Как-то раз, в разговоре с владыкой Викентием (Морарем) о чтении духовной литературы, владыка сказал мне, что духовные книги несут пользу в той степени, в какой знания, что в них находим, мы применяем на практике. Во всех остальных случаях эти знания, как камень на шее, мешают идти дальше, наполняя душу тщеславием и гордыней. В моей жизни было много поводов убедиться в справедливости этих слов, и самый первый запомнился мне на всю жизнь.
Он посоветовал купить книги святителя Игнатия (Брянчанинова), сказав: «Эти книги точно тебе помогут!»
Когда в далеком 1997 году я приехал в Пафнутьев Боровский монастырь, духовной литературы было мало, и найти ее можно было только в больших городах в хороших монастырских лавках. Я же жил в маленьком Камышлове, где в единственном действующем тогда храме - храме Покрова, где я крестился и работал, - продавались три издания Евангелия, сборник высказываний святых о посте, два тома «Добротолюбия» и книжка святителя Феофана Затворника «О молитве», которую я прочитал до дыр. А когда я оказался в книжной лавке Боровского монастыря, то почувствовал себя Синдбадом в пещере с сокровищами: книг там было столько, что они даже не вмещались на полках, а стояли на столах и в коробках на полу, - так их было много! От обилия книг голова у меня пошла кругом, и не знаю зачем, я купил дико дорогую роскошно изданную «Историю мировых религий» в двух томах. Принес в келью, радуюсь как ребенок, а мой сосед, писатель из Санкт-Петербурга, увидел и говорит: «Зачем ты их купил? Ты и о своей-то вере ничего толком не знаешь, а вон куда полез! Сходи-ка лучше обратно в лавку и попроси поменять на книги святителя Игнатия (Брянчанинова): эти книги точно тебе помогут!»
Я так и сделал и стал обладателем шеститомного издания трудов святителя Игнатия, которые стоят у меня на книжной полке до сих пор, и я их время от времени оттуда достаю и с удовольствием читаю. Но самое замечательное, что все, о чем я там прочитал, встретилось в той далекой поездке, где я не только открыл для себя настоящую монастырскую жизнь и настоящие христианские братские отношения, но и нашел своего духовного отца - батюшку Власия.
Время тогда для паломничества было благодатное: обитель только восстанавливалась, случайные люди в монастырь не ездили - для них никакого комфорта и туристических красот не было; для паломников была единственная келья, где стояли кровати в два ряда, а у стены были сделаны полати, чтобы можно было спать наверху. В той бедной паломнической келье была идеальная чистота и братская искренняя любовь друг к другу, всегда заправленные свежим бельем кровати, вымытый пол, по которому мы ходили без обуви, а по вечерам обязательное братское чаепитие. Хотя вокруг была разруха, откровенная бедность и отсутствие комфорта (это сейчас в номерах монастырской гостиницы есть апартаменты класса «люкс», вай-фай и горячие обеды), никто этого не замечал, и я многое бы отдал, чтобы оказаться в той келье, через стенку с которой батюшка Власий принимал посетителей. В обитель в те благословенные времена приезжали за длинными монастырскими службами, послушаниями Христа ради и, конечно, за общением с духовником монастыря батюшкой Власием, с которым мы встречались каждый день. Хотя можно было говорить с батюшкой о чем угодно, люди спрашивали не о том, куда лучше вложить деньги или какой дом купить, а о выборе жизненного пути, который часто приводил к тому, что человек связывал свою жизнь с Церковью навсегда, становясь священником или монахом. Вспоминаю нашу маленькую дружную компанию: двое будущих священников, один послушник, которого батюшка Власий благословил на постриг, писатель, приезжавший потрудиться в монастырь каждые полгода, отец с маленьким сыном на каникулах.
Тогда и братия, и паломники были как одна дружная семья под руководством батюшки Власия, который возился с небольшим братством, как наседка с цыплятами. Все вместе ходили на службу, послушались, а по вечерам пили чаи с травами и духовными историями из монашеской многотрудной жизни. До сих пор помню огромные краюхи вкуснющего хлеба (буханки были большими - на противне помещалось только шесть), которые пек к ужину сам настоятель отец Геннадий.
