Часть 4. Победное шествие зверя от земли. Разрушение: Удерживающий зверолов (продолжение)
Знаменитый спор «западников и славянофилов» суть до сих пор неразгаданное учеными идейное противостояние Святой Руси и «зверя из земли». Затемнено оно и самими названиями: «славянофилами» проповедников Святой Руси нарекли как раз либеральные «просвещенцы», пытаясь убедить себя и окружающих в исключительно этно-фольклорных реакционных увлечениях первых и пользуясь тем, что именно через идею самобытности культуры и исторического пути славян они совершали свои прощупывания правды и шаги к обличению германо-романской или англо-саксонской (в действительности же, данито-британской) цивилизации.
В действительности, отцы русской охранительной идеологии, также прошедшие на заре своей жизни через западничество и вольнодумство, своей целью объявили «создание философии, подчиненной господствующему духу православно-христианского любомудрия и осмысляющей всю западную образованность и её выводы», - разящей в самое сердце вавилонского «зверя из земли» и вызываемой им из либеральных «вод морских» вавилонской империи «зверя багряного». В свою очередь, западники отнюдь не возникли в это же время: напротив, лишь благодаря охранителям Руси они, доселе господствующие в идеологическом пространстве и слепо поклоняющиеся метафизическим ересям Запада, облечёнными в тогу «научной философии», были диалектически обнаружены на противоположном полюсе теоретического сословия и вынуждены были неуклюже и коряво защищать своё западничество, которое они пытаются и по сей день пытаются прикрыть своим «либеральным патриотизмом». Именно в плодороднейшей атмосфере оклеветанного царства Николая Павловича, благодаря и возвышающей ответственное мышление цензуре ицерковному расцвету, русский небосвод озарился именами А.С.Хомякова, К.С.Аксакова, и И.В.Киреевского.
Третьим внутренним источником православной общественной мысли следует считать министерство народного просвещения во главе с великим министром графом Сергеем Семёновичем Уваровым, докладные записки которого разрушали и разрушают стереотип о «необходимом» казенном бюрократическом языке государственного управления и мышления чиновников. С.Уваров, многодетный отец (что не помешало неугомонным в своих бредовых домыслах либералам «уличить» и его в гомосексуализме), первым провозгласив верховенство сопутствующего познанию воспитания, выступил подлинным богословом, точно сформулировав и объяснив идеологию Третьего Рима «Православие, Самодержавие, Народность» как, по сути, общественное выражение православной антропологии человека как триединства духа, души и тела - преображенных благодатью Богочеловека Христа. Народность, включающая в себя соборность и твёрдую хранительницу (подобно сосуду) всех плодов Православия и Самодержавия, требовала вместе с ними особого попечения Двуглавого Орла Державы и Церкви, ограждающего от пагубного влияния западного вольнодумства, смутьянства, индивидуализма, приземленной утилитарности и, наконец, умерщвляющего неверия. Обвиняемый либералами в очередном «удушении», на сей раз ума, С.Уваров по их же признанию вывел гимназии и университеты во главе с Московским на высший европейский уровень. Его преемник на министерском посту П.Ширинский-Шихматов, поставленный Николаем I для устрожения порядков в университетах в период революционного взрыва в Европе, был не антагонистом графа Уварова (как бы этого не хотелось лукавым глашатаям зверя), а наследником: выведение им из программы ВУЗов западной философии, справедливо определённой источником крамолы и умопомрачения, - а не носителем мудрости и света истины, которую «передовая» британская философия (позитивизм) в это время уже начинала совершенно отрицать.
По сути, вся последующая охранительная (славянофильская) православная философия и представляет по сей день развёрнутое, охватывающее все сферы народной жизни, разъяснение уваровской триады с одновременным разоблачением масонской антитриады двуединого зверя: «Свободы, Равенства и Братства» (под последним скрывается сообщество индивидуализированных и противопоставивших себя народу «элитарных братьев» мифологизированного Хирама - «великого архитектора Вселенной», решившего построить «Новый мировой порядок» без Бога и в пику Богу). Символ метафизического противостояния самими охранителями была прозорливо обнаружен в двух столицах: условной старорусской Москве (которая и собрала их под своим крылом) и европейском Петербурге: миф о «золотом петровском веке», впервые поставленный под сомнение Н.Карамзиным, православными философами был подвергнут всестороннему низвержению с одновременным возвышением допетровских столетий истории Святой Руси.
