В грядущем 2014 году исполняется двести лет со дня рождения Тараса Григорьевича Шевченко. А там не за горами, в 2017 году, двухсотлетие Николая Ивановича Костомарова. Их творчество неоднозначно воспринималось современниками. Их наследие разно толкуется поныне. Всё это объяснимо. И всё же - в сегодняшних оценках не хочется видеть крайностей. Хоть неумеренной похвалой, хоть неправедной хулой вбиваем лишь клин в славянской культуре меж русскими и украинцами. Чему несказанно рады наши недоброжелатели...
На юге Воронежской области, «в крае, где великорусская и малорусская народности сходятся между собою рубежами», помнят и знают творчество Тараса Григорьевича Шевченко.
Кстати, поэту были не просто знакомы, даже близки духовно уроженцы этих мест - сын и мать Костомаровы. Они выходцы из слободы Юрасовки Острогожского уезда, сейчас это село в Ольховатском районе.
Учёного-историка Тарас Григорьевич в своих стихах называл «мій брате», а Татьяну Петровну Костомарову в своих дневниках - «благороднейшею матерью».
Роднило их в первую очередь то, что «вышли они из народа», точнее, из крепостных крестьян. Глубинной связи с народными корнями не утратили до последних дней.
Николай Иванович Костомаров ещё в юности увидел несправедливость в том, что «во всех историях толкуют о выдающихся государственных деятелях, иногда о законах и учреждениях, но как будто пренебрегают жизнью народной массы... Бедный мужик, земледелец, труженик как будто не существует для истории». Исправляя сложившуюся ситуацию, Костомаров становится историком народной жизни, исследователем духовного мира, обычаев и нравов простого люда. О Тарасе Григорьевиче он писал: «Шевченкову музу поймет и оценит всякий, кто только близок вообще к народу, кто способен понимать народные требования и способ народного выражения. Не поймет и не оценит его только тот, кто смотрит на народ в лорнет, ... кто думает дерзко воспитывать народ, забывая, что для этого прежде надобно самому поучиться от народа, быть им избранным и признанным для такого важного дела».
Дружба Т.Г. Шевченко и Н.И. Костомарова охватывала небольшой период их жизни - менее пяти лет, да и то с разрывом в десятилетие. Познакомились они в 1846 году в Киеве. Оказались соседями - квартировали в домах на главной городской улице - на Крещатике, в Крещатой долине.
Николай Иванович позже вспоминал: «Около месяца я знал, что напротив меня живёт знаменитый украинский поэт, но случая не представлялось с ним встретиться, а я был слишком занят, дорожил временем и день ото дня откладывал начало знакомства с ним. В апреле, после Пасхи, не помню теперь, кто из моих знакомых явился ко мне с Тарасом Григорьевичем».
Видимо, встреча с поэтом вызвала в Костомарове двойственные, в чём-то даже противоречивые чувства. «На первый раз в нём не показывалось ничего привлекательного, ничего тёплого; напротив, он был холоден, сух, хотя прост и нецеремонен. Он измерял мои слова и движения с недоверчивостью», - отмечал историк в статье, написанной в 1861 году. Мысленно возвращаясь к той памятной встрече ещё раз спустя почти два десятилетия, Николай Иванович писал: «С первого же раза Тарас Григорьевич произвёл на меня такое приятное впечатление, что достаточно было поговорить с этим человеком час, чтобы вполне сойтись с ним и почувствовать к нему сердечную привязанность... Достаточно того, что я полюбил тогда же Тараса Григорьевича». Поэт был в расцвете лет (ему едва минуло 32), переживал творческий подъём, поражая современников духовной силой своего таланта. Друзья стали часто видеться, нередко просиживая до глубокой ночи за обсуждением новых, ещё не изданных произведений Шевченко.
В те годы в Киеве в среде тогдашней интеллигенции родилось как бы с просветительскими целями братство имени Кирилла и Мефодия - по Костомарову «первоучителей», великих «покровителей всего славянского племени». Сам историк был одним из основателей и видным деятелем общества. «В то время всю мою душу занимала идея славянской взаимности, - отмечал историк, - общения духовного народов славянского племени, и когда я навёл разговор с Шевченко на этот вопрос, то услыхал от него самое восторженное сочувствие, и это более всего сблизило меня с Тарасом Григорьевичем».
