«Национальный тип» - понятие, конечно, весьма нечёткое, многосмысленное и исторически изменчивое. Каким только превращениям, коловращениям и извращениям не подвергалось это понятие применительно к русскому национальному типу в построениях всевозможных отечественных и заграничных творцов идеологий! Кто-то, в духе Н.А. Бердяева, видел воплощение русского национального типа в нигилистах на религиозной или светской почве, в юродивых и апокалиптиках, взыскующих нездешнего царства, причём обыкновенно самыми противоестественными способами. Кто-то изображал тип русского человека как «эпилептоида», барахтающегося между безднами: разнузданного порока и исступлённого покаяния, яростного богоборчества и фанатичного благочестия. Кто-то русский национальный характер трактовал в психоаналитических терминах мазохизма и культа страдания, порождаемого генетической неспособностью прилично обустроить свою жизнь. Кто-то, вслед за П.Я. Чаадаевым, видел в России одно беспредельное ничто, пустой сосуд, наполняемый ситуационно любым содержанием - то татарским, то немецким. В позитивном истолковании этой теории понятие «русский» оказывалось универсальным прилагательным, могущим присасываться к какому угодно существительному, создавая знаменитую по речи Ф.М. Достоевского вселенскую отзывчивость русского человека. Для В.В. Розанова национальное олицетворение России - пьяная и смрадная баба, валяющаяся под забором, которую жалко, потому что она - мать, а матерей, как известно, не выбирают... Тюрьма, казарма, палата № 6, город Глупов или Скотопригоньевск, которые населяют рабы и холопы, «бесы» и палачи, «люди в футляре» и «дикие помещики» (в общем-то, всё это - один и тот же персонаж в разных реинкарнациях, который оттого так и рябит в глазах бесчисленными карнавальными масками, что является призраком, выходцем из преисподней, манифестацией чистого Ничто, он всегда - негатив какого-либо позитива, антипод какой-либо земли обетованной - обычно западной)...
Перебирая в памяти различные истолкования русского национального типа, нетрудно заметить, что их сумма составляет настоящий реестр патологий, учебник клинической психиатрии. Вполне естественно, что под обаянием громких имён авторов этого реестра и суггестивным воздействием двухвековой традиции рефлексий нашей интеллигенции мы привыкли видеть концентрированное, архетипическое выражение русского национального характера в дионисийских натурах Иоанна Грозного, Петра Великого, Григория Распутина или Стеньки Разина. Стало почти аксиомой, что запечатлеться в истории героем в национальном духе можно, лишь пролив реки крови и оставив после себя либо расчленённый труп страны в луже крови и кала, либо кладбищенский порядок.
Спору нет: и Грозный, и Пётр, и Стенька с Гришкой являются неотъемлемой частью нашей тысячелетней истории. Но действительно ли эти эксцентрики воплощают собой самую её суть и магистральную линию, а не временный зигзаг и досадный срыв с траектории? Неужели в них национальный тип русского народа находит своё подлинное выражение? Неужели это и есть наше истинное лицо? Или это гримаса боли и горя, искажающая черты человеческого лица в неестественных, чрезвычайных обстоятельствах?
Конечно, и в дисгармонии есть своя прелесть, и в припадочных натурах есть своеобразный психический магнетизм, «влеченье, род недуга», и такому персонажу можно, напившись водки, «отдать разбойную красу», но кто в здравом уме и твёрдой памяти пожелает себе такого суженого? Народ может принять и даже оправдать очередного «эпилептоида» как заслуженный по грехам бич Божий, но не как свою норму. Коллективное народное сознание - здравый смысл, результат многовекового опыта поколений, - может воплощать только гармонию и уравновешенность, а не дисгармонию, которой он служит нравственным мерилом и осуждением. Без гармонии и уравновешенности в генетическом ядре своей культуры никакой народ просто не просуществовал бы как целое сколь-нибудь заметный период исторической длительности. Поэтому нельзя принимать случайные мутации - монстров и выродков, - как бы поразительны и удивительны они ни были, за нормальный национальный тип.
Коллективный «толстоевский», «булдяевы» с «бергаковыми» породили на свет, по выражению И.Л. Солоневича, «творимую легенду» о русском народе и его истории, экстраполируя на них свою собственную неустроенную и смятённую душу. Возвели в ранг национального типа свой собственный клон: раздёрганного, неуравновешенного, безответственного ипохондрика. Но подобный тип, как заметил тот же Солоневич, способен только расточать и проматывать созданное и накопленное другими, а потом театрально посыпать голову пеплом и проливать слёзы над разбитым корытом. Но кто же, в таком случае, создал необъятную империю, раскинувшуюся на 1/6 часть обитаемой суши? Кто отстоял её границы от разбойников и головорезов всех окрестных царств-государств, охочих до чужого добра, кто изорвал их мундиры о русские штыки? Кто проложил дороги и отстроил сказочные города и кремли? Кто напоил-накормил, утёр сопли, уложил спать и рассказал на ночь сказку капризным барчукам? «Немытая Россия», пьяная баба под забором?