Впервые на европейской арене, находящейся под властью гордого «зверя из земли», возникла умная сила, которая на его же языке беззастенчиво громила все его долго пестованные витийства (пока еще, и по сей день, не достигшее умов самих тонущих европейцев): не частные противоречия между либерализмом, национализмом и социализмом, в которых по сей день ковыряются западные университеты и политические партии, но их единую гнилую сущность, содержащую в своём кощеевом яйце материализм, дарвинизм и, наконец, атеизм. Русскими охранителями ниспровергалась насажденная розенкрейцерами и масонами западная ложь об альтернативе между невежеством, якобы господствовавшем в Средневековье, и восторжествовавшем в Новое время «просвещенным разумом», в котором православные философы обнаруживали рассудочное мышление, погруженное в чувственность (мышление «зверя из земли»). Понятие «цельного мышления», выдвинутое И.Киреевским и развитое последующими поколениями «славянофилов» (хотя порой и уклонявшихся в европейский «полёт ума»), открывало для образованного сословия и всего русского мира истинную образованность, имеющую своим источником одухотворение ума и сердцем, достигаемое в Церкви. Понятие же «соборности», вышедшее в мир из теоретических тайников А.Хомякова, переносило эту одухотворенность с личности на всё общество и разрушало насажденную теми же чадами Вавилонской блудницы ложной альтернативы между «мракобесным деспотизмом» Средневековья и «просвещенной демократией» Нового времени - того самого моря, из которого восстаёт десятирогий «багряный зверь». Вскоре К.Аксаковым и Н.Данилевским до всей России и уже начинавшей слышать её голос Европы была донесена благая весть о кончине «бабьей басни» (1 Тим.4:7) о прогрессирующем человечестве и Западе как его вожде и всеобщем эталоне (европоцентризм) и наличии иного, «русского пути». Наконец, К.Леонтьев скрупулезно развенчал сам корень зла, воплощенного в учении «зверя из земли» во всех его «ипостасях», обожествлённого на Западе и по сей самый день оплетающего русскую землю, - антропоцентрический гуманизм и выделяющийся из него либерализм.
Безусловно, данное течение наткнулось на множество подводных камней из-за сильной зависимости от западных идей, полученных в учебных заведениях и корпусе дворянского чтива, оскудения церковного богословия в XVIII веке. Сами идеи «славянофилов» ещё пребывали под сильным влиянием вводящей в заблуждения прусской философии романтизма; Россия представала у них ещё как просто самобытный культурно-исторический тип в ряду с иными; национальный интерес ими ставился не только выше либеральных повинностей, но порой и божественной правды; наконец, они еще наивно надеялись «взаимодополниться» с цивилизацией Запада, критикуемой ими более за односторонность и претензию на исключительность, а не порабощенность князем тьмы: противостояние России и Запада не было ещё ими осознано как апокалиптическое во всей своей остроте. Однако движение их устремлялось ввысь - к свету и истине, тяня за собой ум всего русского народа и приводя его к Церкви (все истинные охранители-славянофилы, преодолевшие своё «Я» в отличие от В.Соловьева, Л.Толстого, о.С.Булгакова или Н.Бердяева, окормлялись православными пастырями-духовниками) - притом не с простой и непрочной чувственной верой, но теперь уже с ясным церковным осмыслением всех сторон личной и общественной жизни. В течение нескольких десятилетий им удалось не только создать анклав русскости, но развернуть к ней все сословия - во всем богатстве её проявлений от одежды и внешности до языка и обычаев. Венцом этого славного творения царя Николая и его сподвижников, завершённого уже при последующих правителях, следует считать обществоведение Л.Тихомирова и К.Леонтьева, литературу Ф.Достоевского и Н.Гоголя, поэзию М.Лермонтова и Ф.Тютчева, естествознание и историософию Н.Данилевского и Н.Страхова, политэкономию С.Шарапова, правоведение К.Кавелина, языкознание В.Даля, которые можно считатьэталоном мирского отраслевого богословия (цельной одухотворенной науки) и приложения Откровения Священного Писания и Предания к земной жизни человека. Все эти имена были испечены на многолетней имперской офицерской и чиновничьей службе в условиях «удушающего бюрократизма».
