Взрывоопасная однобокость

В 2012 году вышла в свет монография митрофорного протоиерея Александра Соколова «Православная церковь и старообрядчество». Книга издана по благословению епископа Городецкого и Ветлужского Августина (Анисимова). «В книге излагается краткая история Русской Православной Церкви, рассматриваются причины возникновения церковного раскола задолго до XVII века. Особое внимание уделяется троеперстному и двоеперстному крестному знамению, а также многократным попыткам старообрядцев внести свои коррективы в древние церковные книги. Один из главных героев книги - Патриарх Никон, рассматривается его деятельность и значение в истории Русской Православной Церкви и судьбе России. Книга адресована всем тем, кто интересуется историей Русской Православной Церкви и отечественной историей», - говорится в краткой аннотации.

Монография посвящена обоснованию главным образом трех тезисов. Согласно первому тезису, старые обряды, которые отстаивали старообрядцы, на самом деле никогда не существовали, они есть фикция, созданная в результате внесения в церковные книги «исправлений». В соответствии со вторым тезисом, Патриарх Никон святой человек, поэтому необходимо поднять вопрос о его канонизации. Третий тезис гласит, что между церковно-государственными воззрениями Царя Алексея Михайловича и Патриарха Никона есть определенные противоречия.


По мнению протоиерея Александра Соколова, «в середине XVI века на просторах Святой Руси не только в книгах были ошибки, но и по-разному пели «аллилуйя» и ходили где посолонь, а где – противосолонь, и крестное знамение творили по-разному: кто двумя перстами, а кто – тремя. Царь Иоанн Грозный обеспокоился разными настроениями в церковной жизни, в том числе погрешностями в книгах и разностями в обрядах. Поэтому велел собрать Собор, которому задал несколько десятков вопросов» (с. 55-56). «Итак, - делает вывод автор, - за 250 лет до раскола на Руси по-разному пели «аллилуйя» и одни ходили посолонь, другие – противосолонь. За 100 лет до раскола Стоглавый Собор запретил и проклял тех, кто крестится тремя перстами и троит «аллилуйю». Что же касается других обрядов, то они утвердились в церковной практике на Руси еще позднее. Требование посолони внесено в Требник 1602 г., то есть за 50 лет до рассола, а семипросфорие – за 14 лет, в 1639 г. Таким образом, называемые раскольниками «старыми» обряды были для русских людей конца XVI – начала XVII веков новыми. Каноничность и подлинность принятия соборного решения оспаривается рядом историков» (с. 56).

Это, пожалуй, главный вывод, к которому приходит автор относительно обрядов, отстаиваемых старообрядцами. К слову сказать, старообрядцы называются в книге «раскольниками», а отстаиваемые ими обряды величаются «старыми» (закавыченность выдает иронию автора).

Выше обозначенный вывод распространяется автором на все обряды, выдаваемые старообрядцами за старые. Приведем несколько примеров. «Младенческая мудрость, тревожимая выходками тайных врагов веры, положила утвердить православие соединением двух чтений: общего – верного, и редкого – произвольного. Думали: если будем читать: и в Духа Св. Господа истинного, то как это твердо! И это было не ранее, как около 1545 года! Писатель Стоглава видел, что это уже слишком новая новость. И потому-то говорил: «Ино то не гораздо». А поздняя простота доселе считает это за мудрость глубокой старины» (с. 57). Вообще отношение автора к сохранившимся историческим сведениям о Стоглавом Соборе скептическое: «Что касается до мысли о перстосложении для крестного знамения, то историческая критика не может допустить ни того, чтобы Стоглавник означал что-нибудь более, чем записки частного лица о Соборе; ни того, чтобы статья о двуперстии принадлежала Собору, а не писцу Стоглава. Если бы мысль о двуперстном кресте была выражена как-нибудь иначе, тогда еще можно было бы сомневаться, не увлекся ли митрополит Макарий мнением времени? Но статья Стоглава о двуперстии написана необразованным человеком и не согласна со словом Божиим» (с. 63).

