«Посылаю тебя на страдания»

В этом году, 12 августа, исполняется 50 лет со дня блаженной кончины митрополита Мануила (Лемешевского), чье имя навсегда войдет в историю Русской Церкви как неустрашимого архипастыря-молитвенника, отстоявшего чистоту православия в Петроградской-Ленинградской епархии, практически полностью перешедшей в 20-е годы в руки обновленцев. К этой дате издательство «Царское Дело» подготовило жизнеописание приснопамятного митрополита, основанное на его дневниках, письмах и иных архивных документах. Книга называется «Молитвой окрыленный».

В те черные революционные годы, когда узурпировавшие власть богоборцы обезглавили самую крупнейшую, знаковую епархию, расстреляв митрополита Вениамина и выслав из Петрограда всех викарных епископов, никто из архипастырей не соглашался возглавить столь опасную для их судьбы кафедру. Тогда православные вспомнили о «фанатичном», бесстрашном иеромонахе Мануиле, которого они хорошо знали по работе в Спасском православном братстве и Литейном отделении Александро-Невского братства трезвости. Протоиерей Александр Дернов направился в Москву ходатайствовать о возведении его в сан епископа. Патриарх не возражал, однако повелел о. Александру посоветоваться с местным духовенством. Общее собрание одобрило выбор, однако настояло, чтобы было выдвинуто не одна, а несколько кандидатур: о. Серафим (Протопопов, будущий архиепископ), о. Варлаам (Сацердотский, будущий архимандрит) и о. Мануил (Лемешевский, будущий митрополит). Выбор Святейшего пал на о. Мануила.

Его хиротония была совершена 23 сентября 1923 года в церкви св. Димитрия Солунского на окраине Москвы, в Благушах. Богослужение совершали Патриарх Тихон (слабый от только что перенесенного нефрита), архиепископ Верейский Иларион (Троицкий), архиепископ Костромской Севастиан (Вести), недавно принесший покаяние за уклонение в обновленчество, и епископ Иерофей (Афонин), впоследствии примкнувший к иосифлянскому расколу. После литургии Патриарх, опираясь на посох, напутствовал новопоставленного владыку кратким, но сильным словом: «Посылаю тебя на страдания, ибо кресты и скорби ждут тебя на новом поприще твоего служения, но мужайся и верни мне епархию...»

Владыка Мануил полностью оправдал доверие Патриарха. Будучи назначен временно управляющим Петроградской епархией, он служил практически ежедневно, а по праздникам у него хватало сил на три службы: в одном храме - литургия, в другом - вечерня с акафистом, в третьем - утреня. И после каждого богослужения он неизменно произносил проповеди о пагубности раскола, призывая твердо стоять за своего Патриарха. Каждого богомольца он благословлял индивидуально, порой задерживаясь после службы на несколько часов.

Епископ Мануил не был похож на архиереев, которых раньше приходилось видеть народу. По меткому выражению А. Левитина (бывшего обновленца, вернувшегося в лоно Православной Церкви), «он принес сюда, на берега Невы, дух Николо-Столбенской пустыни - дух керженских скитов, ревность Аввакума и непримиримость боярыни Морозовой». Люди сотнями приходили к нему со своими нуждами и вопросами. Народ сердцем чувствовал, что пламенные проповеди архиерея - это не просто слова, а монашеское одеяние - не только дань традиции. Однажды дав обет нестяжания, епископ оставлял на свои нужды лишь самое необходимое, с готовностью делясь деньгами и продуктами с нуждающимися. По его признанию, случались дни, когда к вечеру у него не оставалось денег даже на трамвайный билет, и тогда он отправлялся к месту службы пешком, не стесняясь расстоянием.