А у меня и сейчас еще хранится теплый шарф, подаренный мне послушником братом Максимом. Под его руководством мы заготовляли дрова на делянке. На дворе стоял конец октября, было холодно, пошел снег, а на мне была легкая курточка. Как наш бригадир это увидел, то быстро снял с себя этот самый шарф и намотал мне на шею. И теплые обшитые кожей варежки тоже отдал. А сам работал весь день с голыми руками: смеялся и говорил, что он вон как на монастырских харчах отъелся, так что его вместо трактора можно в тележку запрягать! Помню, как вечером в ожидании машины мы, усталые и довольные, сидели у огромного жаркого костра, ели селедку с черным хлебом и смотрели, как в огонь падают большие снежинки.
Потом в монастыре, когда я пытался отдать ему все обратно, он решительно отказался: «Сейчас холодно, носи на здоровье на добрую память!»
Все, о чем я читал у святителя Игнатия, чудесным образом происходило в жизни вокруг
А по вечерам в келье я читал святителя Игнатия и не мог остановиться, иногда почти до рассвета! Все, о чем я читал в книге, чудесным образом происходило в жизни вокруг, и от этого чтение становилось еще более притягательным и прекрасным! Прочитал главу о нестяжательности, а на следующий день батюшка Нил (Мишарин) тащит меня к себе в келью. Заводит, смотрит на стену, завешанную иконами, выбирает большую, красивую, с Оптинскими старцами, и говорит: «Вот тебе подарок от меня, Дионисий! Ты им молись, они тебя всему в жизни научат!»
Святитель Игнатий Брянчанинов
Или читаешь о молитве, а потом батюшка Власий тебе между прочим так говорит: «Ты, Дионисий, за количеством особо не гонись, тебе это ни к чему! Ты больше на качество налегай!» Идешь потом от батюшки, а сердце от милости Божией прямо готово из груди от радости выпрыгнуть.
До сих пор помню, как после чтения о грехах и добродетелях у святителя Игнатия я ходил на исповедь к батюшке Нилу. Это было что-то особенное!
Сначала, как обычно, ты бодро по бумажке перечисляешь грехи и уже было собираешься голову на Евангелие положить, чтобы он тебе грехи отпустил, как батюшка начинает задавать какие-то вроде бы незначительные вопросы, потом еще и еще. Ты отвечаешь на один, потом на второй, слово за слово, и вдруг ниточка из этих вопросов приводит к каким-то давним и очень неприятным делам, про которые ты давно уже позабыл, а сейчас вдруг вспомнил, и сердце от них заныло, как больной зуб. Ты смотришь в батюшкины большие доверчивые, как у ребенка, глаза и открываешь ему все про себя, как на духу, о чем никому на свете бы не рассказал, потому что по-другому просто не можешь.
Ты смотришь в батюшкины глаза и открываешь ему все-все про себя - по-другому просто не можешь
Помню коротко стриженных скучающих ребят с золотыми цепями - большими, чем у священников, - которые ходили по храму и разглядывали фрески на потолке. Отец Нил выходит из алтаря, увидал их: «А ну, ребята, идите сюда!» Те плечами пожимают, переглядываются, но подходят. Когда я через час снова в храм зашел, один сидел в углу на лавке, наклонив голову, и от стыда покрасневшие глаза от всех прятал, хотя еще недавно вел себя как некоронованный принц. А другой стоял у аналоя с крестом и Евангелием на коленях и рыдал в три ручья. Отец Нил гладил его по плечу и приговаривал: «Ничего-ничего! Все еще можно исправить!»
Иеромонах Нил (в миру Пётр Павлович Мишарин) Когда
я из монастыря уезжал, отец Нил немедленно пошел меня
провожать. Повел в трапезную и взял там свежевыпеченный огромный
каравай, как тогда в монастыре пекли, завернул его в полотенце:
«Это тебе на дорогу!» - «Да что вы, батюшка! Куда мне
столько?» - «Так ведь ты на поезде поедешь - а там люди, вот и
будешь всю дорогу людей монастырским хлебом угощать! Он у
нас, знаешь, какой вкусный - с молитвой!» И смеется как ребенок.
Дошел со мной до мостика через Истерьму, остановился, обнял,
благословил: «Ты нас не забывай, Дионисий, приезжай!» Я
поднимался в гору, а он стоял и махал мне на прощание снизу
рукой. Я шел и про себя молился, а в рюкзаке у меня лежали книги святителя Игнатия, краюха монастырского хлеба и икона святителя Игнатия, которую мой духовный отец, батюшка Власий, в последний день перед расставанием достал из шкафа и мне подарил. Такая вот история.
