Страшно (есть) еже власти в руце Бога Живаго. Евр. 10. 31
Из
всех дел Божиих, дел, Богу посвящаемых, святейшее дело есть молитва и
богослужение. Всякий христианин, а наипаче служитель Церкви, входя во
храм Божий, должен со страхом повторять слова праотца Иакова: есть Господь на месте сем; несть сие обычное место, но дом Божий и сия врата небесная (Быт. 28,16-17).
Когда помыслишь об этом да когда подумаешь и представишь себе, как мы, грешные, ведем себя в храме, как совершаем службу Божию, то невольный страх объемлет грешное сердце и совесть воспрошает: да будет ли нам прощение от Господа за наше небрежение, за нашу леность, за наше лукавство пред Богом?.. Бога ведь не обманешь, Он видит и мысли наши, и настроения... от Него никуда не укроешься. Боюсь судить других, потому что сам первый подлежу суду за сей грех; но, отцы и братия, сослужители Церкви Божией, присные мои сомолитвенники: уж лучше нам обвинить самих себя, чем ждать Страшного суда Божия за небрежение наше... Да уже и не совершается ли над нами сей суд праведный: разве это не вразумление нам - поругание святынь наших от врагов наших и Божиих - немцев и турок, разве не делаем и мы, в сущности, то же, что делают и открытые враги Церкви Божией, когда, зная святыню храма Божия, держим себя там как на стогнах и торжищах, когда языком бормочем псалмы и молитвы, а сердцем толчемся в суете житейской, когда сами не слышим своих слов, читая молитвы... вовсе не понимая и даже не желая внимать словам читаемым, не хочет диакон подготовиться к чтению даже Евангелия дома, не разбирает, переиначивает священные слова: вся его забота только о том, чтобы громче прокричать конец священного текста. Казалось бы, трудно ли дома приискать зачало, тщательно просмотреть: ведь не для себя будешь читать, а для всей церкви, будешь устами Церкви; казалось бы, надобно считать за счастие быть чтецом в церкви, быть сослужителем Ангелов Божиих в славословии, быть сопричастником молитв святых Божиих, своими грешными устами повторять эти молитвы и чрез то входить с угодниками Божиими в ближайшее как бы соприкосновение, а на деле что выходит?.. Как отвечать Богу за все это, братии мои?
Слышу: "Службы слишком долги, утомительны, непонятны, однообразны..."
Ужели даже это могут говорить нынешние иноки? Ведь они считают себя духовными потомками преподобных отцов наших, на Руси просиявших: так ужели, братие, мы так ослабели Духом, что готовы отказаться от заветов отец наших, у гробов коих, в обителях коих имеем счастие пребывать? Ужели готовы, вслед за миром, требовать отмены древних уставов, святыми отцами составленных и нам завещанных? Или мы умнее их стали? Тогда незачем было бы нам и в монастыри идти. Но, конечно, вы так не думаете. Вы просто впали в искушение лености, нерадения, и уж лучше нам с вами каяться пред Богом, а отнюдь не оправдываться. Как бы ни были продолжительны службы в обителях наших, добрые миряне находят в них великое утешение и идут к нам за сотни и тысячи верст, чтобы насладиться душою у таких служб.
Как же не стыдно нам-то предаваться духу уныния? Ведь это - явное от него искушение. Горе нам, если дадим ему волю над нами! Он и из обители нас погонит. И в рабство страстям бесчестия отдаст. И покатимся мы как по наклонной плоскости, прямо во дно адово. Жесток и безжалостен враг, когда пленит душу унынием: безоружна она, несчастная, против его козней; смеется, издевается он над нею, как над беспомощною; возбуждает в ней досаду на самый устав церковный: зачем он так растягивает службу Божию, зачем удлиняет ее частыми повторениями ектений, тропарей и прочее. Только дай ему волю, а он уже научит и ропоту на церковь, и на святых отцов, и погонит из храма Божия. Бороться с ним надо, возлюбленные! Понуждать себя надо к изучению устава церковного, песнопений церковных, обрядов службы Божией! Поменьше надо читать жидовских газет, которыми, как грязными хлопьями снега, весь мир теперь засыпан. Яд в них, духовная отрава: ужели этого не чувствует совесть ваша? А враги Церкви Божией переполняют эти грязные листы всяческими клеветами и на святых отцов, и на власть церковную, и на предания благочестивых предков наших... Монаху следует раз навсегда отказаться от этих газет. Пусть читают те, кому из нас ведать надлежит, кто может и должен ответить врагам словом обличения их лжи. Монашеское дело изучать писания богомудрых святых отцов, а не мирные бредни. Ах, если бы мы заставили себя - хоть насильно - поглубже вникнуть в богослужебные книги! Постарались бы получше изучить сладостный язык богослужебный! Какая в нем поэзия, какая глубина мысли и красота слова! Вы открыли бы в нашем богослужении такие красоты, что сами удивились бы, что доселе не замечали их.