Ревностное слово архипастыря и его сподвижников вызвало горячий отклик в сердцах православных петроградцев. Уже через две недели после начала его архипастырского служения Патриаршая Церковь пополнилась на сто священников. В октябре около 90 петроградских приходов (почти три четверти) присоединились к Патриарху, а сельские общины присоединились практически все. Особенно ярко это проявилось 2/15 октября, когда вместе с епископом Мануилом на отпевание протопресвитера о. Александра Дернова пришли 144 священника и 47 диаконов. А 15/28  октября 1923 года, когда под омофор Патриарха Тихона вернулась Александро-Невская Лавра, Петроградская епархия праздновала как день Торжества Православия. И православным было что торжествовать: после литургии пять минут потребовалось только для того, чтобы в центр храма из алтаря вышли священнослужители, облаченные в одинаковые праздничные одежды, - 49 архимандритов, протоиереев, иереев и 95 архидиаконов, протодиаконов и диаконов...

За четыре месяца пребывания епископа Мануила на Петроградской кафедре - за 126 дней - ему удалось в корне изменить расклад сил. Бывшая столица перестала быть цитаделью обновленчества: 83 прихода из 115, бывших обновленческими, перешли в ведение Патриарха.

Ревностную деятельность епископа Мануила не остановили ни циркуляр № 254 наркомюста, запрещавший поминать на церковных богослужениях лиц, находящихся под судом (в том числе и Патриарха), ни циркуляр Петроградского прокурора от 13 января 1924 года, который определял поминовение Святейшего (кстати, уже отпущенного на свободу) как уголовно-наказуемое деяние. Владыка Мануил хорошо понимал, что этот документ предзнаменует его скорый арест, но не убоялся. Он изначально знал, на что он идет. «Посылаю тебя на страдания, ибо кресты и скорби ждут тебя на новом поприще твоего служения, но мужайся...»

А крестов и страданий на долю владыки Мануила выпало немало. 2 февраля 1924 года он был арестован, и с этого момента тюрьмы и лагеря на тридцать лет вперед сделались его скорбными пристанищами, выпуская преосвященного узника из своих цепких объятий лишь на малое время... Соловки, Мариинский, Канский, Потемский лагеря...

Но что еще горше - вечной спутницей архипастыря-исповедника, и не только до конца его дней, но и по кончине, сделалась человеческая клевета. И еще можно понять, когда очернить владыку Мануила пытались обновленцы, приписывая ему фанатизм, политиканство и т.д. и т.п. Тут удивляться не приходится - они жаждали крови врага, разбившего их ряды, как жаждали крови митрополита Вениамина и Патриарха Тихона. Революционеры от христианства хорошо усвоили: «Поражу пастыря, и рассеются овцы» (Мк. 14: 27). Однако какими чувствами руководствуются некоторые наши православные современники, понять невозможно.

Так, в 2009 году в «Вестнике ПСТГУ», выпуск II: 4 (33), было опубликовано исследование Н.А. Кривошеевой и Т.И. Королевой «Роль епископа Мануила (Лемешевского) в разгроме обновленчества в Петрограде». Вступительную статью и комментарии к нему подготовила непосредственно Н.А. Кривошеева, и из них следует, что роль владыки Мануила в разгроме обновленчества свелась к его... «духовному родству с обновленчеством». Что владыка был бестактным архиереем, агентом ГПУ, и по его вине многие невинные люди стали жертвами богоборческих властей. Факты доносов не приводятся. Имена жертв тоже. А выводы исследователя строятся на следующих логических построениях:

1. Митрополиту Иоанну (Снычеву), как автору статьи «Митрополит Мануил и его борьба с обновленчеством и иосифлянским расколами», следует отказать в доверии. То есть ему «можно было бы отдать должное, - утверждает Кривошеева, - ... если бы с превозношением имени своего духовного отца он не бросал бы тень на все питерское духовенство и не принижал заслуг как Святейшего Патриарха Тихона, так и других мужественных борцов с обновленчеством и, что еще важнее, не подтасовывал исторические факты».

