В течение последних лет мы становимся информационными свидетелями расстрелов детей молодыми людьми, по сути, вчерашними детьми. Все они накануне преступлений пылали ненавистью к окружающим, но незадолго до того жили тихо и неприметно. Не трудно предположить, что такое изменение поведения было своеобразной компенсацией неудовлетворённости в самооценке самих себя в недавнем прошлом.
И ещё одно важное обстоятельство не могло не влиять на этих стрелков. Это материальная скудость их жизни и отсутствие перспектив к изменению ситуации. В таком положении сейчас, а в России последних десятилетий, можно сказать, что всегда, находилось и находится множество людей. Но для молодых это переживается тяжелее. Потому что если ты молод и беден и к тому же робок и не уверен в себе, и талантами, не обладаешь, то вполне может впасть в депрессию. А компенсирующим выходом из депрессии всегда была агрессия. Поведение, не признающее ни границ, ни морали, ни страха. Чем не подкладка под идею, что прежде тихий и неприметный молодой человек вдруг взял и объявил себя Богом, а других, не замечавших его прежде, биомусором.
Жизнь в мегаполисе, сама по себе, ослабляет человека психически. Среда города всегда не здорова, а отсутствие у молодого человека средств существования и очевидных перспектив к их приобретению ложится на психику двойным грузом. И не все готовы гнёт этих обстоятельств переносить безропотно. В тихом омуте, как говорится, черти водятся.
Хорошо, если такие неустойчивые личности будут всегда одиночками. Но можно предположить появление таких носителей латентной агрессии в массовых масштабах. Если у поколения молодых людей нет перспективы работы, заработка, возможности завести семью, детей, то оно потенциально агрессивно, так как не может выполнить свою жизненную программу.
Капитализм в целом таков. И не все к нему готовы. Вот европейцы, особо англо-саксы, более готовы по типу своей конкурентной психологии и культуры. А вот русские славяне и азиаты, с менее конкурентными культурами, готовы в меньшей степени.
В восточных культурах преобладает постулат: я, как все. В то время как в западной модели культуры: я лучше всех.
Потому им выделяться и конкурировать, как дышать. А для нас это стресс, и не все, особенно люди от природы не крепкие здоровьем, могут стресс пережить без последствий для своей психики. Китайцы это хорошо поняли. Они создали внутри своего общества две экономические и социальные модели. Государственный капитализм, тот же наш социализм из СССР, и капитализм частный. Ни одна модель не подавляет другую. Человек не крутой от природы или просто склонный жить скромно, потому что ему так нравится, может не втягиваться в конкуренцию, в борьбу за место под солнцем. Он может просто уйти в государственный сегмент и там получить себе место, зарплату, достойную жизнь среди таких же, как он сам. И никакие нувориши, контролирующие страну, не смогут его прижать, прогнать, обидеть, потому что страну контролирует партия, которая является коллективным механизмом общественного контроля и влияния на управление.
А нувориши живут в своём сегменте. У них другие ценности. И они их никому не навязывают, так как не контролируют СМИ и образование. Они реализуют свои способности к накоплению в практической экономике, привлекая к своей деятельности тех, кто более склонен к частной инициативе или работе на частный интерес.
В такой общественной архитектуре проявляется глубокое понимание законов общества. Китайцы смогли использовать свою тысячелетнюю мудрость. Преимущества социализма, очевидны, но, как все живое, рано или поздно превращаются в недостатки. Они же поступили разумно. Мы в России этим похвастаться не можем. Если Сталин еще говорил о необходимости развития теории социализма, утверждая, что без теории нам смерть, то все последующие лидеры СССР, да и лидеры комдвижения по сей день, оставались и остаются догматиками.
Почему в Китае получается то, что оказалось недостижимым для нас?
Потому что китайцы поняли, что основная проблема развития любого общества в подвижности его управляющего слоя. И, что важно, не только поняли, но смогли реализовать практически, создав модель, в которой, при наличии способностей, все имеют шансы на движение по социальной лестнице.
Ведь существуют простые законы жизни, замаскированные многотомными теоретическими рассуждениями. Эти законы в том, что каждый стремится передать свои социальные или экономические возможности своим кровным наследникам. И эта неизбежно возникающая и воспринимаемая всеми правильной личная воля входит в непримиримый разрушительный конфликт с интересом общества.
Общества на ранних стадиях развития человечества нуждались в стабильности, соответствующей тому или иному типу экономики. Но изменения в экономике происходили редко, и людей устраивала стабильность монархий, организующих порядок и безопасность. Монархии же опирались на возникший с ними слой знати, в основном землевладельцев, который мог изменяться только со сменой поколений или с увеличением размеров земельного фонда.
Но с капитализмом и соответствующей ему индустриализацией пришли новые экономические, буржуазные лидеры, которые не были лично стабильны, так как каждый буржуа мог разориться и каждый способный к предпринимательству бедняк имел шанс стать буржуем. Приход новых, нередко меняющихся людей в слой экономических лидеров и знати, требовал новых методов формирования управляющего слоя. И эта потребность была компенсирована путем всевозможных выборов, которые одновременно и формировали, и изменяли высшие социальные слои.
Но и этот метод, как показывает происходящее на наших глазах, не является идеальным. Так как, побывав однажды в знати, никто не хочет социально понижаться назад, пытается передать свои социальные и экономические возможности по наследству.
Это выражается в сращивании чиновного, депутатского и экономического сообществ. Из одних кресел люди пересаживаются в другие, оставаясь на том же уровне возможностей, подтягивая своих наследников к тому же элитарному уровню, который достигли сами.
Личное наследование всегда окутано неким флером законности и моральности, в то время как по отношению к обществу, наследование лидирующих позиций в нем по происхождению, а не по способностям, всегда вредно, так как неизбежно формирует тенденции к деградации общества. Способность за фантомом стабильности, как бы вытекающей из элитарных наследований, разглядеть будущий кризис управления, свидетельствует о интеллектуальной и политической зрелости населения.
В то же время способность власти понять, что общество уже не может быть руководимо себя же воспроизводящей элитой, что при смене экономики нужна быстрая ротация управленцев по признаку их умений, а не происхождения, – такая способность – признак зрелости власти.
Этот путь созревания общества и элиты Китай прошел достойно, не позволяя зацикливать себя на частных эгоизмах управленцев. Возможно, тут сказались пять тысячелетий цивилизации. Возможно, что-то иное. Но очевидно, что культура местечкового и группового себялюбия там уступила культуре принадлежности к большой общности, выраженной в народе и государстве, как его необходимой оболочке.
У нас ротация элиты была своевременна и эффективна лишь при Сталине. Методы укрощения чиновных самолюбий были тогда незамысловатыми. Китай, как можно понять, создал ситуацию, когда элиту, обкормленную властью, не надо зачищать, а можно просто переместить из государственного и партийного сегмента в сегмент частного капитала. Наши элитарии, начиная карьеры с представительства интересов народа, также неизбежно заканчивают махровой буржуазностью. Но при этом упорно остаются во власти. Да еще и своих, буржуазно воспитанных наследников подтягивают в управление экономикой и государством.
Нам до китайского уровня зрелости общества и элиты надо ещё дожить, не наломав по пути очередных дров.
Не буду говорить, насколько предстоящая в сентябре выборная компания является отражением процессов общественной зрелости. Так как об этом можно будет судить лишь по результатам выборов.
Но можно предположить, что если молодёжь не увидит для себя перспектив, то значительная её часть может стать агрессивна, как стрелки в Керчи и Казани.
И тогда грош нам цена...
Павел Иванович Дмитриев, правовед, публицист
