Находясь в Андреевском скиту, отец Максим постоянно думал куда-нибудь уединиться в пустыню. «Отец Феодорит, - писал он, - привыкший ко мне и не слыша никогда жалоб от братии на меня, которым я всегда старался удовлетворять в их просьбах ко мне, не хотел меня отпустить при жизни своей и даже иногда подшучивал надо мной за это, говоря: «Толкушка (это была постоянная его поговорка), чего тебе еще не достает, живи да смиряйся, молись, сколько хочешь, никто тебе не мешает, а то в пустыню захотел, какой ты пустынник».
Я все-таки не малодушествовал, но положился в уме на Бога, что если Ему угодно, то Он и устроит меня ими же весть судьбами, а между тем в летнее время испрашивал у него благословения пройтись по Святой Горе и в то время присматривался к пустынным местам, где бы удобнее поселиться, расспрашивал пустынников об их пустынной жизни, через что мало-помалу ознакомился с ней.
Некоторые из пустынников нередко обращались в скит к отцу Феодориту со своими нуждами, тесно сопряженными с жизнью отшельнической, и как при этом всегда нужно было посредничество мое, то я и старался всевозможно их удовлетворять, прося при этом взаимно от них святых молитв.
В одно время случилось в Серае [Андреевском скиту] некоторое замешательство, и вот в то время я, видя, что наступило благоприятное время, испросил себе благословение для приискания места безмолвного где-нибудь в тишине пустыни афонской. При прежних моих прохождениях через наш (т. е. Кавсокаливский скит) скит я совсем не чувствовал в себе расположения поселиться здесь, но когда уже окончательно начал искать безмолвия и пришел сюда, то мне необыкновенно понравилось здесь, и я почувствовал какое-то внутреннее влечение.
Когда же узнал, что продается одна маленькая каливка близ пещеры преп. Акакия, к тому же принадлежавшая одному из учеников его, то тогда я положил в сердце моем приобрести ее. Денег у меня было очень мало, и уплатить за нее далеко не хватало. Откуда ни возьмись, приходит один старец, приносит мне несколько лир (золотых) и говорит: «Тебе, Максим, нужны деньги, а у меня вот лежали в запасе для кого-нибудь из очень нуждающихся, и вот, видно, тебя они дожидались, возьми их, пожалуйста».
Конечно, мне уже было не до отказа, и я взял с глубокой признательностью старцу за его великую милость. Вскоре после этого я получил денежное письмо из России, и вот таким образом мало-помалу я уплатил свой долг. Когда я купил эту каливу, то тут не было верхней надстройки, а только одна нижняя часть. Спустя некоторое время я написал своим родственникам о своей нужде, прося их помощи, и они, собравшись помаленьку, послали мне довольную сумму, на которую я и построил вот это верхнее отделение, а после того уже не писал к родным и не желаю, надеясь, что Господь не оставит нас с голоду погибнуть.
Вот уже десять лет живу здесь и никогда не видал особой нужды. Когда начнет, бывало, истощаться запас, то смотришь: кто-нибудь из знакомых, а более из андреевских, и пришлет чего-нибудь. Да и всякий, кто хочет поселиться в пустыне, даже не зная никакого рукоделия, пусть не заботится о том, что есть и пить и во что одеться, - все будет, а иногда даже с излишком. Не думайте, (т. е. не беспокойтесь): Бог не оставит. Действительно, хорошо жить в пустынном безмолвии, но только тому, кто имеет к этому продолжительное влечение.
А главное, непременно все должно происходить под руководством опытного старца, а иначе я никому не советовал бы. Здесь я не могу нарадоваться. Такая тишина. Ни мулов, ни даже лодки своей скит не имеет по завещанию основателя. Бывало прежде в Великий Пост нигде и дыму не увидишь. Это значит, что братья во весь пост довольствовались сухоядением, не употребляя ничего приготовленного на огне. А ныне уже иногда виднеется дымок и Великим Постом, но все-таки жизнь вполне безмолвная и спокойная от шума и попечений.