Юлиан Белина-Кенджицкий вспоминает свой разговор с Николаем Ивановичем и Тарасом Григорьевичем от 1846 года: «Так, как есть, - плохо, - сказал Костомаров несколько запальчиво. - Немцы, французы, англосаксы держатся вместе, а мы, славяне, каждый ходим своей дорогой... Так вот: прежде всего надо собрать всех образованных славян в одно общество, пусть познакомятся, пусть поговорят ... о том, что у всех наболело... Такое братство - начал Костомаров дальше, - проложит дорогу лучшему будущему - федерации славян. Когда между нами установится согласие, когда все поймут силу единения, когда народ получит образование, только тогда мы сможем стать единой политической силой.
- Собирай в одно славянские головы! Должен же кто-нибудь собрать и пересчитать их, - сказал Шевченко...
- Все должны объединиться под рукой православного царя и веры, - провозгласил Костомаров.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! - отозвался Шевченко. - Ты, Мыкола, хочешь всех славян в поповский дом собрать.
Это замечание взволновало Костомарова. Наверное, ему тоже казалось, что не стоило в присутствии поляка провозглашать царя главой и вождём славян».
Тайное Кирилло-Мефодиевское братство просуществовало недолго - в 1847 году было раскрыто властями, а его организаторы быстро взяты под стражу. Для Николая Ивановича это произошло накануне свадьбы с любимой. Уже готовилось венчание в церкви, были закончены все предсвадебные хлопоты, даже выбрали дачную усадьбу для молодых...
Кстати, на поиск усадьбы Костомаров ездил вместе с Шевченко. Не обошлось без происшествия. «Возвращаясь назад в Киев, мы чуть было не утонули. Пустились мы напрямик по льду через Днепр, а перед тем стояла продолжительная оттепель, и лёд местами стал покрываться водою. Было темно, и мы, сбившись с дороги, попали было в полынью, но, к счастию, там была отмель, и мы ограничились тем, что страшно обмокли и прибыли домой, чуть двигаясь от холода. Только молодость и привычка к воздушным переменам, чем отличались мы оба, спасли нас от горячки. Шевченко скоро после того уехал в Черниговскую губернию к знакомым помещикам».
Можно представить себе состояние человека, после всех подобных приготовлений оказавшегося не на собственной свадьбе, а в каменном склепе тюремного каземата.
Важной уликой против историка стала рукопись на «малороссийском наречении», написанная его рукой в двух экземплярах. Выдержанная в духе подражания произведению Адама Мицкевича «Книга польского народа и странствования польского», она излагала взгляд автора на историю от сотворения мира до современных ему событий. Более того, содержала в завуалированной форме призыв к «братьям-славянам» объединиться и сбросить царскую власть.
По словам автора рукописи, «единый Бог истинный есть единый царь рода человеческого», но люди, забыв эту древнюю истину, «натворили себе царей в образе братьев-человеков». Эти «лукавые цари отобрали из людей сильнейших и нужнейших для себя и назвали их господами, а других сделали невольниками господ, и умножились на земле горе, нищета и болезнь, и бедствия и несогласия».
Отрицание царской власти и крепостного права на страницах рукописи соседствуют с высказываниями автора, подчеркивающими горячую любовь к украинскому народу и сильную ненависть к его угнетателям. Так, царь Московский для Украины «значил то же, что идол и мучитель», а «немка царица Катерина, распутница всесветная, безбожница, мужеубийца, кончила казацство и свободу». Нелестные характеристики в рукописи получили не только правители прошлого. О царе-современнике (то есть Николае I) там сказано: «И теперь в России хотя и есть деспот царь, однако он не славянин, а немец, и чиновники у него немцы, ... а истинный славянин не любит ни царя, ни господина, а любит и помнит одного бога Иисуса Христа, царя неба и земли... И царствует деспот над тремя славянскими народами, ... заражает, калечит, уничтожает добрую природу славянскую».
С будущим автор рукописи связывает надежду на то, что «встанет Украина из своей могилы и опять воззовёт к братьям славянам, ... и встанет Славянщина, ... и Украина сделается независимою Речью Посполитою в союзе славянском». Таким образом, идея демократической федерации славянских народов сочеталась в этой рукописи с мыслью об украинском мессианизме.