В целом, отмечает протоиерей Александр Соколов, «решения Стоглавого Собора имеют под собой каноническую основу, несмотря на иное мнение по этому вопросу. Известно, что митрополит Макарий, святители Гурий и Варсонофий Казанские, бывшие на Соборе в качестве игуменов, не были согласны на все постановления Собора, в частности, о перстосложении для крестного знамения, о сугубой «аллилуйе», числе просфор на проскомидии и других» (с. 68-69).

Далее автор на многочисленных примерах, подкрепленных массой архивных источников, показывает, как старообрядцы вносили в богослужебную и церковную литературу «исправления», закрепляющие (фактически институционализирующие) так называемые «старые обряды». «В 1649 г. у Патриарха возник конфликт с прот. Стефаном Вонифатьевым, а через него глухо и с самим Царем, - отмечает историк. - Был очень удобный момент, чтобы закрепить свои «успехи» на Стоглавом соборе, и старообрядцы стали более успешно исправлять богослужебные книги по-своему. Имеется в виду то, что о двоеперстии по-прежнему запрещалось писать в книгах. Дело печатания запрещенных книг возродили вожди раскола» (с. 80). По его утверждению, «именно при Патриархе Иосифе было совершено подложное свидетельство и внесено в древние книги о двоеперстии и сугубой «аллилуйе» старообрядцами, на которое они же теперь ссылаются вместе с современными апологетами и почитателями старообрядчества» (с. 84).

Введение единогласного напева также, по мнению автора, является результатом подлога старообрядцев. В 1651 году был принят новый служебник. «Новый служебник, во введении которого была рассказана история единогласия и в котором было строго предписано везде его вводить, очень быстро был подготовлен к печати, так как в Печатном Дворе сидели Наседка и Мартемьянов – друзья старообрядцев» (с. 88). «Народ в своем большинстве не хотел нового единогласного (знаменного) напева, внедряемого старообрядцами» (с. 89), - утверждает протоиерей Александр Соколов. По его мнению, «древние мелодии являлись знаменным напевом, привезенным к нам из Греции и Болгарии в XI-XII веках. Он молитвеннее по звучанию, имел более сложные знаки на строке, чем знаменный хоровой одноголосовой напев, принятый старообрядцами в XVII веке» (с. 93). «…Последний, - продолжает он, - являлся искажением более древнего знаменного пения» (с. 93).          

Говоря о старообрядческом двоеперстии, ученый отмечает, что оно «образовалось в XIII-XV веках в России и имеет свою основу: искаженный именословный крест. Большинство иконописцев тех времен не понимали смысла сложения большого, мизинца и безымянного пальцев» (с. 113). «Старообрядцы, говоря о древности двоеперстия, нигде не упоминают о том, что древним двоеперстием являлось двоеперстие сторонников Нестория» (с. 117). По его мнению, «двоеперстие явилось следствием ереси, искажающей православной учение о Святой Троице. Вожди раскола, люди, непокорные учению Церкви, основывались на ересях ариан, несториан, евтихиан» (с. 119).

В книге подробно описывается происхождение обрядов, отстаиваемых старообрядцами, которые, по мнению автора, явились результатом подлога. Это серьезнейшее обвинение, которое протоиерей Александр Соколов строит на базе целого корпуса исторических источников. «Называемые старообрядцами «старые» обряды были для русских людей конца XVI – начала XVII века новыми, которые старообрядцы ввели в церковную практику. И Патриарх Никон имел основания сказать на Соборе 1654 г., где речь шла именно об утверждении изменений в чинах и книгах, что Церковь отменяет новшества, а не вводит их» (с. 120). «В новом устройстве церковного управления старообрядцев было сближение с протестантским управлением Церковью, а Никон отстаивал древнее каноническое устройство Церкви» (с. 394).