Однажды в год я куплю себе пшеницы на весь год, которую привозят сюда в известное время. Отдам смолоть на скитскую мельницу, отдам за это несколько левков и потом сижу себе спокоен. Когда бывает собрание старцев-скитян для решения каких-либо дел, то я, не желая мешаться в их дела и к тому же не зная греческого языка, никогда не хожу на такие собрания. На еженедельные бдения, а иногда и на Литургии прихожу на Кириакон. Когда возвращаюсь к себе, то если кто-нибудь приглашает выпить чашку кофе, а иногда и потрапезовать, то всегда отказываюсь, не желая заводить знакомств, поэтому и ко мне почти никто не приходит. На Литургию же я всего чаще прихожу к отцу Гедеону, вот тут недалеко при пещере преподобного Акакия. Слава Богу за все!»
Отец Максим жизненные припасы, а в случае надобности и деньги на покупку потребного получал из Андреевского скита, старцы которого относились к нему весьма благосклонно и милостиво. Впрочем, это милосердие и не удивительно, если припомнить его 20-летнюю там жизнь и заслуженное расположение братства.
Отец Денасий так пишет о нем: «Некто говорил, что отец Максим не имеет подвигов высокой жизни, но проводит жизнь очень скромную и весьма ровную и, можно сказать, подвижническую, исполняя неопустительно то правило, которое дано святым Ангелом преподобному Пахомию Великому. Но более близкое знакомство мое с ним и отзывы скитян доказывают его замечательную жизнь.
В небольшом его дворике, похожем скорее на садик с чистыми дорожками, есть несколько корней винограда, одна порядочная тенистая смоква, которая дает так называемые винные ягоды, и несколько смокв арабских или огромных кактусов. Эти толстые широколиственные растения дают летом вкусные и прохладительные плоды, из которых приготовляют здесь квас. Есть и еще какие-то растения и даже цветочные и немного корней лимонных деревьев. Можно с наслаждением прогуливаться тут между зеленью овощей и цветов и под тенью смоквы и любоваться на широко раскинувшеся море с далеко виднеющимися островами, в особенности в тихую и ясную погоду».
Кавсокаливский скит сегодня.
Далее отец Денасий пишет: «Для того чтобы сказать кое-что об отце Максиме, заслуживающем особого внимания за свою живую веру в Промысел Божий, без которого едва ли кто решится жить в пустыне, не имея средств жизни и не зная никакого рукоделия, я возвращусь к прошлогоднему [1889 год] моему посещению его и беседе с ним. Тогда я пришел к нему с одним послушником Ильинского скита и монахом Андреевского скита.
Когда пришли мы к старцу и постучались в запертую дверь, произнося по обычаю иноческому молитву «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас», старец изнутри также по обычаю ответил: «Аминь». «Благословите, отец Максим!» - продолжал знающий его андреевский монах. Старец отворил дверь и с любовью пригласил нас войти, предложив снять с себя дорожные сумки и оставить их в маленькой прихожей, заменяющей и кухню с печкой для печения хлебов, и склад в уголке для дров из мелкого кустарника. Теснота и чистота повсюду уже с первого взгляда заметны.
Далее через низенькую дверь мы вошли как бы в приемную, тоже тесную, которая служит для него и приходящих и трапезной (столовой). По его малому росту можно в ней стоять свободно, но человеку даже среднего роста невозможно стоять, не упершись головой в потолок или не согнувшись. Также коротки стоявшие по сторонам два дивана, заменяющие собой постель для отдохновения. На них, кажется, и самому старцу невозможно свободно протянуть ноги. Между ними у большого окна стоит небольшой стол, накрытый белой вязанной из бумаги скатертью.
На окне стоят малые часы - будильник. В углу и по стенам - святые иконы и священные изображения. Вот и вся тесная обстановка жилища старца Максима, которая привлекла к себе особенное мое внимание своей теснотой и вместе опрятностью. Сам он был почему-то в синем холстяном фартуке. По обыкновению русского гостеприимства старец предложил нам поставить самовар, и хотя мы отказывались, не желая беспокоить его, но приняли угощение.
Отец Максим захлопотал около самовара, и в скором времени маленький русский медный самовар стоял уже на столе. Мы достали своего чая и сахара. Старец насыпал чая в маленький чайник, налил туда кипятку и поставил на самовар настояться. Между тем он приготовил чашки, предварительно вымыв их, и пригласил нас садиться поближе к столу. Нарезал для желающих немного хлеба своего печения.
