В России на эти рассуждения украинских идеологов обычно отвечают в том духе, что они в своем националистическом ослеплении не замечают многочисленных нарушений демократических прав и свобод на современной Украине, а у нас, что ни говори, существует и парламент, и оппозиционные партии и внесистемная оппозиция в лице нескольких радиостанций, газет, телеканалов... Легко заметить, что защитники России в этом споре априори соглашаются со своими украинскими обличителями в том, что демократия западного типа - с парламентом, системой партий, гражданскими свободами есть абсолютное благо - вне зависимости от исторической эпохи, культуры народа и политической ситуации. И ставят себя в очень уязвимое положение, потому что если взглянуть на вещи объективно, то сразу становится ясно: политической свободы на Украине, действительно, больше. Зайдите в украинский интернет, посмотрите украинское телевидение и убедитесь сами:девяностые годы там не кончались и не случайно либеральный телесимвол девяностых - Евгений Киселев выбрал в качестве места жительства именно Украину.
Тезис о демократии - строе, где обеспечены политические свободы и граждане могут выбирать себе представителей-законодателей, как о панацее, решающей все политические проблемы - господствующий стереотип нашего времени. Сомневаться в нем - значит поставить себя вне правил европейской политкорректности и вообще вне «приличного политического общества». Этот стереотип довлеет даже над руководителями сильнейших западных держав и заставляет их совершать действия, которые противоречат государственным интересам. Достаточно какой-нибудь ближневосточной террористической группировке объявить себя «борцами за демократию», как ей сразу же начинают поступать из-за океана и деньги, и установки залпового огня, а потом глядишь вчерашние «демократы», вооружившиеся на американские деньги, уже головы американцам режут (в подобную идеологическую ловушку попал в свое время и Советский Союз, который снабжал оружием, советниками и специалистами любое африканское людоедское племя, вождь которого удосужился объявить себя марксистом).
Между тем, это - именно стереотип. Если мы хоть на мгновение прекратим его повторять как мантру и посмотрим на вещи, как они есть на самом деле, то увидим, что демократия в целом ряде случаев может быть очень и очень вредна для государства и его жителей. Яркий тому пример - прокатившиеся совсем недавно по северной Африке и Ближнему Востоку «демократические революции», которые получили в СМИ название «арабской весны». Они на практике показали: установление демократической формы правления и утверждение политических свобод в этом регионе приводит к победе исламских экстремистов. Демократия - это власть, выражающая мнения и интересы большинства лиц, имеющих политические права. А большинство таковых на Ближнем Востоке и в Северной Африке - это не прозападные более или менее благополучные и образованные горожане, (которые начали эти революции) а нищие полуграмотные или вовсе безграмотные крестьяне, симпатизирующие исламистам. А в планы исламистов вовсе не входит существование там системы государств западного типа, их цель - гражданская война вплоть до установления халифата. Поскольку же эта перспектива очевидно, утопична, особенно, если учитывать, сколько противоречий среди самих исламистов, то это будет война до гибели ее последнего участника. Пока в данном регионе правили секулярные, «просвещенные военные диктатуры», в нем был мир и спокойствие, как только туда пришла демократия - началась эпоха войн и страданий.
Обратившись к постсоветскому пространству, мы тоже можем наблюдать ту же закономерность. Те постсоветские страны, которые всерьез стали строить демократию и допустили широкие политические свободы, получили череду переворотов, революций и гражданских войн; те, которые пошли по пути авторитарного правления и ограничились лишь декларативной демократизацией - сумели сохранить спокойствие, мир и относительный порядок. Среди республик бывшей советской Средней Азии наиболее свободными были Таджикистан и Киргизия. В них существовала реальная, а не «ручная» политическая оппозиция, в них либо проходили относительно честные выборы в парламенты либо были митинговые механизмы противостояния фальсификациям на выборах. Для Таджикистана это окончилось гражданской войной 1992-1997 гг., в ходе которой погибли более 60 000 человек, беженцами стали более 250 000 человек, а экономике Таджикистана был нанесен непоправимый урон, так что страна до сих пор не может выйти из нищеты. В Киргизии, где у власти после распада СССР оказался Аскар Акаев - представитель не посткоммунистической элиты, как в других республиках Средней Азии, а демократически ориентированной интеллигенции, также режим оказался крайне неустойчивым. До полноценной гражданской войны, слава Богу, не дошло, но республике пришлось пережить несколько «революций».
Совсем иная ситуация в Казахстане, Туркмении, Узбекистане, где хоть и нет гражданских свобод, «честных выборов» и реальной политической оппозиции, но зато и нет вооруженной исламистской оппозиции, кровавых войн и череды переворотов.
Постсоветская история России свидетельствует о том же: разгул либеральных свобод начала 90-х привел к такому ослаблению государства, что оно чуть не стало распадаться в результате «раскачивания лодки» кавказскими и поволжскими сепаратистами (даже в русских регионах Урала и в Сибири в начале 1990-х раздавались голоса о регионализации и отделении). Всю второю половину 90-х на Кавказе бушевал огонь гражданской войны, ожоги которого чувствовала вся Россия, так как террористические акты происходили и в городах внутренней России вплоть до Москвы, и кроме того, все регионы посылали в зону конфликта своих милиционеров и военных. Только государственнический поворот Путина стабилизировал ситуацию.
Что же касается «братских славянских республик», то и здесь мы видим схожую картину. Белоруссия, пошедшая по пути «советизма без коммунизма» - островок относительного благополучия и безусловного мира и стабильности. Украина же с ее высоким уровнем гражданских свобод и демократии все глубже опускается в пучину гражданской войны.