Патриарх Никон описан в книге в исключительно положительных свойствах. Автор признает в нем не только властность, ум и образованность, политический гений и лидерские способности, но также молитвенность, аскетизм и стойкость в отстаивании веры Православной. «Он являл собой пример милосердия к бедным, несправедливо притесняемым и нелицеприятия в обличении пороков сильных мира сего, чем нажил немало врагов среди боярства» (с. 159). «Стремления Патриарха Никона одухотворяла общая идея оцерковления жизни. Патриарх Никон понимал Православие не только как учение, но и как путь, истину и жизнь духовную, чему сам был живой пример, начав строительство огромного Воскресенского собора и всего комплекса церковных зданий под названием «Новый Иерусалим»» (с. 184). «Удалившись в Воскресенский монастырь, Никон оделся в бедную грубую одежду и с забвением отдался иноческим трудам, не гнушаясь любой черной работы, являясь при этом примером трудолюбия» (с. 185). «Житие Патриарха Никона полностью соответствовало монастырским наставлениям. В Новом Иерусалиме Первосвятитель возложил на себя железные вериги весом в 14 фунтов (5,5 кг), которые не снимал до самой кончины. Для братии Воскресенской обители Патриарх был образцом молитвенных подвигов и непрестанного труда» (с. 186). «Святейший Никон, имевший дар слезной молитвы, собственным примером побуждал к молитвенному подвигу монастырскую братию» (с. 187). «Молитве способствуют посты, которые Патриарх Никон соблюдал наряду с братией. Он был воздержан в еде. В повседневном быту Патриарх Никон был прост до аскетичности» (с. 189).  

Протоиерей Александр Соколов признает осуждение Патриарха Никона на Соборе 1666-67 гг. и извержение его из Первосвятительского сана несправедливым. «Митрополит Антоний (Храповицкий. – А.Т.) совершенно правильно называет суд над Никоном нечестивым» и «напоминает слова Никона о таинственности его низвержения» (с. 395). Автор достаточно подробно описывает судебный процесс по делу Патриарха Никона. «Пастырские подвиги Патриарха Никона доказаны редкими качествами ума и сердца, которые были признаны народом по его смерти, положившей предел его гонению. Гонения страшные и убийственные для других, для него были горнилом очищения, и враги Никона, искавшие в них погибели и уничтожения для гонимого, возвели его на высочайшую ступень славы и величия. У Никона, пишет митрополит Антоний, была «нежная, мягкая, любящая душа»; это не грубый, черствый и жестокий Никон профессора Каптерева, только карающий и заботящийся о своей власти и чести. Душа Никона горела о славе Божией, и митрополит Антоний пишет: «Этот великий человек понимал, что нет ничего на земле святее храма Божияго, а потому усердно строил благолепные храмы»» (с. 395-396).

Патриарх Никон всей своей благочестивой и, по сути, исповеднической жизнью, отмечает автор, засвидетельствовал святость. «Почитание памяти Патриарха началось сразу после его кончины. Жители сел и деревень, через которые везли гроб почившего Первосвятителя-схимонаха, встречали «тело Блаженного со псалмы литии поющее» и провожали его со слезами» (с. 254). «В Новом Иерусалиме почитание Патриарха Никона никогда не прерывалось. В 1874 г. настоятель Воскресенской обители архимандрит Леонид (Кавелин) создал музей памяти Первосвятителя – один из первых церковных музеев России. (…) Архимандрит Леонид оставил свидетельство о Патриархе Никоне как о местночтимом святом» (с. 255). «Следует отметить почитание Патриарха Никона Святителем Тихоном, Патриархом Всероссийским» (с. 256).

