Ежегодно в День Победы в России проходит акция-шествие «Бессмертный полк» с портретами ветеранов войны. Участники шествия – потомки ветеранов Великой Отечественной войны – несут фотографии своих родственников, павших при освобождении страны от немецко-фашистских оккупантов.
Вопрос происхождения традиции довольно спорен. В советское время многие несли на День Победы фотографии своих павших на войне родственников к мемориалам памяти героев войны. В 2011 году томские журналисты Сергей Лапенков, Сергей Колотовкин и Игорь Дмитриев решили возродить эту традицию. Их поддержала местная томская телекомпания, и 9 мая 2012 года по улицам Томска прошел первый российский марш «Бессмертный полк», в котором приняло участие более шести тысяч человек, несших около двух тысяч портретов участников войны. Идея томских журналистов состояла в том, чтобы герои войны могли бы пусть хотя бы даже с фотографий символически участвовать в празднике в их честь.
Через год, став популярной благодаря освещению в региональных и федеральных СМИ, акция прошла в Туле, Урюпинске, Калуге, Барнауле, Кургане, Кирове, Чебоксарах, Новокузнецке, Перми, Архангельске, Благовещенске, Казани, Новосибирске, Екатеринбурге, Волгограде, Ачинске, Красноярске, Абакане, Кызыле и Омске. В 2013 году она проводилась уже в 120 городах и селах России и в нескольких зарубежных странах. В 2015 году «Бессмертный полк» прошёл в 1150 населённых пунктах семнадцати стран мира, а в 2016 году — в 42 странах. Движение стремительно разрасталось...
С чем связан успех и быстрое распространение по всему миру акции «Бессмертного полка» в столь короткий срок? Причиной ли всему существовавшая в советское время традиция нести фотографии павших на войне родственников к мемориалам памяти героев войны? Или кампания, проводившаяся СМИ? Это спорный вопрос, на который нельзя дать однозначного ответа, как и на вопрос, как возникают и укореняются новые традиции, как они стихийно складываются или угасают под пластом новых культурных наслоений или инокультурных влияний. В связи с этим интересно посмотреть на стоящие за внешней атрибутикой и антуражем архетипы и на их укорененность в народном сознании...
Наверное нельзя не согласиться, что наиболее «общим» образом, возникающим в сознании человека, смотрящего на шествие «Бессмертного полка», является образ «народного единства», единого всенародного порыва устремлений настоящих и ушедших поколений – пусть последних и символически – вместе засвидетельствовать свою любовь к Родине и отдать долг чести ее героям, сложившим свои жизни на алтарь великой Победы. «Бессмертный полк» действительно символ «народного единства», но в особом смысле. Это не просто «единство», как, например, единство всех трудящихся планеты на первомайском параде, демонстрирующих готовность бороться за свои права и отстаивать их, как это понималось в советском проекте. Это особое, «вневременное единство», единство живых и мертвых, настоящих и прошлых поколений, «единство в вечности», которое по своему «статусу» несравнимо «шире» единства живущих только в данный момент людей…
Обратимся теперь к церковному понятию соборности, понимаемой как единство в Церкви живых и усопших, единство в служении Церкви и в евхаристическом общении. В русской религиозной философии понятие соборности было введено А.С.Хомяковым, развито славянофилами К.С.Аксаковым и И.В.Киреевским. Свое дальнейшее развитие концепция соборности получила в трудах философов Вл.Соловьева, Н.Ф.Федорова, Е.Н.Трубецкого, П.А.Флоренского, С.Н.Булгакова, Н.А.Бердяева и других.
Согласно церковному пониманию соборности, умершие христиане, святые, подвижники мистическим образом продолжают пребывать в единстве со всеми верующими православными христианами, участвующими в таинстве Евхаристии, где бы они не находились, вне временных и пространственных рамок и ограничений. Так, апостол Лука говорит «Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы» (Лк. 20: 38). И мертвые потому и именуются «усопшими», что «уснули» до Судного Дня, само название их «усопшими» – это метафора их будущего пробуждения для вечной жизни. Согласно И. В. Киреевскому, «...Церковь православная не ограничивает своего самосознания каким-нибудь временем, сколько бы это время ни почитало себя разумнее прежних; но вся совокупность христиан всех веков, настоящего и прошедших, составляет одно неделимое, вечно для нее живущее собрание верных, связанных, единством сознания столько же, сколько общением молитвы» (Киреевский И.В. О необходимости и возможности новых начал для философии // Критика и эстетика. М.: Искусство, 1979, с. 293-332, с. 317).
Не смешивая церковное понятие соборности и феномен «Бессмертного полка», попробуем провести между ними напрашивающиеся параллели. Если посмотреть на акцию-шествие «Бессмертного полка» как бы через «призму» категории соборности, то можно заметить здесь полный набор её атрибутов. Так, идущие вместе участники шествия, объединенные радостью Победы и общим порывом почитания и любви к павшим за нее предкам-героям, символизируют пребывающих в евхаристическом общении христиан – образ Церкви. Портреты погибших, словно оживают, «идя» в одном строю с участниками марша, что можно, опять же, символически соотнести с христианским представлением о святых, находящихся в постоянном молитвенном общении со всеми членами Церкви. А одновременное движение «Бессмертного полка» по многочисленным городам и весям России – с жизнью всего церковного организма. Тем самым, феномен «Бессмертного полка» символически соотнесенный с православной категорией соборности, является ее своеобразным гражданским образом, ее отражением в общенациональном сознании.
