«Смертный грех цареубийства тяготеет над всем русским народом, а следовательно, над каждым из нас».
Епископ Нектарий (Концевич).
«Не остановить кровь посейчас».
По преданию, всякий день Пресвятая Богородица обходит вокруг Свято-Троицкого Дивеевского монастыря по канавке, протоптанной её лёгкими стопами. В годы попрания христианских святынь канавка заросла землёй и стала тропинкой. Посёлок Дивеево наступал на монастырские угодья сараями, заборами… Но приезжие паломники упорно и неустанно торили путь вослед незримой поступи Матери Божией.
В их числе ходила и я, всегда останавливаясь возле зрелой лиственницы с приветливо широкими ветвями. Знала, что посажена она монахинями в честь судьбоносного для России события – рождения намоленного Наследника Престола Романовых Царевича Алексея 30 июля (по старому стилю) в 1904-м году.
Однажды, после бурного ночного ветра, под столетней лиственницей я увидела сломанные упавшие сучья, подняла их и увезла с собой.
Тогда ли между мною и Светлым отроком Царевичем Алексеем – сквозь время – протянулась тонкая связь, будто сухая ветвь дерева с коричневыми розетками шишечек стала нашим связным.
Потом случилось так, что шесть лет подряд я посещала в Крыму Ливадию, всякий раз с трепетом входя в покои Царского дворца Романовых, где тогда ещё был жив Музей семьи последних Романовых, а главное – их благодатный дух.
Давно, ещё до канонизации Царственных Мучеников, мой духовный отец, тогда сельский батюшка о. Борис Николаев, говорил мне, что семья Царя Николая Александровича и Александры Фёдоровны с их детьми по-христиански идеальна. Глубина их взаимной любви, понимания, сострадания друг к другу и к необратимо больному гемофилией мальчику, чистота в воспитании детей – основа для создания их «Жития», иконописный их образ.
В Царевиче Алексее, Наследнике Царского трона, уже в отрочестве угадывался идеал будущего Государя. Или – Государя будущего. В последнее время со дна забвенья всплывают, объединяются в сборники воспоминания свидетелей детства и отрочества мальчика.
В Историческом государственном музее Москвы, где прослежена линия Династии Романовых, есть уголок, посвящённый Царевичу Алексею. В нём собраны «оставшиеся в живых» его вещи: сапожки военного покроя, тетради, игрушки, нежные письма к матери… Осиротевшие без своего владельца, они передают нам пронзительную память о нём и нам – укоризну.
И всё же кровавое время оказалось бессильно стереть образ Царевича Алексея с лица Русской земли. Он проступает в самых неожиданных местах. Например, на выставке картин американского художника Джеймса Уистлера, проходившей в столице в начале 2007 года. Там, под стеклянным колпаком, была выставлена модель первого в России паровоза с тендером для угля, с вагонами, повторявшая во всех деталях настоящий состав, открывший движение по железной дороге Санкт-Петербург – Москва. Отец художника инженер Уистлер-старший, приглашённый Императором Николаем Первым, участвовал в строительстве Николаевской железной дороги. Модель, стоявшая в выставочном зале, была атрибутирована как подарок Царевичу Алексею от сестёр – Великих княжон ко дню рождения брата.
И в Ливадийском белом дворце в Крыму можно было рассматривать с горькой нежностью вещи, принадлежавшие царским детям, и чудом уцелевшие листы с их наивными рисунками.
Из мозаики бесчисленных фотографий, кадров кинохроники, дневников Царя, записок Императрицы, извлечённых из спецархивов, из книг духовно-нравственного содержания, предметов быта, икон, принадлежавших Царской Семье, восстают в нетленной полноте образы каждого из семи невинно убиенных.
Судьба каждого из них – провиденциальна для будущей России.
У каждого из них – своя составляющая облик идеальной Святой Руси.
Важно рассмотреть эти черты в Наследнике монаршей власти.
Несмотря на трагически краткий, изначально мученический путь земной жизни, Царевич Алексей состоялся как преемник лучших качеств своих державных предков и обещал быть монархом, на Руси небывалым. И, добавлю, вряд ли возможным.