Следствием было доказано, что Костомаров был автором рукописи. И сам он сознался в этом, в то же время, подчеркивая, что «Закон Божий» никогда не был основанием или правилами бывшего Украйно-славянского общества. В решении судебного дела Костомаров обвинялся как давший ход преступной рукописи и хоть впоследствии и сознавшийся, но тем более виновный. Возможно, такая «мягкая» формулировка была дана в обвинении с учётом, что автором идей, вложенных в рукопись, являлся не один Костомаров. Так, в «Законе Божьем» чётко прослеживается мысль Шевченко о неприемлемости самодержавной формы правления для будущей славянской федерации. Костомаров смог воплотить её в литературно-художественной форме, став своего рода «рупором» идей друзей-единомышленников.
По мнению Василия Ивановича Семевского, «очевидно, не историк влёк поэта к более радикальным взглядам, а поэт историка, очевидно также, что в этом смысле нужно понимать свидетельство Костомарова в его автобиографии о «нетерпимости» Шевченка...: «Моё знакомство с Т. Шевченко ... совершилось необыкновенно быстро. На другой же день мы говорили друг другу «ты». Когда я сообщил Шевченко о существовании общества, он тотчас изъявил готовность пристать к нему, но отнёсся к его идеям с большим задором и крайнею нетерпимостью, что послужило поводом ко многим спорам между мною и Шевченко. Он прочёл мне некоторые из неизданных своих произведений, от которых я был в совершенном восторге. Особенное впечатление произвел на меня «Сон», неизданная (тогда) антицензурная поэма Шевченко. Я читал и перечитывал её всю ночь и был в полном упоении».
В ходе допросов следователи выявили следующий расклад взглядов в тайном братстве: Николай Иванович Костомаров и Николай Иванович Гулак были представителями умеренной славянской партии, а Тарас Григорьевич Шевченко и Пантелеймон Александрович Кулиш - «неумеренной малороссийской партии славянского общества». Показания против Шевченко дал один из членов братства - Георгий Львович Андрузский. По его словам, Шевченко стремился восстановить гетманщину, всех монархистов называл подлецами, побуждал к большой деятельности. Славянское общество «с отъездом Шевченки из Киева приостанавливалось, а с возвращением его оживлялось».
Тараса Григорьевича арестовали на днепровской переправе, когда он возвращался в Киев из поездки по Левобережью. В сопровождении жандармов отправили в Петербург. По дороге он случайно встречается с матерью и невестой Костомарова. Успел только сказать, что о себе он не горюет, потому что он одинок, «бобыль», а «Миколи мені жаль, бо в його е мати й дружинонька і він нічим не винен, хіба тим, що зо мною побратався. Прости ж мене, матінко, і не кляни!» - так запомнились слова Тараса невесте Костомарова Алине Крагельской.
Поэт вновь оказался соседом Костомарова, на время следствия его тоже заключают в каземат III отделения. Он становится невольным свидетелем посещения тюрьмы измученной от тревог и переживаний за судьбу сына Татьяной Петровной. Увиденное запечатлел в слове:
Дивлюсь: твоя, мiй брате, мати,
Чорниiше чорноi землi
Iде з хреста неначе знята...
Молюся! Господи, молюсь!
Хвалить тебе не перестану!
Що я нi з ким не подiлю
Мою тюрьму, моi кайданi!
В бумагах Шевченко не оказалось ни устава Славянского общества, ни других бумаг, связанных с деятельностью братства, а в вещах ни кольца, ни образа Святых Кирилла и Мефодия. Следствием было доказано, «что Шевченко не принадлежал к Украйно-Славянскому обществу и действовал отдельно, увлекаясь собственною испорченностью. Тем не менее, по возмутительному духу и дерзости, выходящих из всяких пределов, он должен быть признаваем одним из важных преступников».