Православная философия славянофилов, конечно, выражалась не только в слове, но и в изобразительном искусстве, архитектуре и музыке. Зодчий Большого Кремлевского дворца и храма Христа Спасителя Константин Тон возрождал забытый в Империи небесный старорусско-византийский стиль, которые духовно ничтожные скептики-либералы по сей день называют «псевдорусским»; Иван Айвазовский и созданная в это время русская школа живописи с сонмом выпускников русских академий искусств начали творить шедевры, с укором раскрывающие всему мiру через пренебрежённую Европой природу (которую розенкрейцер Ф.Бэкон приговорил к смерти как «мастерскую, а не храм») глубину православного духа и величественную красоту богозданного мира, Михаил Глинка и созданная им недосягаемая русская школа композиторов своими творениями вместе с баснями Ивана Крылова, переведёнными и принесёнными в Европу в первый же год николаевского правления, духовно оглушали европейского зверя гораздо сильнее, нежели самая передовая артиллерия (где они все в нынешнем «свободном демократическом обществе»?). Сочинённый по личному указанию императора и вдохновлённый Богом жуковско-пушкинский гимн-молитва «Боже, царя храни» на музыку А.Львова «раздавался громом победы» над зверем (вслед своему предшественнику, написанному белорусским композитором Осипом Козловским и поэтом Гавриилом Державиным) не только по просторам Руси, но и по скученной Европе.
Русское высшее сословие в своей православно-патриотической части, оживотворенной полноценным возвращением её в Церковь (не только сердцем, но и умом и телом), стало подлинной «свечой на подсвечнике» (Лк.8:16) для европейской аристократии и буржуазии, в большинстве своём масонской и поголовно безнадёжно тонущей в силу всеобщего признания языческих догм «Просвещения» как абсолютной истины. Именно к восточноевропейским последователям русских православных мыслителей и справедливо приложимо понятия славянофильства: созданное вдохновленным ими, отметим, поляком Э.Романовским «Европейское общество истории происхождения народов» стало очагом аутентичных славянофилов по всей Европе, открыто провозгласивших своей целью уничтожения масонства и его идеологии, а также панславистских организаций в славянских провинциях германских и тюркской империй. Западным панславистам, впрочем, давно удалённых от православного Христианства, не удалось избежать внедрения в свои ряды этих самых «вольных каменщиков» в обличии «ярых националистов». Однако отселе началось свершение древних пророчеств о Третьем Риме - осуществление его всемирной миссии Просвещения: если доселе приезжие европейцы перестраивали под себя Россию (а русские дворяне направлялись с открытым ртом «на учёбу» в западные дали), то ныне, напротив, уже европейцы начали направлять свои стопы (по дорогам или книгам) в Россию для постижения правды бытия. Миссия эта, прерванная революцией, возрождается уже в наши дни, заставая нерадивых европейских учеников в совершенно непотребном состоянии.
Из выявленных православными философами-охранителями трёх метафизических столпов Святорусского мира - Православия, питающего духом русский народ и составляющего разумную часть его души, Самодержавия, скрепляющего саму эту душу во единое целое и в качестве волевой её части направляющего движение русского народа, наконец, Народности, составляющей тело русского народа, воплощающего собой наставления разума и повеления воли и одновременно хранящей в себе всё содержание русской души в качестве чувственной её части, - все три утратили в петровское время соборное единство и пришли в разлад друг с другом и самими собой. С удалением Церкви (её голоса и наставления) от государственной власти Православие было вытеснено путь и не на задворки, но на второй план жизни Империи и особенно её высшего сословия. Самовластие русского монарха достигло абсолютистских переделов, но этим же лишало Самодержавие его державной, удерживающей способности, заключающейся в соборном духе народа и его сословий. Наконец, Народность была подвержена почти нигилистическому поруганию, когда вековые русские устои отрицались или, в лучшем случае, пренебрегались (прежде всего, дворянством в самом себе), а главный её носитель - простой народ, сосредоточенный тогда в крестьянстве (отметим исключительное отождествление в русском языке деревенского труженика с христианином), был в государственном праве и в восприятии значительной части дворянства (прежде всего, столичного и особенно западнической ориентации) принижен почти до рабского закрепощения. В таком шляхетском восприятии он представал как «тёмная», «необразованная» масса, существующая для материального обеспечения, в лучшем случае, российской державы, или попросту «избранного» высшего сословия. Либеральные «борцы с крепостничеством» намеревались лишь перевести это рабство и человековещизм в рыночную форму имущих и неимущих классов со «свободным» рыночным их взаимодействием. А талмудические (марксистские) и иные революционные социалисты - использовать для пропаганды революционного бессословного общества.
