима». Построено оно прямо от имени зимы - зима тут сама говорит:
Мчитесь, вьюги и морозы,
Покажите мощь свою.
Пусть пред вами свянут розы
В этом солнечном краю.
Покорите, ветры, горы,
Льдом оковывайте реки,
Чтоб навеки смолкли споры
О всесильном человеке...
Вот такой здоровый антигуманистический пафос! Почему антигуманистический? Потому что нет на самом деле никакого «всесильного человека» в этом мире зимы и весны. Никаких абстрактных идей о всесильном человеке нет и не должно быть!
И каково же было мое разочарование, когда буквально год тому назад один поэт (это уже в Сталинграде было, я входил в литобъединение, и поэт очень хороший был, я до сих пор считаю его своим учителем в поэзии) прочитал мои стихи по каким-то моим школьным тетрадкам и сказал потом вполне серьезно: «Коля, но разве ты не знаешь, что розы вянут намного раньше, чем морозы придут?!»
Я тогда его убить был готов... Ну, как же не понимать такие вещи: речь-то идет о вторжении, речь идет о том, что в атаку пошла зима, посылает свои морозы, вьюги в солнечный край: «Давайте мы этот край покорим! Мы заморозим все!» Это же там сказано прямым текстом! Нет, не понимает!..
Вот что такое истинная «советская поэзия»: это плоское понимание реалий! Если уж ты описываешь розы, то скажи, что это «майские розы» или «июльские розы». А вот то, что в июле могут морозы нагрянуть - это уже в голове советского поэта (и советского читателя) не укладывается!..
Социалистический реализм живет и сегодня,
просто приспособился к другим реалиям
- Это называется «социалистический реализм». Боюсь, что скоро мы станем свидетелями и «православного реализма», некоторые поэты и писатели уже творят в подобном жанре. Разве это не тревожно?..
- Но я ведь уже сказал в начале нашей беседы, что Империя остается, только в других формах. Точно так же и тут: это тот же самый «социалистический реализм»! Только он уже приспособился к другим реалиям. Он теперь будет рассказывать не про рабочего и крестьянку, а про дедушку и бабушку, которые идут к обедне в церковь, со свечкой. А если про государственных деятелей, то про тех, которые со свечкой стоят на Пасхальном или Рождественском богослужении.
Как это было раньше, когда поэты обязательно должны были писать стихи к 1 мая и к 7 ноября, так стало и теперь: те же самые (во многом, к сожалению, те же самые) поэты (только приспособившиеся к современным реалиям), теми же размерами и теми же неуклюжими рифмами - должны обязательно написать стихи и к Пасхе, и к Рождеству!..
Давайте мы будем говорить по-другому!..
- Огромный соблазн поговорить на эту тему, но мы будем держаться некоей нити, которая ведет, как нить Ариадны, по вашему детству. Вы так пока и не сказали о ваших любимых книгах детства...
- Первые книги, которые я вспоминаю... Ну, наверное, помимо серии «Мои первые книжки» и прочих, среди настоящих, больших книг - это книга Степанова «Порт-Артур», которую я прочитал в 1954-м году (то есть когда мне 7 лет было). Очень хорошая книга, я ее очень любил. Причем она была издана еще по-старомодному. А это же роман, художественное произведение! Но там были вклеены портреты настоящих исторических деятелей обороны Порт-Артура, которые упоминаются в тексте. Например, генерал Белый, командующий артиллерией Порт-Артурской крепости, Исидор Романович Кондратенко, знаменитый герой Порт-Артурской обороны; адмирал Макаров... И все это было! Это был такой «Сталинский стиль», такое «Сталинское барокко»: вот, мы издаем художественную книгу, роман, но раз это посвящено определенным историческим событиям - пожалуйста, мы даем читателям тут же и настоящие, реальные портреты героев Порт-Артурской обороны. Это была моя любимая книга в 1954-м году.
В следующем году я уже читаю огромную (может быть, вы тоже ее помните) «Севастопольскую страду» Сергеева-Ценского. Это об обороне Севастополя. Она так же была хорошо издана, но картинок подобных в ней уже не было.
Вообще, другого такого издания «Порт-Артура» я не видел, с такими красивыми историческими портретами. Тем не менее Сергеева-Ценского до сих пор помню.
«Цусиму» же я не так воспринял: она мне с самого начала не понравилась, и я не стал ее читать. Некий инстинкт отвергал в изложении элементы классового подхода.
Когда с первых же ее страниц (я не помню даже, о чем там шла речь, не стал читать дальше, потому что знал, что такое Цусима) были представлены какие-то разговоры матросов против офицеров, а по существу - против власти и т.д., то я не стал читать эту книгу!..
Пусть даже что-то из этого и было, но я это отвергал, даже с самого начала! Не нравилось мне это...
Наверное, это и было на самом деле: это потом сказалось все в революцию 1905 года и в революцию 1917 года, безусловно. Но в романе о героических сражениях русской армии и русского флота мне это не понравилось. Давайте мы по-другому поговорим!..
С Николаем Николаевичем Лисовым
Николай Бульчук
Специально для Портала «Православие.ру»