По обыкновению, здесь соблюдаемому, старец прочитал: «Пресвятая Троице, помилуй нас. Господи очисти грехи наша. Владыко прости беззакония наша. Святый посети и исцели немощи наша, имене твоего ради. Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь. Господи, помилуй (трижды). Благослови». И просил одного из нас благословить питие и ястие, но мы попросили его самого как старшего и хозяина благословить, от чего он и не отказался, разумеется, благословив не по-иерейски, а по обыкновению: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христа, Боже наш, помилуй нас», а мы уже заключили: «Аминь».
Напившись чаю с особенным аппетитом, как это нередко бывает при путешествиях, и вместе с тем отдохнув, мы, поблагодарив старца за гостеприимство, хотели было пойти далее, но добродушный отец Максим заметил: «Вы еще не все мое жилище видели, пойдем наверх». Узенькая лестница из прихожей привела нас в узенький коридор, налево показались три двери в три маленькие комнатки, из коих две не были затворены.
Каково было мое удивление, когда я увидел в них необыкновенную чистоту на полах, стенах и повсюду и вместе простоту, т. е. без всякой пышности. В углу первой, служащей, вероятно, «молитвенной» для выполнения суточных последований, находилось несколько икон в фольговых ризах и киотах и священных изображений, пред которыми тихо теплилась неугасаемая лампада. На полках лежало несколько книг. Стол покрыт чистой скатертью. Подобная же чистота, только с меньшим разнообразием, и в смежной комнате. Я даже и не осмелился войти внутрь их, чтобы не запачкать пола и из какого-то благоговения к ним, как бы пред дышащей оттуда благодатью. Коридор выходит на прекрасную небольшую террасу, выложенную камнем и окруженную небольшой и низкой стеной. Отсюда великолепный вид на скит и широкий беспредельный архипелаг с несколькими островами».
Об искренней вере отца Максима в Бога и Его благом Промысле говорит следующая запись отца Денасия: «Великим постом быв на всенощном бдении в скитском соборе одним из воскресных дней и отстояв Божественную Литургию, он возвратился в каливу потным. От утомления не хотел тогда переменить рубашку на сухую и так лег отдохнуть. Проснувшись, он тогда же почувствовал себя дурно. Болезнь развивалась быстро, силы падали, аппетит потерялся. Потом случились провалы в памяти, почему он лежал продолжительное время без всякого употребления пищи, поддерживая себя только чаем и водой. Наконец до того ослабел, что не мог уже и двигаться.
Об этом было сообщено в Андреевский скит, где он полагал начало иноческих своих подвигов. Оттуда был прислан человек с запасным мулом, и вскоре после Пасхи его увезли в Серай и поместили в братской больнице, где он скоро и выздоровел. Свою болезнь отец Максим переносил очень терпеливо, видя в этом попущении Божием особую милость Творца, очищающего душу через немощи телесные, и свое выздоровление приписывал не столько помощи врачебной, сколько милости Небесного Врача душ и телес.
К терпению и безропотному перенесению страданий отец Максим призывал и всех тех, кого постигла какая-нибудь болезнь, внушая, что болезнь тела есть особое посещение Бога, напоминающее иноку о болезнях души. А потому болезнь, по мысли отца Максима, есть время, когда больной должен внимательно проверить свою душу и покаяться в своих грехах. Лучшее средство для исцеления, по мнению отца, не лекарства, а молитва к Врачу душ и телес».
Когда умер отец Максим, мы не знаем, но очевидно, что он предстал пред своим Создателем с чистой душой.
Публикуется по книге: «Русский Афонский Отечник XIX - XX веков».
Серия «Русский Афон XIX-XX вв.» Т. 1. Святая Гора,
Русский Свято-Пантелеимонов монастырь на Афоне, 2012.
Использование материалов возможно
при условии указания активной гиперссылки
на портал «Русский Афон» (www.afonit.info)
http://afonit.info/biblioteka/zhitiya-afonskikh-podvizhnikov/pustynnik-zamechatelnoj-zhizni-skhimonakh-maksim