Среди бумаг Тараса Григорьевича внимание следователей III отделения привлекла рукописная книга его стихотворений, где были обнаружены «противозаконные и возмутительные мысли». Одним из самых «едких и пасквильных» был «Сон». В этом стихотворении поэт представляет себя заснувшим и перенесённым сначала в Сибирь, потом в Москву и, наконец, в Петербург. В Сибири он видит преступников в рудниках, закованных в цепи и кандалы; в Москве описывает изнурение войск на параде, а в Петербурге - дерзко представляет собрание во дворце. Более того, казаки в его «Сне» выражаются: «О царю поганий, царю проклятий, лукавий, аспиде неситий!» Уже только этого было вполне достаточно для судебного разбирательства.
Николай Иванович Костомаров вспоминал:
«Во всё время производства следствия Тарас Григорьевич был неизменно бодр, казался спокойным и даже весёлым. Перед допросом какой-то жандармский офицер сказал ему: «Бог милостив, Тарас Григорьевич: вы оправдаетесь, и вот тогда-то запоёт ваша муза». Шевченко отвечал по-малорусски: «Не який чорт нас усіх сюди заніс, коли не ся бісова муза!»... Через несколько дней, именно 30 мая, взглянувши в окно моего нумера, я увидал, как вывели Шевченка и посадили в экипаж: его отправляли для передачи в военное ведомство. Увидя меня, он улыбнулся, снял картуз и приветливо кланялся. Тарас Григорьевич был отправлен в Оренбургские линейные баталионы рядовым, с воспрещением писать и рисовать... Он выслушал над собою приговор с невозмутимым спокойствием, заявил, что чувствует себя достойным кары и сознает справедливость высочайшей воли».
Костомаров был приговорен к годичному заключению в Алексеевском равелине Петропавловской крепости и последующей ссылке в Саратов. В 1855 году получил амнистию в связи с коронацией нового императора - Александра II.
В 1857 году Шевченко, освобождённый от военной службы, оказался в Саратове. В дневнике он отметит: «Едва пароход успел остановиться у Саратовской набережной, как я уже был в городе и... нашёл квартиру Татьяны Петровны Костомаровой. Добрая старушка, она узнала меня по голосу... она привитала как родного сына, радостным поцелуем и искренними слезами... И, боже мой, чего мы с ней не вспомнили, о чем мы с ней не переговорили... В первом часу ночи я расстался со счастливейшею и благороднейшею матерью прекраснейшего сына».
С Николаем Ивановичем Костомаровым он встретится годом позже.
Несмотря на длительную разлуку, Шевченко не утратил интерес к судьбе друга, следил за его публикациями. В дневнике поэта на странице, датированной 22 сентября 1857 года, встречаем запись: «...лежал и читал «Богдана Хмельницкого» Костомарова. Прекрасная книга, вполне изображающая этого гениального бунтовщика. Поучительная, назидательная книга! Историческая литература сильно двинулась вперед в продолжение последнего десятилетия».
Николай Иванович вспоминал о первой встрече с поэтом после ссылки: «Летом 1858 года, будучи в Петербурге, я отыскал Шевченко и увидел его первый раз после долговременной разлуки. Я нашёл его в Академии художеств, где ему дали мастерскую. Тарас Григорьевич не узнал меня и, оглядывая меня с головы до ног, пожимал плечами и решительно сказал, что не может догадаться и назвать по имени того, кого перед собою видит, когда же я назвал свою фамилию, он бросился ко мне на шею и долго плакал». Костомаров увидел в искренних слезах друга доказательство того, что тот его не забыл.
Друзья стали вновь видеться, правда, не так часто, как раньше. Костомаров был сильно занят - архивы, публичная библиотека, приготовление к лекциям, работа над статьями и монографиями, полемика с оппонентами. Круговорот столичной жизни захватил и Шевченко. Тем не менее, он находил время для посещения отдельных лекций Николая Ивановича, вместе с ним работал над организацией воскресных школ.
В 1858 году Тарас Григорьевич Шевченко обращается к князю
Василию Андреевичу Долгорукому с просьбой исходатайствовать для него
разрешение на переиздание стихотворений и поэм. Среди прочего он писал:
«Вполне сознаю свои заблуждения и желал бы, чтобы преступные стихи мои
покрылись вечным забвением. Десять лет прошло с того времени. В такой
продолжительный период и дети становятся людьми, мыслящими основательно.