О святости Патриарха Никона, по мнению автора, свидетельствуют его благочестивое, исповедническое житие, народное почитание, чудеса, совершаемые по молитвам к нему, и нетленность его мощей. «Архимандрит Герман и другие священники Воскресенской обители, облачившие почившего в погребальные одежды, убедились в том, что тело Патриарха не было тронуто тлением и не издавало злосмрадного запаха, хотя и лежало десять дней в теплое время. Блаженный Никон словно только преставился» (с. 246-247). «Ныне у гробницы Патриарха Никона совершаются, как и прежде, исцеления душ и телес» (с. 257). «Жизнь, деяния, благодатные дарования (чудотворение, прозорливость) Патриарха Никона позволяют разделить мнение таких людей, как митрополит Антоний (Храповицкий), профессор М.В.Зазыкин, и многих других о том, что этот поистине великий иерарх Русской Церкви достоин того, чтобы быть прославленным в сонме Божиих угодников, в земле Российской просиявших» (с. 359). «Вся жизнь Никона после его ухода подвергалась до самой смерти медленному изводительству, менявшему только формы, но не прекращавшемуся никогда, сделавшему из него мученика страстотерпца. (…) А иерархия не может не вспомнить, что простой русский народ любил и давно прославлял Патриарха Никона своими посещениями, перед его гробницей получал от Бога исцеления» (с. 264).


Идею о том, что между церковно-государственными воззрениями Царя Алексея Михайловича и Патриарха Никона есть противоречия, по мнению протоиерея Александра Соколова, инспирировал Паисий Лигарид, который собственно и занимался идейным сопровождением обвинения Патриарха Никона. «Лигарид занимался постановкой всего дела обвинения и имел в виду придать борьбе против Никона идейный характер – защиты царской власти от покушения на нее со стороны Патриарха. Для бояр это было настоящим приобретением» (с. 208-209).О самом Лигариде автор пишет следующее: «Прибыв в Москву, Паисий Лигарид прежде всего обратился с просьбой дать ему денег, увеличить его содержание, выдать ему архиерейские одежды, саккос и митру, карету с новой упряжью. К расходам казны Лигарида следует отнести и немалые потери от его беспошлинной торговли соболями. Московское правительство смотрело на все это сквозь пальцы» (с. 204). Историк называет Лигарида не иначе как «интриган» (с. 207).

Говоря о политическом кредо Патриарха Никона, автор отмечает, что «это был человек, действующий с ясным убеждением в справедливости своих действий во имя благоденствия Церкви и общественной жизни православного отечества, блага народа своей страны» (с. 249). «Патриарх Никон, опираясь на Иоанна Златоуста, твердо решил этот вопрос в пользу Церкви: в делах церковных «священство преболе царства есть» - цитировал он Златоуста. И добавлял от себя: «Яко идеже Церковь под мирскую власть снидет, несть Церкви, но дом человеческий и вертеп разбойников». Здесь Патриарх Никон оказывался в полном одиночестве, ибо и греческая иерархия, и старообрядцы одинаково отдавали приоритет в решении церковных дел «благочестивому царю». Как видно, у них не возникало и мысли о том, что государство в лице Царя, будучи по природе отличным от Церкви, может оказаться и «не благочестивым» в том смысле, что станет сознательно отступать от Православия. Никон же знал из истории расправы Ивана Грозного с митрополитом Филиппом и видел в современной ему реальности, что такое возможно» (с. 249).

Далее автор рассматривает соотношение двух лозунгов, выражающих определенный тип церковно-государственных отношений, - «Москва – Третий Рим» и «Русская Земля – Новый Иерусалим». По его словам, если первую идею отстаивал Царь Алексей Михайлович, то вторую - Патриарх Никон. И хотя эти идеи во многом совпадают, однако между ними, считает о.Александр Соколов, есть и определенные нюансы. «В идее «третьего Рима» святейший воспринимал прежде всего ее церковное, духовное содержание, выражавшееся также еще более старинной идеей «Русская Земля – Новый Иерусалим». Это представление во многом было синонимичным представлению о «третьем Риме». Во многом, но не во всем! Оно делало акцент на христианской устремленности Святой Руси к горнему миру. Призывая Русь к этой великой цели, Патриарх Никон последовательно создал ряд архитектурных комплексов, в которых заложена идея всечеловеческого, вселенского значения Святой Руси. Иверский, Валдайский, Кийский Крестный монастыри и особенно Воскресенский Ново-Иерусалимский монастырь нарочито были населены православным, но разноплеменным братством (русские, украинцы, белорусы, литовцы, немцы, евреи, поляки, греки)» (с. 249-250).

