Борхеса есть знаменитое стихотворение «Праведники».
Человек, который возделывает свой сад по завету Вольтера.
Тот, кто испытывает благодарность, слушая музыку.
Тот, кто с удовольствием открывает происхождение слов.
Двое служащих, молча играющих в шахматы в южном кафе.
Керамист, обдумывающий форму и цвет.
Наборщик, старательно верстающий эту страницу, пусть она ему и не нравится.
Мужчина и женщина, дочитывающие одну из Дантовых песен.
Тот, кто гладит спящее животное.
Тот, кто прощает или хотел бы простить причинённое ему зло.
Тот, кто испытывает благодарность, читая Стивенсона.
Тот, кто предпочитает, чтобы правы были другие.
Все эти люди, совсем об этом не думая, спасают мир.
В это ряд можно было бы добавить строки: «Врач, дарующий возможность безнадёжно слепым прозреть». Таким врачом-праведником, несомненно, был Владимир Петрович.
Путь медика для Филатова был практически предопределён его происхождением. Он родился в семье медиков. Его дядя, Нил Фёдорович Филатов - выдающийся учёный, основоположник русской педиатрии, друг Льва Толстого и лечащий врач его детей. Врачом был отец нашего героя. Родственником приходился Филатовым и Иван Сеченов, преподававший у Владимира физиологию в годы его учёбы на медицинском факультете Московского университета.
Филатовы - старинный дворянский род. В Пензенской губернии, в селе Михайловка, родился Владимир Петрович. Были у Филатова и сербские корни - отсюда колоритная южная внешность некоторых членов его семьи. Позже семья переехала в город Симбирск (Ульяновск). Потом - годы учёбы в Москве, но истинным домом и родным городом для него стала Одесса. Здесь он создал главное своё детище - экспериментальный институт глазных болезней (1936).
Поначалу идея создания института казалась воздушным замком. Неслучайно своему другу и будущему соратнику Филатов накануне создания института даже прислал фотографию из Батуми, в дарственной надписи к которой присутствовали такие слова: «Дорогому племяннику и другу по организации воздушных замков-институтов и собрату по искусству В. А. Рукину». Сам Владимир Петрович на этом фото изображён скачущим на коне, с револьвером и подписью: «Даёшь воздушный институт». Действительно, в тяжелейшие репрессивные 30-е годы ему, потомственному дворянину, интеллигенту, добиться разрешения основать крупное исследовательское учреждение, да ещё в самом престижном прибрежном районе Одессы (Пролетарский, ныне Французский бульвар), где располагались дачи партийных работников, было чем-то из области фантастики. Тем не менее, невозможное оказалось возможным. Как ни удивительно, при личном содействии Сталина, которого в своё время Владимир Петрович избавил от глаукомы и которого «вождь народов» крайне уважал. Уважал настолько, что дал указание провести личную телефонную связь с Кремлём. В военные годы, направив в Одессу спецпоезд, Сталин помог эвакуировать институт в Ташкент, а затем вместе с сотрудниками, дорогостоящим оборудованием и подопытными животными (кроликами, собаками и мышами) вывезти его назад в Одессу, отстроить разрушенный бомбёжками корпус.
Таким же невозможным казалось и освобождение арестованного Владимира Петровича из застенков НКВД. Однако для Бога и верующих в Него невозможное возможно. А именно таким был великий учёный. Обстояло дело так. К Филатову привели мальчика с врождённым пороком зрения, вылечить который медицина была бессильна. Отчаявшимся родителям он рекомендовал повезти ребёнка к прославленному одесскому священнику отцу Ионе (Атаманскому) (ныне канонизированному как праведный Иона Одесский), с которым учёный тайно дружил. Батюшка оставил у себя ребёнка на 9 дней: молился, причащал его. И случилось чудо: слепой ребёнок прозрел. Филатов, узнав о чуде, потрясённый, лично приехал поблагодарить отца Иону. После чего в личной беседе с кем-то обронил: «Чудо есть!».
Эта фраза быстро облетела Одессу, которую называют большой деревней... Учёного арестовали и требовали опровержения факта чуда, атеистического заявления. Однако Филатов оставался непреклонен и отказался давать богохульственные комментарии. Наталья Борисовна рассказывает, что чекисты всячески давили на Владимира Петровича, морально издевались, унижали («вшивая интеллигенция»), хотя не били: «Его обвинили в создании антисоветской организации, участии в её собраниях и прочем. Заставляли писать признания-самооговоры (и одну бумагу-самооговор под давлением он успел даже подписать, и она хранилась в его деле в НКВД)». Однако дело получило огромный резонанс, мировая научная общественность высказала возмущение арестом великого офтальмолога, и Филатова отпустили. Поразительно, но после освобождения учёный даже в кругу самых близких людей не делился воспоминаниями об этом страшном эпизоде, никогда не жаловался.