Нет, это сделали Арина Родионовна и Савельич, Микула Селянинович и Илья Муромец. Это сделал и Александр III, в котором воплотился русский национальный тип устроителя и собирателя, рачительного хозяина и защитника, отца-командира и надёжи-государя, одновременно строгого и заботливого большака громадной и сложной народной семьи. Недаром современники были убеждены, что В.М. Васнецов изобразил на своей знаменитой картине «Три богатыря» в виде Ильи Муромца именно Александра III (хотя сам художник никогда этого не подтверждал). Собирательный разум народа безошибочным чутьём угадал в облике старшего из богатырей - крестьянского сына Ильи Муромца - крестьянского царя Александра III («Я искренно желаю заслужить имя Царя крестьян», - часто говорил он), настоящего мужика на троне (в обоих смыслах слова «мужик»).
Русский мужик (Илья Муромец) не любит власти, не ловит кайфа от возможности покуролесить на троне, не встречая никаких препятствий своему «ндраву». Он всеми силами уклоняется от бремени власти, от нечеловеческой тяжести ответственности за всё и за всех, лежащей на плечах начальствующих. Но взваливает её, вздохнув и перекрестившись, когда больше некому спасти и сохранить, когда прежние начальники либо смылись, прихватив казну, либо впали в ступор от медвежьей болезни перед лицом грозных вызовов истории. Александр III, будучи наследником, имел самое горячее желание отказаться от престола в пользу младшего брата, прожить обыкновенную жизнь русского человека, семейную и домашнюю. Он умолял отца, императора Александра II, избавить его от тягот престолонаследия, но был обезоружен одной простой фразой императора: «Что ж ты думаешь, что я по своей охоте на этом месте, - разве так ты должен смотреть на своё призвание?». И наследник, устыдившись, принял на всю жизнь бремя служения Отечеству как священный долг.
Русский мужик не любит войны, героики и патетики, и неохотно отрывается от земли и от сохи, лишь по крайней необходимости берёт в руки меч и едет в чисто поле «охранять периметр». Но уж если берёт он меч и отправляется в поход, то не как пёс-рыцарь, шалопут и задира, ради потехи играющий своей и чужой смертью и упражняющий удаль молодецкую от нечего делать, а как грозный архангел - ради мира на земле и в человецех благоволения. И любой Соловей-разбойник, издалека завидев ястребиным взором русского богатыря, излучающего твёрдую решимость и несокрушимую мощь от Матери Сырой Земли, рефлекторно втягивал голову в плечи, и внутри у него тоскливо сжималось сердце, а спинной мозг сигнализировал ретираду.
Александр III не любил войны. «Я рад, - говорил он, - что был на войне и видел сам все ужасы, неизбежно связанные с войной, и после этого я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избегать ужасов войны». Во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. он командовал Рущукским отрядом, прикрывавшим левый фланг русской армии. Задача невидная и неяркая, не предполагавшая лихих атак и дерзких рейдов, нужно было просто стоять насмерть, потому что прорыв врага на этом участке фронта означал окружение и разгром всей русской армии, застрявшей под Плевной и на Шипке. И воины Рущукского отряда под командой цесаревича Александра полгода стояли насмерть, как их деды на Куликовом поле и при Бородине, отбивая атаки вдвое и втрое превосходящего противника. Сердце Александра надрывалось от боли во время этой войны, когда он наблюдал совершенно беззаботное и пренебрежительное отношение командования к «серой скотинке» - простому русскому солдату, зазря гибнущему от начальственных авантюр, массами мрущему от холода, голода и болезней из-за интендантского ворья. Он сделал всё возможное, чтобы в боях пролилось как можно меньше «дорогой русской крови» (характерное его выражение). Он приложил невероятные усилия, чтобы в его отряде каждый солдат был обеспечен зимними полушубками и валенками, отапливаемыми землянками и добротной пищей - и Рущукский отряд понёс самые минимальные небоевые потери во всей армии.
Царствовавший с 1 марта 1881 г. по 20 октября 1894 г. Александр III получил прозвание Миротворца, потому что он был единственным из русских царей за все века, при котором страна не вела ни одной войны и не пролилось ни капли «дорогой русской крови». Не словами, а делами заслужил он это прозвание. Император презирал лицемерные речи о мире западных политиканов, профессиональных лжецов. Однажды на предложение К.П. Победоносцева обратиться к европейской дипломатии заверением о миролюбивой политике России, Александр III отвечал: «Я вам очень благодарен за доброе намерение, но никогда русские государи не обращались к представителям иностранных государств с объяснениями и заверениями. Я не намерен вводить этот обычай у нас: из года в год повторять банальные фразы о мире и дружбе ко всем странам, - которые Европа выслушивает и проглатывает ежегодно, зная хорошо, что всё это одни только пустые фразы, ровно ничего не доказывающие».