Восстановление государственно-церковной соборности священной Державы, утраченной при Петре I, вкупе с утверждением мощной системы имперской власти и установлением единого всеохватывающего закона при таком же всеохватывающем участии самодержца и его доверенных лиц в управлении Россией, с пробуждением православной философской мысли в дворянстве, логически вело и одновременно истребовало очищения от ядов зверя и сословного строя Державы Двуглавого Орла с утверждением соборности и в нём.И государь Николай I, продолжая дело отца и брата, осуществил эту задачу со всей благодатью Помазанника и личным великодушием - держа перед собой не отмену крепостного права как самоцель и даже не одно лишь улучшение быта многострадального селянина, но именно возвращение в соборный строй Третьего Рима крестьянства как главного хранителя русского мироощущения и православного уклада жизни. И самого непреклонного поборника этих преобразований царь нашёл в лице «задавленной и безмолвной» Церкви - от своего критика святителя Филарета до сподвижника поздних лет святителя Иннокентия Херсонского, который за своё горячее отстаивание освобождения крестьян с землей был «прогрессивной общественностью» прозван «сторонником коммунизма» (заодно дав этим ответ на века критикам «политического православия»).
Отвергнув революционный и либеральный подходы, обыкновенно холодные к самόй созидательной сути дела, царь пошёл по степенному пути преобразования (а не отмены) крепостничества с восстановлением сословия свободных земледельцев с ограниченной свободой по старорусским лекалам до эпохи увлечения самодержцами Алексием, Софьей и Петром западными влияниями, переросшими после них в лютый феодализм. Вместо шумно-популистского лицедейства либерализма были созданы Секретные (от бунтарей и крепостников) комитеты, первый из которых - сразу же после венчания на царство (об участии или сочувствии крестьян масонскому путчу и речи идти не могло), впоследствии поднятые до уровня особого отдела Собственной Канцелярии Императора и министерства. Правой рукой народного царя стал ещё одинвыдающийся государственник николаевской эпохи граф Павел Дмитриевич Кисилёв, которого либералы даже по сей день нагло пытаются присвоить себе, при том что он был создателем первой тайной полиции внутри армии еще до Декабристского мятежа. Взятая им на вооружение для достижения великой цели стратегия, во многом саботированная во время упразднения крепостного права в рамках «Великих реформ» 1860-х (когда до их исполнения дорвались масонские «благодетели»), предполагала постепенное освобождение крестьян с собиранием их в сословие государственных крестьян и одновременным созданием системы государственной опеки и управления ими, организацией самоуправления в сельской общине во взаимодействии с чиновниками.