На каком основании автор полагает, что митрополит Иоанн бросил тень на петроградское духовенство и самого Патриарха Тихона, которого в действительности владыка глубоко почитал, осталось неизвестным. А подтасовка фактов, по мнению Кривошеевой, заключается в том, будто «по убеждению митрополита Иоанна, заслуга в разгроме обновленчества в Русской Церкви 1920-х гг. принадлежит полностью (здесь и далее полужирным выделено издательством) епископу Мануилу», - хотя владыка Иоанн ничего подобного никогда не утверждал.

2. «Духовное родство» митрополита Мануила с живоцерковниками заключается в том, что он обратился с просьбой написать книгу об обновленчестве (и оплатил этот труд) к бывшему живоцерковнику Анатолию Левитину: «Как говорят, кто платит, тот и заказывает музыку», - то есть, по мнению Кривошеевой, Левитин излагал не свое внутреннее видение этого страшного явления в истории Церкви, а чужое - митрополичье. При этом автор статьи сама же цитирует признание владыки, что он во многом разойдется (и разошелся) в оценках. Для автора статьи вообще «странно, что митрополит решил, что история обновленчества заслуживает наиболее пристального внимания». А уж если ее писать, то, по ее мнению, следовало обратиться «к твердому в православии историку» - например, к Аркадию Ильичу Кузнецову, как это сделал Патриарх Тихон (тоже почему-то считавший необходимым написать историю обновленческого движения).

К слову сказать, авторство труда «Обновленческий раскол в Русской Церкви», вышедшего под фамилией Кузнецова, до сих пор остается под вопросом, ибо права на него давно заявил тоже бывший обновленец - епископ Сергий (Ларин).

3. Действия епископа Мануила вызывали недовольство у представителей духовенства 20-х годов. Например, протоиерей Николай Чуков (будущий митрополит Григорий) запечатлел в своих дневниках: «На "собрании узников" посмотрел на здешнее духовенство... Преосв[ященного] Мануила бранят основательно...» Причина, по утверждению Кривошеевой, заключалась «в нетактичном отношении епископа Мануила к возвращающимся из обновленчества» и, в частности, в требовании публичного покаяния, на что ему пеняли в том числе и Патриарх Алексий (Симанский), и будущий митрополит Григорий. «Я не признаю никаких покаяний перед паствой», - записывал последний в дневнике 10/23 июля 1923 года. И двумя днями ранее: «В нем [чине покаяния] нет христианской любви» (запись от 8/21 июля 1923 года).

Однако владыка Мануил никогда не решал самолично, каким образом ему надлежит действовать. Будучи в Москве, он хорошо изучил опыт борьбы с обновленчеством, которой в столице руководил архиепископ Иларион (Троицкий) - правая рука Патриарха Тихона. Именно он разработал чин покаяния - причем покаяния публичного, через который отпавшие в обновленчество архиереи и священники принимались в лоно Православной Церкви. И именно он настаивал, чтобы обновленческие храмы были заново освящены - по великому чину, начиная с Престола. Этим самым владыка Иларион желал подчеркнуть, что обновленчество оскверняет храм, подобно безбожию и ереси. Первым, в начале июля, таким образом был заново освящен московский собор Сретенского монастыря. А в среде архиереев одним из первых принес покаяние Владимирский митрополит Сергий (Страгородский, будущий Патриарх). 28 августа 1923 года он пришел в Донской монастырь в простой монашеской рясе, в черной скуфейке, без каких-либо знаков отличия, и встал на левый клирос. Никто не подошел к нему под благословение. После причастного стиха Сергий коленопреклоненно прочел акт своего отречения от обновленческого раскола, подошел к Патриарху и поклонился ему до земли. Святейший троекратно облобызался с раскаявшимся архипастырем и надел на него архиерейский крест и панагию, иподиаконы накинули ему на плечи мантию, а архиепископ Иларион подал на блюде белый клобук.