П.Савченко в своих воспоминаниях рассказывает о том, что во время военных действий на фронтах Первой мировой войны Николай Второй взял с собой сына.
«Весь 1916-ый год, с небольшими перерывами, Наследник провёл в Ставке и в разъездах с отцом. И, несмотря на то, что ему шёл только тринадцатый год, он очень за это время возмужал». «В нём стала проявляться твёрдая воля, – продолжает воспоминания Н.В. Борзов, – обнаружился своеобразный характер…».
Но обнаружилось и другое. «В Могилёве невольное знакомство с тяжёлыми фактами войны, посещение раненых, участие в проводах свежих войск на передовые позиции, поездки на эти позиции - сделали Царевича нервным, рассеянным…».
По всей вероятности, по природе своей Алексей не принимал любую войну, вопреки меркам земной «необходимости». Не из политических соображений, не из детского страха: он органически, физиологически не принимал узаконенные историей человеческие кровопролития.
В пацифизме Царевича можно усмотреть ещё одну черту идеального Государя. Недаром, по словам С.Я.Офросимовой, «все учителя говорили … о выдающихся способностях Цесаревича, об его большом пытливом уме и о трудных вопросах, им задаваемых». Один из самых близких к нему учителей говорил в интимной беседе: «В душе этого ребёнка не заложено ни одной скверной или порочной черты; душа его – самая добрая почва для всех добрых семян; если сумеют их насадить и взрастить, то Русская земля получит не только прекрасного и умного Государя, но и прекрасного человека» (Сб. «Светлый отрок». М., 1990).
Не вместить ни воображению, ни душе ужас, но и величие посмертной судьбы Романовых. Дьявольские, небывалые на планете издевательства над останками убитых, растерзанных детей, супруги и Помазанника Божьего продолжились после их смерти, да и сейчас не утихают вокруг их памяти.
Вот два разновременных стихотворения известных поэтов: Вл. Маяковского и Андрея Вознесенского.
Маяковский был на Урале в январе 1928 года - через десять с половиной лет после свершившегося там злодеяния. «На девятую версту», на Коптяковскую дорогу, «лучшего, талантливейшего» возил председатель исполкома Свердловска Парамонов. Искали место, где под мостками и шпалами наспех были закопаны изувеченные останки Романовых.
«По впечатлениям» Маяковский написал стих «Император». В начале его - злобная карикатура: встреча поэта на Тверской, «то ли в Пасху, то ли в Рождество», с экипажем Царской Семьи.
«И вижу -
Катится ландо,
И в этой вот ланде
Сидит
Военный молодой
В холёной бороде.
Перед ним,
Как чурки,
Четыре дочурки…»
С Тверской – на Урал, на реку Исеть, «где шахты и кручи». Упомянуты «шахты», о которых ещё не забыл народ. Шахты – в Ганиной Яме, шахты под Алапаевском, в Нижне-Селимске…
Поэт запомнил и передал картину зловещей природы. Неласково встретила она возницу с непрошенными гостями.
«Вселенную
Снегом заволокло.
Ни зги не видать,
Как на зло.
И только следы
От брюха волков
По следу
Диких козлов».
Враждебность, отторжение – документальная палитра пейзажа. В нём – скрытая угроза приехавшим поглумиться над Царскими останками. Последняя строфа – отзовётся роковым бумерангом в судьбе Маяковского.
«Прельщают многих
Короны лучи.
Пожалте, дворяне и шляхта.
Корону можно
У нас получить,
Но только
Вместе с шахтой».
И – закономерный финал: безвыходный выход, поставивший точку в земной жизни Маяковского: пуля в висок. И – «память»: Музей Маяковского на Лубянке. Экспонаты похожи на железобетонный хаос преисподней.
Почти через семьдесят лет к той же теме – цареубийства – обратился поэт Андрей Вознесенский, во многом - преемник стилистики Маяковского. Но уже по другую сторону баррикад.
Андрей Вознесенский тоже побывал на Урале. Видимо, в тот период, когда назревал снос дома инженера Ипатьева, в котором была расстреляна Царская Семья. Приговорил дом к сносу тогда главный чиновник Госбезопасности Ю.Андропов, позже выполнил приказ глава Свердловска Б.Ельцин.
