Страшно подумать...

Не буду называть писателя, рассказавшего мне эту историю, поскольку она - о его сынишке, которому теперь всего лишь тринадцать лет. А было ему десять, когда он все-таки выкрал у своего дедушки настоящий кавказский кинжал, церемонно подаренный каким-то очень уж франтоватым гостем. Мальчишка, зачарованный не просто холодным оружием, а и приманчивым произведением искусства (кто видел, тот знает, как замечательно выглядят эти кинжалы), клянчил у деда эту, с его точки зрения, самую драгоценную игрушку, а дед, от греха подальше, спрятал от внука острющий кинжал в свой потайной чемоданчик, запирающийся на замок. Но сила притяжения к кинжалу была столь велика, что мальчик сумел изогнуть из проволоки замысловатый крючок и справиться с чемоданным замком. Чтобы, значит, овладеть кинжалом хотя бы на краткий миг (ну дня на два или - как уж получится) и, может быть, чтобы затем тайно вернуть его обратно.

А дедушка вдруг умер. И было отпевание в храме. Сначала в сенцах храма все какое-то время стояли, затем гроб внесли и в храм. И каково же было удивление родни, когда увидела она, что в гробу помимо цветов лежит и драгоценный кинжал. И мой приятель лишь нечаянно взглянул на своего сынишку, который был белее мела, и сразу понял, откуда кинжал взялся. И сам сынишка тоже понял, что деваться некуда, подошел к отцу и шепотом сознался: да, выкрал из чемоданчика, чтобы потом положить на место, но - не успел. И вот вернул деду в его гроб, поскольку в чемоданчик дед уже не заглянет.

Мой товарищ в тогдашнем обморочном состоянии тихонько спрятал кинжал в куртку, как лишнюю для церемонии соринку, а на следующий день всё прокрутил в уме и сына обнял, кинжал ему подарил, но, разумеется, с рискованным правом только брать в руки, а из дома не выносить.

Меня же эта история поразила тем, что мальчик к мертвому деду отнесся, как к живому. Не обрадовался, что уже некому спросить о кинжале. Не понял, что мертвый не спохватится об украденной вещи.

Да, это наше русское мироздание, где мальчики вырастают разными, но есть и такие, на которых это мироздание стоит, которые являются и его краеугольными камнями, и его стенами, и его сводами. Да, мы все в самых светлых своих мечтах хоть когда-нибудь были такими мальчиками, а теперь доживаем остатками большими или совсем малыми, подобными маковому зерну. По крайней мере, покуривая в рукав на школьных переменах, мы искренне говорили своим матерям, что сигаретой только один раз побаловались. И каждую новую сигарету выкуривали в качестве последней. Как считал Достоевский, мы не те, кем являемся по текущей жизни, а те, кем видим себя в своих мечтах или, как сознавался Победоносцев, кем видим себя «стоящими перед Богом».

Да, я тоже с волосами ниже плеч однажды приехал из Ялты в свое родное село и старухи перепугано восприняли меня, как вавилонскую блудницу, возвещающую о последних временах. И только слезы матери заставили меня волосы укоротить и старух уже не пугать. И я, такой щедрый, такой снисходительный к старухам тогда, теперь и сам жду не дождусь снисходительности от Марата Гельмана, создающего из человека как образа и подобия Божьего образ вавилонской блудницы не прической, а уже даже и гибельным нутром.

И, в отличие от темных сельских старух, слово «толерантность» не способных вымолвить, я по нынешнему раскладу должен при виде чудовища Гельмана быть спокойным. Когда гельмановские ублюдки рубили топорами православные иконы, когда власть вручала правительственную премию за непристойность, нарисованную ими на питерском мосту, я должен был думать, что это «прогресс».

Но вот же, русский мальчик стыдился себя пред дедом, лежащем в гробу, а от меня живого требуется, чтобы я был мертвее мертвого, чтобы при мне живом можно было, как при насекомом, вытворять что угодно.

Мы, оказывается, должны быть, как мертвые англичане, пред которыми самой королеве Англии не стыдно приглашать на свадьбу своего внука семью из двух мужских особ. Это при том, что не пред какими-то банкирами из Римского клуба, а перед Богом и пред англиканской церковью она королева.

А старухи из моего села сказали бы, что обыкновенная она засранка, а не королева, если такого блуда уже не стыдится, если она, как посудомойка из дешевой забегаловки, всего навидавшаяся, на приличия плюнула и пустилась во всё тяжкое. Хотя, несчастную посудомойку они пожалели бы и простили.

А у королевы-то был выбор, поскольку она не посудомойка, а сама королева. Ах-ах-ах!

Вот же простой русский мальчик, десятилетний сынишка моего товарища, в отличии от королевы Англии, даже мертвому деду вернул украденный кинжал...

Толерантность требует не только того, чтобы я был пред нею мертвым, а чтобы и все по её команде расхаживали предо мной мертвее мертвых. Чтобы все, как насекомые, только крыльями помахивали. Чтобы русский мальчик не просто украл кинжал у деда, а еще и дожидался его смерти, мечтал о том времени, когда уже никто его не осудит. Чтобы воровство его выглядело как вызов косности и, страшно сказать, вызов старорежимной нравственной традиции.