Весь этот опыт учел, отправляясь в бывшую столицу, новопоставленный епископ Мануил. И если Кривошеевой не нравится, как именно отпавшие в ересь архиереи приносили свое покаяние, то ей следовало адресовать свои претензии к священномученику Илариону и Патриарху-исповеднику Тихону.

4. Нетактичность митрополита Мануила, по мнению Кривошеевой, заключается также в том, что он назвал «опороченными» священников, побывавших в заключении. Да, назвал. Но совсем не в том смысле, какой придает ему автор статьи. Владыка имел в виду, что опороченными их считает светская власть, и поэтому она не даст возможности бывшим узникам стать «полезными для епархиального управления», как об этом просил его епископ Венедикт (Плотников). В этом смысле владыка и сам к тому времени был «опороченным», ибо уже побывал под арестом по делу православных братств.

5. «У епископа Мануила даже Святейший Патриарх Тихон, по его мнению, был опорочен, так в своей декларации "Новые пути Церкви", он пишет: "Всер[оссийский] Церк[овный] Собор, согласно правил Православной Церкви, обязан обсудить вопрос о предании формальному церковному суду Св[ятейшего] Патриарха". Что ж, здесь он полностью смыкается с обновленцами, которые предали Патриарха Тихона суду на своем лже-Соборе».

Обрыв цитаты - не лучший способ доказательств. Владыка Мануил вовсе не требовал церковного суда над Патриархом. Приведем цитату полностью: «Всер[оссийский] Церк[овный] Собор, согласно правил[ам] Православной Церкви, обязан обсудить вопрос о предании формальному церковному суду Св[ятейшего] Патриарха или о прощении ему всех упущений и ошибок по церковному водительству, в силу общих условий политически государственных (освобождение его из под стражи -из-за раскаяния в своих заблуждениях за период 1917-1922 годов)».

То есть архиерей, глубоко преданный Патриарху, не перестававший поминать его ни в пору священства, ни в пору епископства, даже тогда, когда это грозило ему арестом (в силу циркуляра Петроградского прокурора), этот архиерей совершенно законно утверждает, что прежде всего нужно созвать Поместный Собор, который единственно и правомочен решить: нужно ли предавать Патриарха церковному суду или - соборно простить. Причем лично для нас нет сомнений в том, за какое решение голосовал бы епископ Мануил, если бы власти дозволили созвать Собор...

Точно так же епископ Мануил полагал, что только Поместный Собор может решить вопрос о новом стиле, о введении русского языка в богослужение, о женатом епископате и т.д.

Кроме того, свою декларацию «Новые пути Церкви», по показаниям самого владыки, он предполагал вынести на обсуждение съезда Лужского уездного духовенства и выборных от мирян, о котором он хлопотал перед властями накануне ареста.

6. То, что владыка Мануил «полностью смыкается с обновленцами», доказывает, по мнению Кривошеевой, и дневниковая запись протоиерея Николая Чукова от 23 декабря 1923 года: «Епископ Мануил подавал рапорт о принятии Боярского с наклоном в сторону весьма благоприятную: что приобретем незаменимого сотрудника по управлению (!)». Кривошеева комментирует: «Вероятно, по мнению епископа Мануила, Боярский был не "опороченˮ» (о термине «опорочен» говорилось выше).

Между тем инициатива и решение о принятии Боярского (даже в изложении о. Николая Чукова) исходила вовсе не от владыки Мануила. Цитируем: «2/15 декабря. Вчера утром, в 10 ч[асов] было экстренно созванное собрание епископов и духовников-священников в Феодоровском подворье, где служил Пр[еосвященный] Мануил, для обсуждения важного вопроса: Пр[еосвященный] Мануил где-то виделся с Боярским, и тот поведал ему свою скорбь и свое желание присоединиться к православным, прибавив, что это желание и всего епарх[иального] управления, которое т[аким] о[бразом] перейдет в руки Пр[еосвященного] Мануила...» И только по результатам того собрания владыка подал рапорт Патриарху, который и был Святейшим утвержден.