Доля государственных крестьян целенаправленно наращивалась, прежде всего, последовательным переводом в их число помещичьих крепостных - притом на принципиально добровольно-договорных началах (с введением переходного статуса обязанных крестьян с соответствующим уставом), открывающей дорогу совести и благородству дворян. Единственным видом недобровольности стал масштабный перевод по личному почину и руководству графом П.Кисилёвым после усмирения польского восстания 1830-го года в сословие государственных православных крестьян-мучеников Белоруссии и правобережной Малороссии, истерзанных многолетним диким игом польско-католического панского ига (барщина во время сева и урожая доходила до 6 дней в неделю), с наделением их землёй за счёт частичного её отъёма вместе с самими рабами у участников шляхетского бунта (отметим притом безмерное благородство российского Престола, который снисходительно сохранил немалую долю земли и дворянские права за иноверными потомками захватчиков и насильников местного исконного русского православного населения, еще в XVII веке полностью лишивших православную знать на её же землях каких-либо имущественных и политических прав). Наряду с упразднением волчьей Унии это означало воскрешение западнорусского народа, превращая П.Кисилева вместе с митрополитом Иосифом в его родных отцов. Политике огосударствления крестьян служило и прекращение многолетней петербургской практики сдачи в частную аренду государственных земель в придачу с крестьянами (иначе, продвигаемую уже в наши времена под ширмой «государственно-частного партнёрства» приватизацию). Наконец, была великолепно произведена полная ликвидация унизительного для христиан (и вожделенного либеральными адептами «рыночных свобод», восходящих к британскому огораживанию) безземельного батрачества «вольных хлебопашцев» - расселением крестьян на казённых и необжитых землях России.
Как следствие, к концу правления второго «крестьянского царя» Николая I доля крепостных составляла лишь треть. Бывшим крепостным государством из своих запасов выдавались обеспечивающие необходимый достаток дополнительные земельные и лесные наделы, которые далее перераспределялись внутри общины. Грубая подушевая подать, фискально безразличная к жизни селянина, была заменена на справедливый земельно-промысловый (по сути, подоходный) налог. При этом создавалась разветвленная губернско-уездная система органов управления крестьянством (собранная в созданном министерстве госимуществ), при которых заботливо учреждались фонды денежной и продовольственной помощи крестьянам в случае бедствий личных и всеобщих (неурожаев). Крестьяне получили потрясающие права избрания собственных волостных глав в подчинение окружным начальникам и даже суды. Не были лишены попечения и крепостные: был осуществлён полный запрет вначале на продажу крепостных в отрыве от земли и семьи, а вскоре и торговлю людьми как таковой. Крестьянам был возвращена отнятая Петром I свобода передвижения, приобретения земли и обмена плодами труда. Имперскому КГБ (Третьему отделу Канцелярии) среди главных обязанностей было вменено слежение за злоупотреблениями помещиков с самыми суровыми их наказаниями. Наконец, в николаевском духе вводилось, начиная с западнорусских губерний, особое «инвентарное» законодательство сельской жизни, впервые строго устанавливающее взаимные права и обязанности помещиков и крестьян. Имения, в которых допускались значимые злоупотребления, переводились под государственную опеку с большой вероятностью последующего огосударствления.
В сущности, квазикрепостное рабовладение периода западнической Смуты прекращало своё недолгое существование в России и отселе превращалось лишь в пропагандистский штамп революционеров «земляного зверя». Возвышение крестьянства Двуглавым Орлом не ограничивалось материальным и правовым обеспечением: «мракобесный» царь взялся за крестьянское образование, которое успешно осуществлялось еще равноапостольным князем Владимиром Великим, но прерывалось то татаро-монгольским нашествием, то Смутой, но особенно - пленением «прогрессивным» европейничаньем во в.п.XVII - нач. XIX веков. Рост крестьянских школ был сорокократный и вполне согласовывался с построением Николаем I всесословного образования, включая целую сеть профессиональных училищ и ряда новых ВУЗов. Еще большее значение для священной миссии вознесения русского народа имело строительство многочисленных храмов на селе, которое сопровождалось буквально крестовым походом против питейных заведений (прямо противоположную картину мы видим в постреволюционной, послесталинской и постперестроечной России). Плодоношением любви царя и добросовестной аристократии к тягловому хранителю святорусской народности стала госпрограмма строительства деревенских больниц, численность которых выросла в 90 раз. По сути, произошло упразднение утвержденного в XVIII веке статуса крестьян как безправной собственности дворян, воспринимаемой «прогрессивными» западниками как безмолвный скот, и возвращение их в число равнозначных подданных христианской Державы, закрепленных за землей и неотчуждаемых от нее, служащих Державе и опекаемых ею. И носили царские эти преобразования характер не «прогресса», а как раз его отрицания - подлинной «консервативной контрреволюции». Напротив, именно «прогрессивные» лендлорды, созерцая своих зарубежных партнёров, выказывали злобное возмущение из-за посягновения государства на вотчинные права над «их крепостными».