Поэтому надобно предположить, что и в моей бедной голове больше
установилось порядка, если не прибавилось ума. На основании этого
естественного предположения, покорно прошу ваше сиятельство... смотреть
на меня как на человека нового и не смешивать меня с тем Шевченком,
который имел несчастие навлечь на себя своими рукописями праведный гнев в
бозе почившего государя императора». Шевченко отмечал также, что с
Николая Ивановича Костомарова и
Пантейлемона Александровича Кулиша
запрет на публикацию работ был снят. Изучив опубликованные ранее стихи и
поэмы Шевченко, цензоры не обнаружили в них ничего предосудительного, а
потому причин для отказа поэту не было.
По свидетельству писателя Даниила Лукича Мордовцева, «после Костомаров говорил, что это время - 1859 и 1860 годы - пролетело как сон, и ему не удалось даже наговориться с Тарасом: всё казалось, что ещё успеем. И вдруг мне говорят, что Шевченка не стало». В своих воспоминаниях Мордовцев цитирует письмо Костомарова к нему, написанное на другой день после смерти друга: «Вы прочтёте в периодических изданиях, конечно, обстоятельства его погребения. Он умер от водяной. Ещё летом его одолевала убийственная тоска, которая происходила частию от одиночества, частию от сознания упадка своих поэтических сил и ненормального положения на высоте славы, после двенадцати лет заточения, разлучившего его с образованным миром. Осенью он хотел жениться; ему не удалось: самая эта попытка была, кажется, порывом отчаяния... Незадолго пред смертью он отдалял от себя мысль о близкой кончине, собирался, казалось, жить, даже купил себе часы, которых, кажется, никогда не носил в жизни... На погребение его стеклось много, но было бы ещё больше, если б успели публиковать. Студенты несли гроб его до самой могилы на Смоленском кладбище».
Костомаров до последних дней жизни высоко ценил талант Шевченко, подчеркивал уникальность его поэзии, указывая на её национальное и мировое значение: «Он не был поэтом тесной, исключительной народности: его поэзия приняла более высокий полёт... Будучи малорусским поэтом по форме и языку, Шевченко в то же время и поэт общерусский. Это именно оттого, что он - возвеститель народных дум, представитель народной воли, истолкователь народного чувства». Неоднократно в беседах с друзьями Костомаров повторял, что после смерти Тараса Григорьевича украинская литература значительно обеднела. Историк, по свидетельству современника, «стихотворения Шевченка знал все на память», любил их декламировать, часто цитировал отрывки из его произведений.
Что любопытно: в молодости Костомаров сам увлекался «сочинительством на малороссийском языке». Он - автор поэтических сборников «Українськії балади», «Вітка», вышедших под псевдонимом Иеремия Галка. Одно из его стихотворений было впервые опубликовано в журнале «Киевская старина» за 1897 год под заголовком «Славянам». Автор публикации Николай Ильич Стороженко отнёс это поэтическое произведение к творческому наследию Тараса Григорьевича Шевченко. Иван Яковлевич Франко не согласился с подобным утверждением. Он убедительно доказал, что стихотворение вышло из-под пера Николая Ивановича Костомарова.
При жизни Шевченко его талантом искренне восхищался и Пантелеймон Алесандрович Кулиш, один из кирилло-мефодиевских братчиков. А в 1862 году, вернувшись из-за границы, он посещает одно из собраний «малороссийской громады». Очевидец рассказывает: Кулиш «достал из бокового кармана какую-то тетрадь и, обратившись к присутствующим, просил прослушать стихотворение одного славянского поэта, которого он встретил, где-то там, за Дунаем, и который, по его мнению, окончательно должен затмить талант Шевченка. Выслушавши прочитанное Пантелеймоном Александровичем со вниманием, из присутствующих никто не высказал ни своего одобрения, ни порицания. Стихотворение это оказалось впоследствии принадлежащим самому Кулишу».