Данное сравнение, пусть и остающееся на уровне метафоры, дает нам ответ на вопрос, поставленный в начале статьи. Успех и быстрое распространение акции «Бессмертного полка» по городам и весям России, а так же за ее пределами, везде где живут русские люди, чтущие память своих предков-героев и считающие нашу Победу своим общим делом, связан с архетипом соборности, издревле присущим русскому народу, как народу воспитанному в православной духовной традиции, несущему ее на протяжении всей своей тысячелетней истории. А сам марш, путем символического использования атрибутов соборности, несущих вневременной, надисторический характер, становится в этом смысле как бы запросом на воцерковление гражданского общества через православную духовную традицию. Именно символическая связь феномена «Бессмертного полка» с глубинными и надвременными архетипами соборности, братской христианской любви, общения с предками-героями, павшими за нашу Родину и нашу веру, придает «устойчивость» недавно возникшей традиции и становится залогом ее быстрого и успешного распространения по всему русскому миру...
Но не является ли «натяжкой» данное сравнение, ведь подобного рода акции имели место и в советский период русской истории? Действительно, если подойти к вопросу только с точки зрения наличия «формальной» атрибутики, то в советских парадах в честь дня октябрьского переворота 1917 года, на которых несли портреты вождей компартии, также можно было бы усмотреть некое «подобие» соборности, даже если участники акций этого не только не осознавали, но были атеистами или воинствующими безбожниками. «Все основные элементы того духовного, психологического, эмоционального, практического и вероисповедного комплекса, который мы называем словом "христианство", находят себе соответствия в коммунизме. А именно: коммунизм не признает трансценденции, но у него есть своя замена для нее (история, чьи законы соответствуют предопределению у христиан). У коммунистов есть своя эсхатология, представления о царствии небесном (коммунистическое провозвестие о грядущем бесклассовом гармоничном обществе), своя дихотомия добра и зла (пролетариат и буржуазия), свои великие пророки и апостолы (Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, Мао Цзэдун), свои святые и мученики (пламенные революционеры), свои святыни (Смольный, Кремль), свои обряды и молитвы (партийные съезды, годовщины великих событий, памятные мероприятия, лозунги), своя церковь (партия) с соответствующей церковной иерархией (ЦК) и даже - в дополнение ко всему этому - свои еретики (уклонисты)» (Игнатов А. Отрицание и имитация: две стороны коммунистического отношения к религии // Вопросы философии. 2001. №4, с. 25-30, с. 27). И хотя коммунистической идеологии были чужды представления, не укладывающиеся в прокрустово ложе «движение-материя», а все, что не «укладывалось» объявлялось «метафизикой» и «опиумом для народа», именно советская «псевдорелигия», позволяла говорить и петь, «наступая на горло» советской материалистической идеологии, что «Ленин и теперь живее всех живых...», или «Ленин с нами, он с нами навеки...», или «Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой...», а также практиковать псевдорелигиозные практики на основе коммунистической атрибутики.
Но это лишь внешнее, формальное сходство. Во-первых, именно потому, что коммунистическая «замещающая псевдорелигия» была эрзац-религией христианства (Н.А.Бердяев называл атеистический марксизм псевдо-религией), непреодолимым противоречием в самом себе, непоследовательным атеизмом, который, борясь с христианством, оставался его жалким подражанием, его пародией. Как можно считать пародию на христианство символическим выражением соборности? И, во-вторых, коммунистическое братство и равенство без любви к ближнему и без Бога есть ложное братство. Единство в противостоянии «мировому империализму», «братство» в ненависти к «классовому врагу», портреты вождей коммунистической партии – как символы этой непримиримой борьбы за идеологическую пустышку, «светлое бесклассовое общество». И бесконечный бой: «И вновь продолжается бой, И сердцу тревожно в груди. И Ленин такой молодой, И юный — Октябрь впереди!» (припев песни 1974 года, авторы: Н. Добронравов и А. Пахмутова). А по окончании этого боя нет уже никаких связывающих скреп для распадающегося на индивидуумы «общества разумных эгоистов»... Конечно, у коммунистов тоже была своя «любовь к ближнему» - классовое братство товарищей, своеобразная «религиозная каста неимущих» и свое самопожертвование ради светлого будущего, коммунистического рая. Но «любовь к ближнему» была лишь в рамках коммунистического классового проекта, между пролетариями, которые только и могли быть «товарищами» в борьбе против общего классового врага. Это было братство в ненависти, а не братство в христианской любви, где все люди братья, независимо от их классового происхождения. А в позднесоветский период, когда ни «запасов ненависти», ни веры в идеологическую пустышку уже не осталось, все превратилось в обычный ежегодный чисто гражданский праздник, лишенный своего исходного идеологического и псевдорелигиозного наполнения.
Напротив, в шествии «Бессмертного полка» мы видим выражение любви ко всем павшим за Родину и Отечество, к родным и близким, отдавшим жизни за нашу свободу, любви к своей родной земле, на которой мы выросли. По словам евангелиста Иоанна, «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя» (Ин. 15: 13). Любовь эта безусловна, она не в рамках того или иного проекта, она не веха на пути к несбыточным мечтам, она преодолевает пространство и время, соединяя поколения. Она есть средоточие всего нашего существования как единого народа с общей памятью о своей великой истории, своей вере и своих героях.
Антон Владимирович Катасонов, кандидат политических наук, Москва