Еще бόльшей злобой и клеветой пыхтели сознательные революционеры (в том числе зарождавшиеся социалисты), видя возвышающегося Двуглавого Орла над их звериным дуумвиратом, - тем более что, вопреки очередной клевете о безнадёжном загнивании «старой феодальной социально-экономической формации», патриархальная доктрина николаевской политики привела, даже по мнению советских учёных, к невиданному взлёту хозяйства Империи и притом в органическом единстве с общим охранительным и духовно направленным строем жизни народа (без жертвоприношений капитализму). Диагностированный адептами рыночного либерализма «бюрократический застой в экономике», наступивший после столетия почти полного забвения власти об управлении хозяйством и экономическими отношениями, пришедшими в состояние стихийного безпорядка, проявился в удвоении промышленных предприятий и утроении производительности труда с ростом производства в осеобразующим машиностроении в 33 раза. Налаженное упомянутым «либералом» графом П.Д.Кисилёвым министерство государственных имуществ исполнило замысел императора Павла о создании планового государственного ядра российской экономики. Сам же Николай I, прозванный историками императором-инженером, буквально дышал строительством промышленных, народно-бытовых (социальных) и церковных сооружений. Лично разрабатывая и утверждая архитектурные проекты, посещая строительные площадки, Николай I стал отцом российских мощённых шоссе и железных дорог со множеством мостов и вокзалов, дальновидно предусмотрев нетипичную для Европы ширину колеи, затормозив тем продвижение войск «морского зверя» в лице гитлеровского Вермахта.
Финансовое министерство, ведомое кормильцем русской армии в Отечественной войне и Западном походе графом Е.Канкриным, убеждённым ниспровергателем протестантской доктрины политэкономического идола звериного интернационала А.Смита, позаботилось о полной настройке денежной системы на благо Третьего Рима и русского народа. Перестроив Государственный коммерческий банк в заемный, он сделал его инструментом хозяйственной поддержки, а не прибыльным активом. Государственное казначейство было превращено им во всероссийскую сберегательную кассу, свободные средства которой поступали в распоряжение Трона на общедержавные нужды и свершения, при этом жёсткая преграда была выставлена частным финансовым учреждениям - этим вампирам производительной силы страны, капищам ростовщичества и инкубаторам компрадорской и интернациональной масонско-каббалистической элиты.Категорически было отказано от порочной практики государственных займов и, прежде всего, иностранных (особенно для пополнения кубышки «золотовалютных запасов» по советам МВФ того времени). Напротив, при полном одобрении царя министр развил протекционизм, унаследованный от Александра I последних лет и его верного оруженосца графа А.Аракчеева и сохраненный на протяжении всего николаевского правления: в сущности, на ввоз продукции, производившейся в России, был наложен фактический запрет. Иностранцам была найдена иная роль в русском хозяйстве: вместо «создания инвестиционного климата» и соблюдения «оффшорных прав», на всех иноземцев было полностью распространено налогообложение вплоть до подушной подати.
Категорически незападным было и трудовое обеспечение создаваемой промышленности: взамен буржуазной парадигме человека-единицы рабочей силы производилась ликвидация хозяйственного безправия крестьян, что вкупе с упразднением посессионной рабочей силы (крепостных рабочих), означало становление рабочего сословия из числа самих крестьян, сохранявших свою общину в виде артели, - избегая их превращения (по западным капиталистическим методологиям) в пролетариат - ценнейший пороховой материал революции. Большинство текстильных фабрик вообще оказалось в собственности бывших крестьян, трудящихся (а не финансистов и акционеров как «во всём прогрессивном мире»). Значительная часть промышленности (особенно продовольственной) создавалась помещиками, что предоставляло замену крепостничеству в плане источника дохода для русской аристократии, открывая для неё возможность сохранения как сословия и нового соборного служения Отечеству (вместо превращения в рантье и революционных бездельников-политиканов), и одновременно создавая промышленность на селе в добавок к агрохозяйству, сохраняя в эпоху вызванной Западом промышленной революции само крестьянство(уничтоженное по западным стандартам большевиками). Таким образом, и здесь выставлялся шлагбаум на пути формирования разрушительного класса капиталистов и повальной урбанизации с накоплением «рабоче-крестьянской массы», лишенной собственности, корней, образования и духовного попечения в разлагающей либеральной среде, - вожделенной питательной среды строителей «Новой Атлантиды», рыцарей-храмовников «Просвещения», «Избранных Коганов» «нового мирового порядка» и их предводителя из преисподней.