Кстати, как это ни кажется парадоксальным, но и сам Патриарх Тихон был готов принять (и принял) в Синод обновленца В.Д. Красницкого. Из документов Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) известно, что, когда в феврале 1924 года Святейший всеми силами добивался от властей регистрации Синода, богоборцы поставили ему условием введение в состав Синода ряда лиц, «хорошо ведомых ОГПУ». А месяц спустя та же комиссия назвала и конкретную фамилию, поручив ОГПУ ввести в Синод именно В.Д. Красницкого. Тучков заявил Первоиерарху, что только в этом случае Синод будет зарегистрирован, как ранее он же грозил Святейшему новым арестом, если тот не пойдет на соглашение с обновленцами. Причем Красницкий, рвавшийся в Синод, предложил «компетентным органам» гораздо более радикальную программу по уничтожению Патриарха, нежели планировало само ОГПУ. И при всем при том Святейший был согласен допустить к управлению живоцерковника, лишь бы получить согласие властей на регистрацию Синода и обеспечить Церкви устойчивую иерархию в случае его ареста или смерти.

21 мая 1924 года Патриарх, хорошо понимавший, с какой целью власти пытались ввести в Синод раскольника, своим постановлением «ради мира и блага церковного» включил Красницкого в состав Синода и одновременно направил послание об организации административных органов ВЦУ и Епархиальных Советов на местах, призвав вводить в их состав представителей «Живой Церкви».

7. Заслуга в разгроме обновленчества в Петрограде принадлежит якобы не столько владыке Мануилу, сколько владыке Николаю (Ярушевичу), который, как пишет Кривошеева, в 1922 году «сумел создать мощную централизованную организацию. Епископ Николай произносил пламенные проповеди, призывая верующих постоять за "истинное православие"». И это так. Только надо помнить, что осторожный, дипломатичный епископ Николай (Ярушевич), чьи заслуги перед Церковью не подлежат сомнению, при утверждении «истинного православия» в 1922-1923 годах запрещал священству поминать Патриарха, а 2 мая 1923 года, находясь под следствием в Бутырской тюрьме, подписал письмо на имя Введенского, в котором безоговорочно признавал обновленцев и постановления их разбойничьего Собора, в том числе и о лишении сана Патриарха Тихона. «Я, - писал преосвященный Николай, - вместе со всеми честными сынами Церкви требую тягчайшего суда и лишения сана б[ывшего] патриарха Тихона за все его преступления» (Сухоруков А.Н. Малоизвестные страницы церковного служения экзарха Украины митрополита Михаила (Ермакова) в 1922-1923 годах (по материалам следственного дела) // Вестник ПСТГУ II: История. История Русской Православной Церкви: сб. М., 2009. № 1 (30). С. 79-122). Впрочем, даже знание этого факта не позволяет нам бросить камень во владыку Николая - слишком уж смутным, дьявольски запутанным было то время...

8. Архиереем, полагает Кривошеева, владыка Мануил стал случайно, как бы «на безрыбье»: «Вероятно, выбор малоизвестного иеромонаха на епископство был обусловлен тем, что любого более или менее выдающегося представителя петроградского духовенства ГПУ сразу же изолировало, кроме того, иеромонах Мануил был близок ко многим обновленцам еще по работе в совете православных братств». И далее: «Возможно, глубокая внутренняя связь с обновленчеством и их лидерами таилась глубоко внутри самого епископа Мануила». То есть, из сказанного получается, что Патриарх Тихон желал, чтобы его избранник был духовно близок (а не только ранее знаком) с раскольниками? Мы убеждены в обратном: что для Святейшего Патриарха при вынесении решения было важно мнение верного ему народа Божия, недаром он просил обсудить кандидатуру иеромонаха Мануила на собрании.