Парадокс ситуации в том, что представительная либеральная демократия - это политическое устройство, которое было изобретено теоретиками либерализма в эпоху Просвещения (такими как Джон Локк или Жан-Жак Руссо) именно для предотвращения внутренних междоусобиц и установления гражданского мира. Если мы обратимся к программным трудам классиков западного либерализма, то увидим, что демократию они рисовали как гражданское или цивилизованное состояние, которое идет на смену «естественному состоянию», где все воюют со всеми и каждый пользуется врожденной свободой делать, что ему вздумается. И, строго говоря, это отражало историческую реальность: установление демократических режимов привело к утверждению некоего социального компромисса, прекращению классовых и сословных конфликтов, раздирающих европейские общества. Более того, именно наличие демократии позволило странам Европы и США преодолеть кризис конца 19 - начала 20 вв., который был связан с опасностью низовых пролетарских революций. Западные пролетарии получили в конце концов полноту гражданских прав, стали членами европейских политических наций, обзавелись представительством в парламентах и подчинились законам, позабыв о мечтах о мировой революции.
Что же получается? На Западе установление демократии, политических свобод, парламентских выборов привело к умиротворению общества, к гражданскому миру, но практически везде вне Запада установление парламентской демократии и политических свобод приводит к совершенно противоположному эффекту - к утере хрупкого мира, установленного за счет политики «просвещенного авторитаризма» и к внутренним - зачастую вооруженным и кровавым - конфликтам.
Ничего удивительного в этом нет. Демократия - это политическая машина, которая была создана для определенных целей и может функционировать только в определенных условиях, в которых эти цели могут быть достигнуты. В других условиях, где достижение этой цели невозможно, само существование представительной либеральной демократии становится бессмысленным, а если все же, насилуя реальность, ее попытаться установить, то это приведет к непредсказуемым и драматичным последствиям.
Какова же цель демократии и какие условия она предполагает для нормального функционирования? На этот вопрос также есть совершенно однозначный ответ в трудах классиков западного либерализма, собственно и ставших конструкторами политической машины представительной либеральной демократии. Так, Джон Локк неоднократно и даже очень настойчиво повторяет в своих «Двух трактатах о правлении» одну мысль: главной целью «гражданского, политического общества» (то есть демократического цивилизованного общества), противостоящего беззаконному «естественному состоянию», является сохранение собственности всех членов этого общества. Становясь гражданами, люди отказываются от своей естественной свободы, соглашаются починиться закону, довлеющему над всем обществом в равной мере, но зато приобретают возможность не опасаться за свою собственность. Наличие собственности у индивидов является по Локку главным условием их объединения в «гражданское общество» и именно поэтому самое большое преступление, которое могло бы совершить правовое демократическое государство - это покушение на собственность граждан. Локк пишет: «верховная власть не может лишить какого-либо человека какой-либо части его собственности без его согласия. Ибо сохранение собственности является целью правительства, и именно ради этого люди вступают в общество; и, таким образом, отсюда по необходимости предполагается и требуется, чтобы люди обладали собственностью, так как без этого следует предположить, что они, вступая в общество, теряют то, что являлось целью, ради которой они вступили в него; это слишком большая нелепость, вряд ли кто-либо с ней согласится».
Иначе говоря, если бы у индивидов не было собственности, то никакое гражданское, демократическое общество с равенством всех перед законом и всеобщими выборами законодателей им бы и не понадобилось и там, где мы имеем не сообщество собственников, а сообщество людей, лишенных собственности, демократия либерального типа бессмысленна и невозможна. К этой мысли, которая является очень важной для нашего рассуждения, мы еще вернемся.
Для российских либералов, впрочем, это не секрет. Они с некоторых пор даже очень полюбили указывать на данное убеждение теоретиков европейского либерализма (а оно, конечно, встречается не только у Локка, но пронизывает учения всех соответствующих мыслителей Просвещения, так, вспомним, что согласно Руссо необходимость в демократическом государстве возникла лишь после того, как некто отгородил участок земли и провозгласил «это мое!», тем самым создав феномен частной собственности). Небезызвестная Юлия Латынина даже сделала своим «коньком» идею превращения нашей страны в «цензовую демократию», где права голоса могли бы иметь лишь состоятельные налогоплательщики, как это было в классических демократиях Запада, до возникновения движения за всеобщее избирательное право. Но, к сожалению, по высказываниям наших либералов видно, что они просто не понимают Локка. Ведь с точки зрения философии Локка наш даже самый обеспеченный олигарх все равно не является собственником (социолог Симон Кордонский по этому поводу хорошо сказал, что наши «богатые» вовсе не имеют отношению к классу богатых в западном смысле слова), а западный нищий оборванец, у которого нет ни евроцента в кармане, собственником является.
Дело в том, что Локк употребляет слово «собственность» в непривычном для нас смысле (хотя для западного человека этот смысл является самоочевидным, что еще раз показывает, насколько различаются наши цивилизации). Согласно Локку собственностью является не только деньги и имущество человека, но и он сам, его тело, способности и умения, сама его жизнь, свобода и личность. «Каждый человек обладает некоторой собственностью, заключающейся в его собственной личности, на которую никто кроме него самого не имеет прав» - пишет Локк. Отсюда британский философ выводит и возникновение имущественной частной собственности, ведь первоначально с его точки зрения ничто никому не принадлежало и вся земля и ее богатства находились в общей собственности всего человечества. Прикладывая к природным телам свой труд, например, засевая найденный участок земли, каждый отдельный человек получал право на этот участок и все, что он породит. Поскольку человек все равно мог взять земли лишь столько, сколько он в силах обработать, первоначально, в естественном состоянии не было раздоров. Развитие цивилизации и возникновение торговли, породило имущественное неравенство и имущественные споры, отсюда и возникла потребность в гражданском обществе и демократическом правовом государстве.
Продолжение следует
 кв.jpg)