Ныне говорят, что надо переводить службы на русский язык: да это - преступление против Церкви, против даже родного языка! Менять священный язык Церкви, полный красот и благоухания, на обыденный, житейский, - не значит ли Церковь Божию обращать в торговую площадь? Не проще ли нам самим получше изучить язык церковный, чем делать этот промен? Монахам непростительно даже: идти в монастырь и не начать, если не знают, с первого же дня монастырской жизни изучать славянский язык, церковный устав и службу Божию. В этом изучении открывается источник таких духовных утешений, что наши старики, даже не все понимая, находили особенное удовольствие в пении, например, праздничных ирмосов, в "загадках" из устава церковного, вроде того: как появился в великопостных изобразительных кондак Преображению Господню, когда читается на утрене два Евангелия и подобное. Многие ли иноки нашего времени знают, например, что каноны наших двунадесятых праздников расположены по порядку гласов: на Рождество Христово - глас 1-й, на Богоявление - 2-й, на Сретение - 3-й, на Вход Господень во Иерусалим - 4-й, на Вознесение Господне - 5-й. Только на 6-й глас нет праздника: может быть, потому, что каноны Страстной седмицы написаны большею частию на этот глас. Затем - Троицын день - глас 7-й, и, как заключительный праздник - Воздвижение Креста Господня, - на 8-й. Выходит, что святые песнопевцы, авторы канонов, нарочито меняли гласы по праздникам, как бы воспевая их на восьмиструнной цевнице. И старые дьячки знали эти тонкости напевов и с наслаждением повторяли их в часы отдыха, где-нибудь в сарае, после трудов праведных. Любили устав церковный и наши старые иноки: помню, лет сорок назад, когда я был еще послушником, прогуливаясь по Гефсиманскому скиту, я сказал ходившему со мною послушнику, что песни пророческие положено, за немногими исключениями, исполнять круглый год, что в Октоихе потому и указан в первой песни канона припев: Слава, Господи, святому воскресению Твоему, что в песни Моисея недостает 14-го стиха, а канон положен со ирмосом на 14-й. В соседнем корпусе было открыто окно кельи, где жили покойный (ныне) старец-уставщик и регент иеромонах Осия. Услышав нашу беседу, старец не утерпел: выбежал из кельи к нам и, обнимая меня с какой-то особенной радостью, воскликнул: "А я думал, что семинаристы этого не знают!" Видимо, ему, как знатоку устава, это доставило особенное удовольствие. И бывало в старину, что сельский батюшка, даже старый дьячок, оказывался лучшим знатоком устава, чем сам его архиерей. Так случилось с покойным (ныне) архиепископом Ярославским Нилом. Он любил, объезжая по епархии, экзаменовать причты по уставу церковному. Вот и прибыл он в одно село, собрал окрестных священников, диаконов и псаломщиков и стал экзаменовать. Спросил что-то по уставу из редко бываемого, священник ответил, но ему показалось, что тот ошибся. Потребовали устав: архиерей оказался не прав... Пришлось смириться святителю. "Я тебе это припомню", - загадочно заметил на прощанье строгий владыка. Батюшка и не рад был, что сказал дело. Прошло месяца два. Архиерей вызывает священника. "Помнишь, как ты меня пристыдил в своем селе?" - спрашивает владыка трепещущего иерея. "Как не помнить, владыко святый, простите Бога ради!" И кланяется в ноги. Милостиво поднял его святитель и ласково спросил: "Хочешь ли быть протопопом в Романово-Борисоглебске?" Иерей опешил от такого предложения: не во сне ли это? Но архиепископ сказал, что за хорошее знание устава и его пастырские труды он делает его протоиереем в упомянутый город. Припоминается мне и фамилия этого батюшки: кажется, Скворцов. Так вот как хорошо знали устав церковный простые священники, а монахам-то и подавно надо его знать и изучать: у них и времени больше на то, и службы отправляются в обителях уставнее, и людей больше в обителях, чтобы вести святое дело с большим порядком, да и руководителей больше. А у нас в святых обителях, особенно на ранних службах, на разных заказных всенощных и частных богослужениях, все делается механически, по наемнически, без участия сердца, а иногда и должного внимания, только бы поскорее и покороче, нередко к большому соблазну богомольцев. И страшно становится, когда на мысль придут те священные слова, которые приведены мною в начале этого дневника. Забываем мы, пред кем в церкви предстоим. Его трепещут все Силы небесные, страхом покрываются Херувимы и Серафимы, а мы... мы ведем себя так, как будто Его нет здесь. Пред своим игуменом, начальником, старшим собратом мы ведем себя приличнее, чем пред лицом Бога Вседержителя. Кто из нас в час молитвы, в святейшие минуты совершения величайшего Таинства Тела и Крови Христовых, слышит сердцем приглашение священнослужителей: станем добре, станем со страхом, вонмем, святое возношение в мир приносити! Горе имеем сердца! Мне страшно писать о том, что говорят иногда, что делают на клиросах так называемые певчие, от мала до велика. Тут и шутки неуместные, и остроты, и толчки, и щипки... И это - во храме Божием, пред лицом Самого Господа!.. Господи, не постави нам греха сего! Но ведь и Господь прощает только тем, кто кается, кто впредь грешить перестать твердо обещается.
Много значит наша привычка к святыне. Не воспитали свое сердце в чувстве благоговения к ней, обращаемся с нею постоянно, стала она для нас вещию обыкновенною, обыденною, как бы житейскою, - вот и потеряли мы к ней благоговение, тогда как должно бы это святое чувство возрастать в нас, а не утрачиваться... Горе нам, чтущим Бога только устами своими, сердцем же далече отстоящим от Него! И особенно нам, инокам по званию, нам, положившим особые обеты пред крестом и Евангелием, принятым в объятия Отца Небесного с отеческой любовию, но удаляющимся от Него на страну далече! На суде Божием аще и праведник едва спасается, мы, грешные, как устоим? Как отвечать будем, отцы и братия?!.
Пора проснуться. Пора разбудить в себе совесть. Времена страшные. Идет грозный суд Божий на нераскаянных. Близко он - при дверях. Жизнь наша и без особых обстоятельств слишком кратка, а теперь еще сокращается, как будто уже слышится труба Архангела, зовущая мертвых на суд... Вспомним свои обеты. Зажжем свои светильники. Будем готовиться навстречу Жениху - Господу. Уже близка полночь, уже слышится глас: се Жених грядет: исходите во сретение Ему! Аминь.
1917 год