Что же касается непременной изоляции «любого более или менее выдающегося представителя петроградского духовенства», то напомним, что оставшись без епископов, подавляющая часть петроградского духовенства (и выдающегося, и не очень) поспешила примкнуть к обновленцам. Остававшиеся же на свободе непетроградские епископы, в том числе и архиепископ Феодор (Поздеевский), либо «скромно» отказывались от предложения возглавить столь опасную епархию, которое грозило им в лучшем случае неминуемой высылкой, а то и арестом, либо уже на следующий день сбегали, как это сделал архиепископ Гурий (Степанов).

9. Митрополит Мануил в ходе следствия 1922 года якобы «сдал» властям все православные братства Петрограда и их руководителей и, следовательно, по логике Кривошеевой, уже тогда начал сотрудничать с ГПУ. «Из этого следственного дела, - пишет она со ссылкой на статью В.В Антонова «Приходские братские братства в Петрограде (1920-е годы)», - стал известен "наиболее полный список братствˮ и их руководителей, существовавших в Петрограде в то время, который собственноручно "привел в своих показаниях иеромонах Мануилˮ, хотя "почти треть из перечисленных братств, в котором он был секретарем, в общебратский союз не входилаˮ. По данному делу <...> все викарные епископы были высланы из Петрограда, а иеромонах Мануил остался на свободе». И в примечании добавляет: «К сожалению, автор не отметил того факта, что иеромонах Мануил, единственный из проходивших по данному делу подозреваемый, дал собственноручные показания, где и привел этот список».

Заметим, что дело, по которому проходил иеромонах Мануил, так и называлось, «Дело православных братств», т.е. все эти братства были заранее хорошо известны «компетентным органам», причем по совершенно легальным источникам - как по синодальным документам, так и по информации в церковной прессе, а все активные представители братств (кроме, разумеется, обновленческих) были арестованы на основании доносов живоцерковников, так что иеромонаху Мануилу не было нужды и смысла «доносить», сообщая заведомо известные ГПУ факты. Он лишь письменно отвечал на вопросы, которые были поставлены ему следствием. Кроме того, на основании его показаний никто впоследствии арестован не был (если бы вдруг чекисты забыли кого-либо арестовать). Да и до суда дело вообще не дошло. Что же касается «собственноручных показаний», то такая практика была вполне в духе тех времен: письменные показания предпочитали давать (во избежание их искажений) многие образованные узники, в том числе и Патриарх Тихон (его заявление в Верховный Суд РСФСР было факсимильно воспроизведено 1 июля 1923 года в «Известиях...» и других газетах).

Кроме того, викарные епископы были высланы из Петрограда вовсе не «по данному делу», по которому судебное решение вовсе не выносилось, а в соответствии с пунктом 2 части III Отчетного доклада Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б) в Политбюро ЦК РКП(б) от 16 февраля 1923 года: «Намеченных питерским ГПУ пять наиболее реакционных церковников, руководителей автокефального движения, выслать». Что же касается о. Мануила, то он, как и все прочие арестованные и отпущенные без суда, ни архиереем, ни руководителем автокефального движения не являлся, а значит и высылке не подлежал.

10. «"В конце января епископ Мануил прибыл в Москву и явился к Тучкову для переговоров о делах Ленинградской епархии", - цитирует Кривошеева книгу Левинского. - Здесь почему-то наши "историки" не задают себе вопроса, зачем он явился к Тучкову, а не к Патриарху Тихону, ведь с ним надо вести "переговоры о делах Ленинградской епархии"». Хотя прямого утверждения о сотрудничестве с органами здесь не звучит, однако любой «проницательный» читатель сразу догадается: зачем же еще правящему архиерею нужно встречаться с «главпопом» Тучковым, если не с целью доноса.