«Тем самым получилось, что подлинное единение представителей всех народов (всечеловеческое единство) во Христе на земле и на небе может быть осуществлено только на основе православия, и притом по Божию изволению в его русском выражении. Это было явным, почти демонстративным противопоставлением единства человечества в Церкви Христовой его объединению в антицеркви «великого архитектора природы» с целью вавилонского столпотворения. Но при этом также получалось, что «подмосковная Палестина» с центром в Новом Иерусалиме становилась духовным средоточием всего мирового Православия. В то время как Царь только еще мечтал стать владыкой Востока, Патриарх Никон как священноархимандрит Нового Иерусалима уже становился центральной фигурой Вселенской Церкви» (с. 250).          

Автор отмечает, что, несмотря на определенное сходство, идеи «Москва – Третий Рим» и «Русская Земля – Новый Иерусалим», точнее их носители - Царь Алексей Михайлович и Патриарх Никон – вошли в конфликт. «Во взаимодействии двух иконостасов – римского и иерусалимского, как и во взаимоотношениях царской и патриаршей власти должна быть симфония, в противном случае перед Третьим Римом встает перспектива постепенного превращения в Вавилон. Царь не хотел отвергнуть совсем идеал Нового Иерусалима, но он хотел включить Иерусалим в Новый Рим, фактически подчинив святое мирскому. Это и положило начало разлада между царем и Патриархом, между церковной и государственной властью в России. Алексей Михайлович сперма внутренне, а потом и открыто выступил против замысла Никона о Новом Иерусалиме. Он стоял на том, что только его столица Москва – образ небесного града и русский Царь, а не Патриарх – глава всему православному миру. С 1657 г. начались ссоры Царя с Патриархом, в которых Царь обнаружил явное стремление взять в свои руки управление церковными делами, ибо полагал именно себя главным лицом, ответственным за них» (с. 251-252). Напротив, продолжает историк, «Патриарх Никон стремился подчеркнуть симфоническую «нерастворимость Иерусалима в Риме»» (с. 252).    

Вообще протоиерей Александр Соколов в своих рассуждениях о церковно-государственных отношениях в середине XVII века отдает явное предпочтение идеям Патриарха Никона. По его словам, «не стремление, по мнению недругов, Патриарха Никона на главенство в государстве, а претензии Царя на главенство в церковных делах – вот одна из главных причин русской беды XVII века столетия. Рушилась гармония отношений двух глав единого общества, а вместе с этим рушился весь уклад прежней русской жизни, бывший до XVII века» (с. 254).


Книга митрофорного протоиерея Александра Соколова «Православная церковь и старообрядчество» имеет как достоинства, так и недостатки. Она не похожа на классическое научно-историческое исследование. Монография не содержит историографии проблемы, указанные в ней исторические документы и источники приводятся бессистемно, а в их подборе прослеживается пристрастное отношение автора к изучаемому вопросу. Источники и мнения старообрядцев полностью игнорируются, если и приводятся цитаты из их работ, то только такие, которые их дискредитируют. Автор создает исключительно негативный образ старообрядцев, предпочитая называть их «раскольниками», а отстаиваемые ими старые обряды – закавычивать, тем самым придавая своим суждениям иронический характер. В то же время противники старообрядцев, в первую очередь Патриарх Никон, показаны преимущественно в положительном свете. О.Александр Соколов делает много обидных для старообрядцев суждений и выводов, которые вряд ли поспособствуют уврачеванию раскола.

Наряду с вышеперечисленными серьезнейшими недостатками книга обладает и значительным достоинством. Она написана превосходным, выразительным, емким, почти забытым русским языком, благодаря чему читается с большим увлечением. Недаром отец Александр Соколов внешне похож на Л.Н.Толстого. Его монография показывает, что он не только наделен узнаваемой внешностью, но так же, как и этот великий русский писатель, мастерски владеет пером.

Александр Тимофеев, заместитель главного редактора «Русской народной линии»