Вкупе с естественно возникшими планами по восстановлению служилого характера дворянства (с условным землевладением), прерванными, правда, очередной либеральной вольницей следующего царствования,возрождение сословной соборности Третьего Рима оказывалось уже вопросом не близ грядущего, а воплощаемого настоящего. При наличии неизбежных погрешностей и упущений в целом государственный строй Империи Николая I и направление его движения следует охарактеризовать эпитетом безупречности. К середине XIX века, когда Вселенский потоп иллюминатской либерально-социал-националистичекой революции разливался под надзором Лондона по всей Европе, своими колониями охватившей почти всё человечество, царство Двуглавого Орла, приросшее населением за несколько десятилетий на невиданные 50%, питаемым «Светом истинным, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин.1:9), было практически земным богоучреждённым эталоном, как бы ни пыжились его омрачить тогдашние и нынешние штатные и внештатные клеветники зверя. Последним недостающим звеном, к которому логически двигалась Россия, было восстановление земской соборности и преклонение Державы перед пастырством Церкви с восстановлением приближенного к Царю патриаршества.Недаром демоны революции - каббалист Мордехай Маркс, сбежавший в Лондон и оттуда вместе с идолом британо-данитской лженауки Дарвиным источавший на весь свет зловоние теоретического сатанизма, и рантье Энгельс, вкупе презиравшие «трудящихся», которых «собирались защищать» и которых русский царь Николай I с добросовестным боярством действительно защищали и объединяли с «непроизводительными» сословиями во единое соборное церковное государство, - честно признались: «Нам ясно, что революция имеет только одного, действительно страшного врага - Россию».
Восстановление в Третьем Риме авторитета Церкви как «столпа и утверждения Истины» (1 Тим.3:15), сопровождавшееся пробуждением духовно-охранительного умозрения аристократии, позволило осознать (хоть и не в полной мере) эту тайну Апокалипсиса и уму самой русской государственности, глаголавшего устами великого поэта Святой Руси Ф.И.Тютчева: «Уже с давних пор в Европе только две действительные силы, две истинные державы: Революция и Россия. Они теперь сошлись лицом к лицу, а завтра, может, схватятся. Между тою и другою не может быть ни договоров, ни сделок. Что для одной жизнь - для другой смерть. От исхода борьбы, завязавшейся между ними, величайшей борьбы, когда-либо виденной миром, зависит на многие века вся политическая и религиозная будущность человечества». Возрожденное царство Двуглавого Орла именно в николаевскую эпоху было всеевропейски провозглашено врагом звериного царства Двуглавого Змея (или «прогрессивного человечества» и «цивилизации» - для европейцев и либерального интернационала адептов человекобожия): теперь, когда планы «земного» исчадия Вавилонской блудницы по внутреннему уничтожению России были вместе с декабристским путчем растоптаны словом цензурного управления Святейшего Синода и мечом Третьего отделения Императорской канцелярии, фронт войны, выходящей далеко за пределы земного мира, переместился строго на границы империй.
Иллюминатский зверь из своего логова в Лондоне беспрепятственно разжигал революцию на континенте, поглощённому религией каббалистическо-розенкрейцеровского «Просвещения», и приступал к строительству антихристианской транснациональной Империи, единственным державным врагом которого и был русский Третий Рим. Одновременно и Российское царство, возвратившееся к себе из петровской «молодой европейской нации», свою внешнюю политику препоручило в руки Бога и его небесного воинства под водительством архангела Михаила, блиставшего на имперском гербе в сердце Двуглавого Орла.