Ситуация с НКВД всё-таки внутренне надломила учёного. Как замечает С. Ф. Васильева, Филатов после этого впоследствии периодически наклонялся, ощупывал под ногами почву, опасаясь, что та исчезает куда-то. Но это был человек удивительной силы духа с неравнодушным, горящим сердцем. Невзирая на свой арест и дворянское происхождение, он и впоследствии, как и прежде, не боялся ходатайствовать, писать письма с просьбой освободить из-под ареста того или иного исследователя. Регулярно пересылал заключённым посылки на Соловки. Помогал с трудоустройством учёным, впавшим в немилость - в частности, приютил в своём институте академика Малиновского. Учитывая возложенную на него ответственность из-за занимаемой им высокой должности, мог быть твёрдым, даже жёстким, ударить кулаком по столу, чтобы добиться желаемого результата.
Филатов
не робел перед авторитетами и своих учеников учил тому же.
С. Ф. Васильева вспоминала: «Раз в неделю академик проводил обходы.
Однажды, осматривая больного, он обратился к коллегам: „Посмотрите,
какой рефлекс у больного. Посмотрите, как реагирует зрачок на свет". При
ярком свете зрачок сужается. Отсутствие такой реакции говорит
о слепоте. Все по очереди стали наклоняться и освещать глаз: „Да,
да реагирует, сужается", - соглашались все. „Все посмотрели? - обратился
Владимир Петрович к коллегам. - А теперь смотрите!" Он взял
офтальмоскоп и постучал его ручкой прямо по глазу. Раздался стеклянный
звук: „Этот глаз-протез. Зрачок на нём - нарисованный, он не реагирует
на свет. Вам надо было смотреть на другой глаз. Никогда не поддавайтесь
давлению авторитетов. Кто-то из вас заметил, что зрачок не движется,
но вы промолчали. Хотели мне угодить. Этого делать нельзя, истина важнее
всего"».
Требовательность к себе и окружающим, самозабвенная любовь к своему делу была унаследована Филатовым от близких. Эти черты совмещались в нём с удивительной сердечностью, неравнодушием, также характерными для Филатовых (прежде всего для его матери). Подобно своему известному дяде-педиатру, профессору Московского университета, навещавшего бесплатно малоимущих пациентов, ещё и с пакетами продуктов, таким же внимательным к людям был Владимир Петрович. В частности, его ученица Зинаида Михайловна Скрипниченко вспоминала: «Студенты слушали его с замиранием сердца, с трепетом, потому что он очень любил учеников. Никогда не начинал занятие с формальных фраз, а высказывал заботу о студентах, интересовался, не голодны ли (иногда отдавал указания экономке перед или после занятия покормить ребят), рекомендовал и раздавал для чтения интересные, полезные книги (многие книги печаталась в типографии специально по заказу Владимира Петровича - А. Г.)... Характерный эпизод. После занятий позвонил как-то своей экономке, попросил её достать из шкафа серый габардиновый макинтош и выдать студенту, который подойдёт. „Ведь уже октябрь месяц, а парень ходит в одном костюме". Такой был человек, хотя сам имел всего два костюма. И когда его друзья, коллеги, студенты спрашивали у Владимира Петровича, почему он, небедный человек, носит всего два костюма, учёный отвечал с присущим ему юмором: „Один у меня пасхальный костюм, второй - каждодневный. Простите, а зачем мне ещё костюмы, если я всю жизнь провожу в белых халатах?"».
Филатов регулярно осуществлял ближние и дальние поездки с целью бесплатно осмотреть, проконсультировать детей. Заботился о многих сиротах: давал им свою фамилию и отчество, что было тогда своеобразным билетом в жизнь; во взрослые годы помогал им с учёбой и трудоустройством. Зная о таком неравнодушии учёного, со всего Союза люди слали ему письма с просьбами, часто с почти анекдотичными подписями («Институт, де очі роблять», «Главному глазнику Одессы», «Поверх над морем. Гению глазной науки» и пр.). «Среди них, например, есть письмо от мальчика-инвалида из Зауралья, который с детской наивностью и простотой просит у Владимира Петровича выслать ему радиоприёмник, так как ребёнок практически не выходит из комнаты, радиоприёмник для него своеобразная связь с миром, а семья крайне бедная и не может себя позволить такую дорогостоящую покупку. Где Одесса и Филатов, а где Зауралье?! Известно, что Филатов без промедления выслал мальчику радиоприёмник».
Родители, воспитавшие сына в христианских традициях, привили Владимиру Петровичу глубокую, несломимую веру. Известно, что рядом с кабинетом в одесском институте у него была тайная молитвенная комната, в которой он уединялся перед каждой операцией, чтобы помолиться и испросить у Бога благословения. После операций Филатов нередко отправлялся служить благодарственный молебен. Соблюдал Великий пост, посещал богослужения. Его заступничеством постоянно функционировал в Одессе никогда не закрывавшийся храм святого Димитрия на Втором христианском кладбище. Покровительствовал и помогал материально и храму святых мучеников Адриана и Натальи, прихожанином которого Владимир Петрович являлся.