Александр III прекрасно знал, что самое умиротворяющее влияние на соседей оказывают не сусальные речи, а «ружья заряжёны» и «сабли, пики востры». «Александр III, человек твёрдый и прямой, - писал о нём генерал А.А. Брусилов, - не имел склонности к военному делу, не любил парадов и военной мишуры, но понимал, что для сохранения мира в особенности необходимо быть сильным, и поэтому требовал наивозможно большего усиления военной мощи России». При нём русская армия была перевооружена винтовками Мосина, снабжена новой артиллерией, принята грандиозная судостроительная программа и буквально создан с нуля мощный броненосный флот. Между прочим, Александр III возродил Севастополь, который аж со времён Крымской войны так и лежал в руинах, отстроил заново военно-морскую базу и черноморский флот.
Один из современников писал об Александре III: «Старинный русский богатырь, среднее между Ильёй Муромцем и Князем Серебряным. Честный, добрый, храбрый медведь, которому трудно воевать с лисицами XIX столетия». Но у этого доброго богатыря в руках был булатный меч-кладенец, и, ослеплённые его блеском, все лисы, скорпионы и гиены европейской политики поджали хвосты и потупили глазки.
Александр III вступил на престол в обстановке, как выражались в советские времена, «второй революционной ситуации». То есть Россия стояла на пороге 1917 г. Опустошённая русско-турецкой войной казна, гигантский государственный долг, голодающая деревня (иссохшая от голода мать и плачущее дитя из видения Мити Карамазова - это картина 1880 г.), огромные платёжные и торговые дефициты, череда террористических актов, взрыв бомбы в Зимнем дворце и, наконец, цареубийство 1 марта 1881 г. - Россия была в шаге от погружения к кровавый хаос, и она бы в него непременно погрузилась, окажись на месте Александра III какой-нибудь очередной харизматик или спазматик à la russe.
Но русский мужик на троне спокойно сказал: я искореню крамолу, хищения и неправду. И искоренил - без опричнины и массовых репрессий, без вздёргивания России на дыбы и т.п., постепенно и буднично, как выводят клопов и паразитов. Через 5 лет от страшного Исполнительного Комитета «Народной воли», пытавшейся диктовать свою волю царям, остался один Лев «Тигрыч» Тихомиров, который, сидя в парижской эмиграции, подумал-подумал да и написал Александру III письмо, как мужик мужику, с просьбой о прощении и с твёрдым словом не шалить больше. Не страх или корысть руководили Тихомировым - просто он увидел, что Александр III действительно служил не суете своей, а России: «При Александре II, - писал Тихомиров, - Россия была какой-то приниженной страной, и, конечно, никому не могло прийти в голову гордиться тем, что он русский. При Александре III произошло превращение. Россия стала вставать в виде какой-то громадной национальной силы. Это производило огромное впечатление даже на эмиграцию. Прежде быть врагом правительства нимало не значило быть врагом России. Теперь правительство начало всё больше отождествляться с Россией, так что, враждуя с ним, человек в глубине души начинал спрашивать себя, не враждует ли он и со своим народом?».
Как и пристало настоящему русскому мужику, Александр III мало говорил, но много делал. Он не возвещал амбициозных планов по удвоению ВВП, но за 13 лет его царствования объёмы производства выросли более чем в два раза. Причём это был рост именно натуральных показателей производства, при нулевой инфляции и золотом обеспечении рубля. Александр III не делал широковещательных заявлений о поддержке отечественного производителя, он просто строил Великий Сибирский путь и ни одного гвоздя не заказывал за границей. Все рельсы, все вагоны и паровозы закупались только на русских заводах. Он строил новый флот, и все корабли, судовые механизмы и матросские тельняшки изготовлялись на русских верфях, заводах и мастерских. Он не вёл пустопорожних разговоров о защите внутреннего рынка и сырьевой зависимости, а просто ввёл в 1891 г. запретительный тариф на ввоз иностранных промышленных изделий - раз, и запретительный вывозной тариф на русское необработанное сырьё (нефть и металлы) - два. А на выходе получил удвоение ВВП за несколько лет.
При Александре III впервые за долгий период Россия стала «для русских и по-русски». И когда он сказал: «Я не дам Россию в обиду», - Россия почувствовала себя как за каменной стеной, как за настоящим мужиком.
Иван Дронов