Именитому поэту А.Вознесенскому, посетившему Дом Ипатьева, разрешили отломить часть фрамуги от окна в подвальной «расстрельной» комнате.
В «Ипатьевской балладе» Вознесенского есть строфы о мистическом, символическом смысле врождённой гемофилии – несвёртываемости крови – болезни Царевича Алексея. Последствия ушибов, даже незначительных, вызывали кровотечение, которое мог останавливать, даже издалека, даже телеграммой, только Григорий Распутин.
«Фрамуга впечаталась в серых зрачках
Мальчика с вещей гемофилией.
Не остановить кровь посейчас».
Мучительные кровотечения Наследника были знаковыми предвестниками его насильственной, кровавой кончины. Но мистический смысл вещей болезни простирается и в прошлое, и в будущее истории Государства Российского. В прошлое – как зловещее эхо убийств четырёхлетнего Ивана, сына Марины Мнишек, Царевича Дмитрия в эпоху Бориса Годунова, императоров Павла Первого и Александра Второго.
И – будущее – как гнев Господень и на цареубийц, и на тех, кто расшатывал и разрушал христианские основы страны, и на народ, не противостоящий этому злу.
«Не остановить кровь посейчас».
В очерке «Кара Божия», написанном в 1920-м году и помеченном 30-м июля – днём рождения Наследника Цесаревича Алексея, известный историк Николай Тальберг писал: «И это тяжёлое испытание, ниспосланное за грехи нашей родины, будет продолжаться, как и триста лет тому назад, до тех пор, пока огромное большинство русского народа не покается в своих прегрешениях. О Господи, Боже Милосердный, Боже Премудрый, Боже Всемогущий! Паки и паки припадаем Тебе и слёзно, в покаянии и умилении сердца вопием: согрешихом, беззаконновахом, неправдовахом пред Тобою, и воистину праведно по делом нашим наказуемы есмы. Эти проникновенные слова молитвы против крамолы должен постоянно повторять каждый честный русский человек, желающий спасения им же, вольно или невольно, ввергнутой в бездну несчастной родины».
Мы-то, сегодняшние, казалось бы, каким боком причастны к трагедии, совершившейся более ста лет назад?
Причастны. Генетически – через ближайшие к нам поколения отцов и дедов. И потому ещё, каким сомнительным ценностям привержены современники наши, которым и слово-то «покаяние» неведомо.
И всё же со временем всё увеличивается число людей, переживающих судьбу Царственной Семьи Романовых как личную трагедию.
Июль 2003 года. В районный городок Ветлугу, где я тогда жила, странным образом завернул Крестный ход, идущий от места, где стоял в Екатеринбурге Дом Ипатьева, шествие направлялось в Кострому, к Ипатьевскому монастырю, где венчался на Царство в 1613-м году первый Царь из Рода Романовых – Михаил.
Странным, а значит, промыслительным образом, ибо Ветлуга стоит в стороне от прямой магистрали, соединяющей уральскую реку Исеть и костромскую Волгу.
Тот июль был знойным, душным. Марш Крестного хода, возглавляемого иконой Царственных Новомучеников, был почти по-солдатски быстрым. Среди участников процессии помню молодую чету с маленьким ребёнком, а также сына и отца, приехавших в Россию из Австралии, чтобы участвовать в Крестном ходе; бывших «афганцев» в тельняшках под камуфляжной формой; строгих священников; послушника из строящегося на Ганиной Яме монастыря…
Несли хоругви, иконы, на специальных носилках - большую икону Царственных Мучеников. В дороге она замироточила. В Ветлужской Екатерининской церкви настоятель о. Николай отслужил молебен. Ветлужане приглашали усталых путников в дома – помыться, подкрепиться, отдохнуть…
Начавшийся в трагически памятный день расстрела Царской Семьи, Крестный ход этот взывал о всенародном покаянии. Многие по пути шествия присоединялись к нему.
Чадаева Алина Яковлевна, русская писательница, собиратель фольклора, исследователь культур коренных народов русского Севера и Дальнего Востока