Между тем владыка, естественно, у Патриарха был. И столь же естественно для того времени, что Патриарх-то и направил владыку Мануила к секретарю антирелигиозной комиссии при ЦК ВКП(б) и одновременно ее куратору от ГПУ , как направлял к Тучкову всех архиереев с теми церковными вопросами, на которые требовалось разрешение именно светских чиновников.

11. Сотрудничество владыки Мануила с ГПУ, по мнению автора статьи, якобы подтверждает и тот факт, что «по приезде в Петроград из Москвы [после хиротонии] епископ Мануил не был арестован», а, по признанию самого преосвященного Мануила, «побывал в Смольном, в церковном отделе, был у Прокурора, был в местном райисполкоме (пр[оспект] 25 Окт[ября], ул. Фонтанка) и посетил 6 октября ГПУ. Имел там собеседование с т[оварищем] Коршуновым, которому и выдал обязательство, которое я нерушимо старался соблюдать и, кажется, нигде не нарушил...» Что же означают эти визиты? «Вероятно, "собеседование с товарищем Коршуновымˮ придавало смелости епископу Мануилу и вселяло уверенность в том, что репрессии его не коснутся. Остается неразрешенным вопрос, о чем было это собеседование. Возможно, что сотрудничество с ОГПУ началось не в конце 1927 г., как утверждают некоторые исследователи, а гораздо ранее, и по побуждению самого епископа. Может быть, поэтому и Е.А. Тучков "говорил всегда о нем с раздражениемˮ».

Априори считая владыку Мануила агентом компетентных органов, автор с помощью «вероятно», «возможно» и «может быть» пытается определить начало такого «сотрудничества». И одним из ее «доказательств» становится тот факт, что преосвященного Мануила арестовали не сразу после хиротонии, а через четыре месяца.

Между тем всякому исследователю того времени хорошо известно, что любому назначенному епископу надлежало незамедлительно представиться местным властям. Без этого служить было невозможно. Запрещено. Контрреволюционно. Владыка и так подзадержался с визитом в политическое управление, оттягивая эту тягостную обязанность. А вопрос, о чем было собеседование владыки с товарищем Коршуновым, оставшийся для Кривошеевой неразрешенным, легко разъясняют дневники того же протоиерея Николая Чукова: «Завтра [1 октября н.ст.] еп. Мануил явится в Исполком и ГПУ с сообщением, что он прибыл в качестве представителя Патриарха, просит по всем делам, касающимся духовенства-"тихоновцев", обращаться к нему, он за него отвечает своей головой и ручается за его неконтрреволюционность».

Что же касается Тучкова, то владыка Мануил раздражал его вовсе не потому, что тот являлся осведомителем, а тем, что при всех своих заверениях в лояльности советской власти (как это делал и Патриарх Тихон, и практически все правящие архиереи), он ни на йоту не желал отступить от православных канонов.

Да, владыка Мануил не исключал возможности сотрудничества со светскими властями, но совсем не в том смысле, в каком это пытаются представить его обвинители. Ему, как и многим архипастырям, в то время казалось, что гонения на верующих есть результат какого-то недопонимания и нужно только убедить власть, что Церковь ей не враг, что она ищет пути возможного «мирного сосуществования»...

К слову сказать, о вездесущих агентах ГПУ-НКВД-КГБ владыка Мануил знал не понаслышке. Их незримое присутствие явственно ощущается даже между строк следственного дела 1924 года. Откуда следователю было знать, что брат выделил на поездку епископу Мануилу 15 долларов? Откуда ему было известно, что на похоронах протопресвитера Александра Дернова и за всенощной в Сергиевском соборе епископ что-то говорил о «новой прекрасной жизни», недостаточно ясно выражал свое отношение к существующему государственному строю и допускал резкие выражения в адрес живоцерковников? Кто ему сообщил, что в окружении владыки есть «неблагонадежный» элемент - некто Н.Н. Поляков (царский полковник, проходивший по одному делу с епископом Мануилом и также осужденный к трем годам заключения на Соловках)?