Вот уже ряд влиятельных художественных институций Австрии выступили с открытым письмом в поддержку группы Pussy Riot и «против криминализации акционистских форм искусства». Коллективы венской Академии художеств, крупнейших австрийских музеев, художественных фондов, журналов по искусству, австрийское отделение Международной ассоциации художественных критиков (AICA), венский международный кинофестиваль Viennale нашим русским мальчикам говорят, что Россия лежит в гробу и потому можно вытворять что угодно. Инициатором же этого обращения стал знаменитый венский Музей современного искусства фонда Людвига (MUMOK). И его поддержали венский Музей прикладного искусства (MAK), Музей Вены, кунстхалле Вены и Кремса, Художественный музей Линца LENTOS, старейший музей страны - Йоаннеум в Граце, зальцбургский Kunstverein, фонд Generali (Вена), ассоциация современного искусства Rotor (Грац). Авторы письма рассматривают «панк-молебен» в храме Христа Спасителя как проявление акционистского искусства, указавшего на опасные связи между политической властью и церковью. Они возмущены тем, что художницы Pussy Riot оказались в предварительном заключении и им угрожает тюремный срок. «Мы настаиваем на том, чтобы их работа была признана искусством и освобождена от уголовного преследования», - говорится в письме. «Во всем мире с начала XX века формы акционистского искусства сыграли важную роль, во многих случаях были посвящены анализу и критике социальных условий и таким образом вели к эмансипации. Противостояние определенной общественной ситуации - одна из фундаментальных задач искусства, свобода которого считается одной из важнейших ценностей человеческого сообщества», - преступно перед христианской моралью сознаются авторы письма.

Русский мальчик невольно оробеет пред такими списками. Русский мальчик невольно поймет, что его воровство - это перфоманс.

И, не приведи Бог, если действительно «поймет», почему они, высокие австрийцы, в отличии от него, человека простого, такие непростые, такие важные, перед нами, живыми, находят причины не стыдиться.

Я, полагаю, что мы, живые, наверно, уже куда более мертвые, чем по-настоящему мертвый дед для сынишки моего товарища. Ему сейчас только тринадцать. Он блуждает по Интернету. И, опять-таки, страшно подумать - уже такое там повидал...

Но наши московские школы заполнены мальчиками уже другими - мусульманскими.

Можно много написать исследований на эту тему. Но вот в ходе переговоров президента США Обамы с главой Израиля Нетаньяху, которые состоялись 5 марта, израильский премьер процитировал слова иранских мулл о том, что США - это «большой сатана», а Израиль - «малый сатана». Вот так просто всё и объясняется... Мусульмане не только в Иране, а и во всей своей ойкумене, простирающейся уже от Мекки до Лондона и Скандинавии, отдают себе отчет в том, что либеральные стенания и упования - не просто от «ново-русского» придурка Гельмана, а от самого сатаны.

...Чудовищное преступление совершил Брейвик. Но не менее чудовищное, чем то, которое совершается гельманами вполне «пристойно» и «толерантно». Брейвик убивал из огнестрельного оружия. А гельманы более массово и успешно вытравляют нас с лица земли своей смертоносной, созданной СМИ и оплаченной президентом Медведевым, либеральной культурной средой. Ужас пред Брейвиком - это его, Брейвика, зеркальное отражение ужаса пред вавилонской блудницей. Пред которою наши русский мальчики могут оробеть, а могут и обезуметь.

И стать Брейвиками.

Брейвик вызывает в нас содрогание, потому что во всей нашей христианской цивилизации он один.

Один-единственный.

А мусульманская цивилизация нам являет таких Брейвиков чуть ли не ежедневно. В том числе и в России.

Да, за многими из мусульманских Брейвиков стоит ЦРУ. Но - они об этом не знают. Они не знают обо всех этих пирамидах из фондов и катарских денег, им кажется, что Ахмед Закаев в Лондоне гуляет свободно, как и «во всякой демократической стране». Они не знают, что Аль-Джазира, миру ставшая известной после освещения авиа- и ракетных ударов войск коалиции по Афганистану и трансляции заявлений Усамы бин Ладена, является ЦРУшным агитпропом. Они не ведают, что даже и «11 сентября 2001 года» было не их победой, а приговором к «арабской весне». Они не понимают, что если Башара Асада они свергнут в Сирии, то останутся без мозгов. Их, мусульман, ловят на их ненависти к сатане. Они и Каддафи, более чем кто-либо понимавшего, откуда идет сатана, растерзали из своей тьмы.

Но вывод у меня абсолютно преступный с точки зрения либерального дуста: потому-то мусульмане даже и в своей кровопролитной тьме размножаются, в то время как мы, христиане, в своей некровопролитной, толерантной тьме исчезаем с лица земли, как слюна с асфальта. Они, мусульмане, правы в своей пусть даже и в чудовищной неправоте. Потому-то и ЦРУ вынуждено обманывать их не так для них гибельно, как уже обмануло нас.

Николай Дорошенко, секретарь Союза писателей России