Филатов поддерживал дружеские отношения со святителем Лукой (Войно-Ясенецким), патриархом Алексием I (Симанским), отцом Ионой (Атаманским), архиепископом Никоном (Петиным), протоиереем Александром Кравченко. С владыкой Лукой Филатов встречался в эвакуации в Средней Азии. Тогда он пообещал полуопальному архиерею, что поможет его сыну с трудоустройством, и сдержал слово: Валентин и его жена Ада работали в НИИ. Войно-Ясенецкий лечился у Филатова в 1947 году, Филатов приезжал к нему в одесскую гостиницу фактически на исповедь. Позже они поддерживали переписку. Сохранилось письмо, в котором уже пожилой Филатов среди прочего пишет владыке: «Ваше преосвященство! Я нередко задумываюсь над вопросом о том, почему жизнь моя так продлена. Вероятно, мне нужно ещё поработать на земле либо по науке, либо над самим собою. Думаю, что скорее последнее. Но это для меня труднее, чем наука. Моё душевное состояние можно охарактеризовать словами сотника: верю, Господи, помоги моему неверию! И я плохо перевоспитываю самого себя, своё тело земное, а оно и в мои годы всё ещё подвергается искушениям и грешным желаниям. Отсюда и моё вечное недовольство собой... Научное творчество у меня остаётся, но разве оно спасёт меня, если я не буду очищен душевно!».
Часы в дружеской беседе проводил учёный с архиепископом Никоном (Петиным). Особой теплотой характеризуются его отношения с отцом Ионой (Атаманским), с именем и благословением которого он связывал своё главное открытие - систему тканевой терапии. Когда спрашивали Филатова, как он нашёл способ пересадки тканей, он отвечал просто: «При помощи молитв отца Ионы».
От членов своей семьи Владимир Петрович унаследовал и позитивное отношение к жизни и к людям, неугасающий оптимизм, простоту в общении. Он всегда был душой компании. На банкетах и семейных торжествах его неизменно выбирали тамадой вечера. «Пессимизм у постели больного бесполезен», - любил повторять академик.
При этом сам он, как многие выдающиеся люди, был невероятно одиноким человеком в личной жизни. Только в последние годы, будучи уже больным пожилым человеком, он смог создать семью с понимающей его самоотверженной, достойной женщиной. Пережил смерть первого ребёнка от первого брака, непонимание второго сына, которого растил фактически в одиночку. Хотя о личной жизни не рассказывает Наталья Борисовна - эта тема в память о сердечной боли учёного табуирована.
Отдушину находил Владимир Петрович в полной самоотдаче людям, нуждавшимся в нём: ученикам, пациентам, которые вечно поджидали его на лавочках возле дома. Он принимал и по субботам, и по воскресеньям. Находил себя и в сочинении стихов, лирических и юмористических рассказов, а главное - в живописи. Владимир Петрович со свойственной ему самоиронией заметил как-то: «Если на том свете велят заполнить анкету, то непременно поставлю в графе „профессия" - художник. Боюсь, как бы не заставили подбирать очки какому-нибудь святому астигматику или снимать катаракту Мафусаилу. Уж лучше буду писать видики („дорога в рай", „тропинка к дереву добра и зла" и т.д.). Не прочь написать и портреты с праотцев». Филатова одесситы часто видели с маленьким мольбертом и складным стульчиком на пленэре. Писал в основном пейзажи, которые неизменно, шутя, подписывал: «Воталиф», - и раздаривал ученикам, коллегам, друзьям. Причём не имея художественного образования, писал настолько хорошо, что участвовал в выставках Общества Костанди (бывшее Товарищество южнорусских художников) наравне с именитыми живописцами. С самим же К. К. Костанди учёного связывала тёплая дружба.
С детства, проведённого в деревне, у учёного на всю жизнь осталась удивительная любовь к природе. Вспоминают, как серьёзно любил беседовать обычно ироничный Владимир Петрович с котами, собаками, цветами, деревьями.
Всё, за что ни брался Владимир Петрович, он делал с полной самоотдачей и любовью. Медицина, разработка медицинской техники (изобрёл прибор для измерения внутриглазного давления, трепан для извлечения и пересадки хрусталика и пр.), педагогика, живопись, литература, общественная деятельность (был депутатом Верховной Рады и Одесского городского совета), меценатство...
В одном из его стихотворений есть строки: «Не хлебом единым ты жив, человек. Ты жив, человек, и любовью». Именно любовью жил Филатов.
http://otrok-ua.ru/sections/art/show/kazhdyi_dolzhen_videt_solnce.html
.jpg)