Горький опыт вынудил владыку очень осторожно относиться к новым людям, появлявшимся в его окружении. И даже когда судьба наконец, на седьмом десятке, послала ему верного ученика, последователя и сотаинника, то владыка Мануил, поверив злым наговорам, поначалу посчитал его не кем иным как агентом НКВД. «Ты чей?» - строго спросил он юного паломника, пришедшего за десятки километров, чтобы увидеть «живьем» настоящего архиерея. И только чистый, бесхитростный ответ Вани Снычева: «Я Божий», - и заступничество за него подвижниц-монахинь, проживавших в Сорочинске, успокоили сердце архипастыря.

До настоящего времени не опубликовано ни одного документа, подтверждающего наличие «темных пятен» в биографии митрополита Мануила, поэтому все обвинения в его адрес остаются голословными. Но клевета и не нуждается в доказательствах...

Наветы и ложные обвинения мучили владыку всю жизнь. Недаром после освобождения из Потемских лагерей из груди страдальца-архипастыря вырвалась горькая молитва:

«О, великие и грозные небожители Архангелы Михаил и Рафаил и прочие Ангелы бурь, ветров, смерти и Ангеле-Хранителю мой! Развейте всю злую волю восхотевших меня погубити; смягчите сердца всех замышляющих низринути меня в пучину скорбей и поношения архиерейского; отведите меня от недоверия и нерасположения Патриаршего, от клеветников моих, возстающих на меня и прикрывающихся авторитетом Первосвятителя и всячески унижающих и обвиняющих меня в ложных и недоказанных церк[овных] преступлениях; утишите мою скорбную жизнь и оградите меня от всяких бедствий и сугубо от внезапныя и безпокаянныя смерти, - за предстательство Пречистыя Матери Господа моего Иисуса Христа и во славу Его, - и даруйте мне, хотя бы на малое еще время, пожити тихо, безмятежно и несмущенно и скончати добре житие свое. Аминь». 

*   *   *

Об этих и иных - в том числе радостных, молитвенных, жертвенных - перипетиях нелегкого жизненного пути и служения митрополита Мануила повествует книга «Молитвой окрыленный». Издание подготовлено к печати и допущено к распространению Издательским Советом Русской Православной Церкви. Эта книга адресована тем, кому дорога наша отечественная история, наша Русская Православная Церковь и память о ее верных служителях, не страшившихся ни еретиков, ни раскольников, ни богоборцев с их кознями и казнями. И на сегодняшний день она является наиболее полным жизнеописанием приснопамятного владыки.

Презентация книги «Молитвой окрыленный» состоится в Санкт-Петербурге 6 мая 2018 года  в 17 часов на выставке-ярмарке «Православная Русь» в ВК «Ленэкспо» (павильон 7, Большой пр.В.О., 103). В презентации книги примут участие церковный историк Николай Кузьмич Симаков, директор издательства «Царское Дело» Сергей Игоревич Астахов и главный редактор издательства Елена Ивановна Душенова. На выставке с 3 по 7 мая  книгу можно будет приобрести на стенде издательства «Царское Дело».

Заказать книгу можно также по телефону издательства 8-911-9325493 и на сайте cd@tsardelo.ru .  

Сергей Астахов, директор издательства «Царское Дело»

1. Спасское братство. В центре сидит иеромонах Мануил. Крайний справа стоит его брат Андрей. 1923 год

2. Снимок епископа Мануила из следственного дела о «тайной организации» в Петрограде, 1924 год

3. Преосвященный Мануил, епископ Серпуховский

4. Архиепископ Мануил со своим духовным сыном иеромонахом Иоанном (Снычевым)

5. Архиепископ Мануил в Троице-­Сергиевой Лавре. Слева от владыки А. Савин, справа Н. Одинаркин. Октябрь 1960 года

6. Митрополит Мануил

7. Богослужение. 1968 год

8. Отпевание митрополита Мануила. 15 августа 1968 года