«Если бы молодость знала, если бы старость могла» — знакомые строчки. Мы словно цитируем какое-то популярное стихотворение. Но такого нет. Первоисточник — эпиграмма Анри Этьенна, французского издателя, переводчика и гуманиста XVI-го века. Нам кажется, что эти слова родом из более длинного текста, но они и есть весь текст. Наше сентиментальное (или — скажем более благородно — поэтическое) сознание не хочет с этим мириться, и самые разные поэты возводили вокруг этьенновских «sijeunesse savait, si vieillesse pouvait» («если бы знал, если бы мог») свои стихотворные конструкции. На эти стихи писались песни, которые сделали фразу ещё более популярной.
Популярность означает востребованность, а чужие слова оказываются востребованными, когда они выражают наши мысли, ощущения или переживания лучше тех слов, которые мы могли бы найти сами. Возможно, эпиграмма Этьенна когда-то и была насмешкой, но сейчас мы вычитываем из неё лишь сожаление: «ах, если бы!» (как пелось в песенке из мультфильма «Летучий корабль» — «ах, если бы, ах, если бы, не жизнь была б, а песня бы»).
Конечно, это взгляд сверху вниз: находясь близко к вершине своего возраста, мы оглядываемся на пройденный путь и вздыхаем — если бы тогда, в прошлом, мы знали то, что знаем сейчас, нам бы удалось распорядиться мы имеющимися у нас временем и силами иначе, более эффективно. А сегодня обретённое знание, вроде как, уже и бесполезно — у нас нет ресурса, чтобы им воспользоваться.
Примечательно, что сборник эпиграмм «Первые шаги» («Les Premices»), откуда в пространство культуры выскочила эта мысль о несовпадении знания и возможностей во времени, Этьенн опубликовал в 1594 году, за 4 года до своей смерти, когда ему было 63 года. Это был голос возраста, голос опыта.
Отмотать жизнь назад, вернуться в юность, пройти путь заново, избежав невода совершённых ошибок, — и хотелось бы, и нельзя. Жизнь — не компьютерная игра, её не переиграешь.
Но разве это не жестоко? Мы всякий раз стоим перед реальностью, повернувшейся к нам новой своей стороной, не имея ни знаний, ни подходящего опыта, рискуя ошибиться; а если ошибёмся, всё наше дальнейшее будущее окажется под угрозой, нам придётся расплачиваться за каждый неверный шаг, и никто заранее не скажет, какой будет цена.
Такова картина, если смотреть на неё глазами человека-одиночки, самостоятельной и самодостаточной личности. Современный человек, считающий свою независимость и автономность несомненной культурной ценностью, даже и не задумывается, что хроническая неготовность к вызовам возраста, в который мы каждый раз вступаем, объективно не имея адекватного опыта, есть ни что иное как следствие одержанной победы в борьбе за личную свободу. Ощущение ненормальности ситуации, когда мы не знаем, как следует поступать, вроде бы противоречащее здравому смыслу (с чего мы нам знать, что делать, если в нашей жизни ещё ничего подобного не было) — вовсе не психическая иллюзия; ситуация действительно не нормальна. В норме мы должны всё знать. Конечно, не из личного опыта, которому неоткуда взяться, но из опыта других людей, прошедших жизненный путь до конца.
Один человек — это сосредоточие случайностей и произвола. Даже оценивая сделанные мною ошибки, я могу ошибиться ещё раз (много раз), в том числе и в том, что назову ошибкой правильный поступок. Для того чтобы в потоке жизни намыть крупицы достоверного знания, необходим множественный опыт. И дело не просто в количестве случаев, которое не может быть собрано в персональной истории, — массив случаев надо проанализировать, и этот анализ тоже должен быть свободен от произвола, привносимого индивидуальностью конкретного человека. Необходима система разбора случаев, прошедшая множественную верификацию. Система, которую придумал не я, которой пользуюсь не только я, и потому у неё гораздо больше шансов правильно проинтерпретировать возникшую ситуацию, чем у моего автономного сознания. Такая система называется традицией.
Традиция обеспечивает трансляцию опыта от одних людей к другим. Собственно, это её основное назначение. Традиция избавляет человека от необходимости выстраивать свою культуру с нуля, пытаясь понять, как должны быть увязаны между собой её отдельные элементы. Есть возможность получить уже готовые решения, собранные конструкции. Традиция — это язык программирования высокого уровня. Культурный код человека традиции в деталях уже прописан. Пользуясь уже составленными «командами», можно сэкономить время и избежать массы ошибок.
«Если бы молодость знала, если бы старость могла...». Если жизнь человека протекает внутри традиции, то проблемы отсутствия знания не существует. Может быть другая проблема — принятия этого знания, проблема доверия. И то: барьеры, которые возникают на пути принятия готовых решений, предлагаемых традицией, находятся не внутри традиции, а снаружи. Наличие подобных барьеров показывает, что человек не полностью традиционен. Иными словами, степень нашей неадекватности ввиду открывшихся новых жизненных обстоятельств, нашей дезориентированности и неспособности выбрать верное решение является мерой нашей традиционности, вернее мерой нашей отстранённости от традиции. То же можно сказать и про сожаление: чем больше у нас поводов сожалеть, оглядываясь на совершенное в прошлом, тем, следовательно, меньше мы руководствовались подсказками традиции, а больше полагались на самих себя.
Примечательно, что автор сентенции — Анри Этьенн — сам был несомненно антитрадиционным человеком. Он происходил из семьи, активно поддержавшей Реформацию и сбежавшей в Женеву, где идеи Реформации восторжествовали. Несмотря на то, что Анри считался официальным типографом Женевской республики, у него неоднократно возникали проблемы уже с Женевской консисторией. После очередного конфликта он, чтобы избежать наказания, едет в Париж, где три года живёт при дворе французского короля, но, вернувшись в Женеву, всё же попадает под недельный арест. Под конец жизни Этьенн предпочитает кочевать по городам и странам, нигде не засиживаясь слишком долго.
Этьенн занимался розыском античных рукописей, их переводом и научной редакцией. Кстати, мы до сих пор пользуемся придуманной им нумерацией страниц при цитировании диалогов Платона. Этьенн издал греческий тезаурус, который считался непревзойдённым на протяжении трёхсот лет. При таком погружении в античную культуру сложно не подпасть под её влияние и сохранить целостное восприятие христианской традиции. Причём в данном случае целостность уже отсутствовала изначально — Этьенн был протестантом. Протестантизм более склонен опираться на достижения разума, чем на установления традиции. Поэтому постоянная ревизия предшествующего опыта для него — нормальное явление. Внутри протестантской культуры, где каждый следует прежде всего за своим разумом, несложно обрести сожаление как о сделанном, так и о не сделанном. И уж тем более это чувство присуще культуре атеистической.
Верность традиции выбивает почву из-под ног у значительной части сожалений. Другой вопрос, что в некоторых случаях сожаление было бы уместно, ведь традиции бывают разными — предписывающими как правильный, так и неправильный образ действий. Но рассмотрение проблемы истинности традиции не является целью данной статьи.
Андрей Владимирович Карпов, главный редактор сайта «Культуролог»
2. Поправка
1. На заметку