Позже в своей работе «История воссоединения Руси» Кулиш называет музу Шевченко «полупьяною и распущенною», укажет, что «из творений Шевченка весьма небольшое количество стихов общество должно собрать в житницу свою, а остальное всё - не лучше сору, его же возметает ветр от лица земли». Костомаров выступает в защиту памяти друга. «Кулиш не оставил без глумления Шевченка, того самого Шевченка, перед которым когда-то поклонялся в «Основе»; тогда уже многие, уважавшие талант Шевченки, находили восторги Кулиша чрезмерными... Если г. Кулиш изменил свои прежние убеждения и симпатии, то всё-таки было бы желательно, чтоб он теперь обращался с большею снисходительностью к памяти лиц, которым прежде оказывал любовь и уважение. Теперь же он невольно напоминает тех средневековых монархов-фанатиков, которые под влиянием христианского благочестия истребляли произведения искусств, поэзии и наук, созданные в языческие времена, и делали это потому только, что видели в них почитание ложных божеств».
Костомаров был в мастерской у Шевченко накануне его смерти. В час погребения тепло и сердечно помянул своего друга проникновенным словом.
По свидетельству русского писателя Николая Лескова, «женская слеза из глаз ... старушки Костомаровой не обошла могилы Шевченко».
Историка очень волновала мысль о сохранении рукописей Тараса Григорьевича. При его участии в 1867 году было выпущено первое посмертное издание «Кобзаря».
В рабочем кабинете петербургской квартиры Костомарова на письменном столе стоял бюст, а над диваном висел большой портрет Шевченко. Историк бережно хранил и две гравюры Тараса Григорьевича с его автографом.
Костомаров никогда не менял своего мнения о Шевченко, как о человеке безупречно честном, глубоко любившем свой народ и его язык, но без фанатической неприязни ко всему чужому.
Интересные оценки творчества Кобзаря в разные эпохи привёл украинский историк Юрий Анатольевич Пинчук.
Николай Костомаров: «Между народными песнями и поэзиею Шевченко самое близкое сходство. Но Шевченко не подражает им; он продолжает их. ...Поэзия Шевченко есть родная и знакомая дочь народной малорусской поэзии..., но сохраняет свою отдельность от последней и самобытность». «Шевченко не был только поэтом для Украины, он - поэт сельского народа, воспитавший в себе поэтическое вдохновение... и передавший его образованному миру в прекрасных безыскусственных образах, добытых им из сокровищницы своей богатой природы».
Автор биографической повести «Тарас Шевченко» Михаил Зощенко: Шевченко как «Поэт сразу пришёлся по вкусу народу, потому что он был подлинный его представитель.
Он не искажал народные думы и чувства своими субъективными добавлениями. Вернее - его чувства совпадали с чувствами народа», «Шевченко стал выразителем духовной жизни народа. Но его поэзия не была только украинской поэзией. И не потому, что темы Шевченко не ограничивались пределами Украины, а потому, что его тема была близкой и необходимой темой для многих народов».
* * *
Так случилось, что малая родина - Острогожский уезд Воронежской губернии - Николая Ивановича Костомарова стала домом для потомков Тараса Григорьевича Шевченко. Родная племянница поэта Василина Иосифовна в начале девяностых годов XIX века, спасаясь от нищеты, решает искать счастья на чужой стороне. С мужем Тимофеем Хоменко выбирают на жительство степной хуторок на юге Воронежской губернии в Острогожском уезде под Россошью. Скорее всего, молодая семья оказалась здесь в числе других украинских переселенцев. Тому подтверждением названия окрестных хуторов - Украинский, Верхний Киев, Крещатик, Мирошников, Пинчук, Херсонский. Василина Иосифовна вынянчила Ольгу, Наталью, Евдокию, Марка, Марину, Матрёну и Варвару. После кончины матери Марк Тимофеевич уехал в отчие края. Дочери же остались здесь, обзавелись семьями. Сейчас никого из них уже нет в живых, а продолжают род, давший миру Кобзаря, - их дети, внуки и правнуки. Порой даже не ведая, чьи они по рождению...
А в музее села Шевченково Звенигородского района Черкасской области (это прежняя Кирилловка, где прошло детство Тараса Григорьевича) в одном из залов во всю стену, по рассказам внука Василины Иосифовны - Ивана Порфирьевича Дробина, было нарисовано родословное древо рода Шевченко. Есть там и воронежская веточка.
Потомки поэта, живущие в нашей области, естественно, носят уже другие фамилии. Но что интересно - фамилия Шевченко в южных районах области очень распространена. Подтверждение тому - простой факт: только в Россошанском районе по официальным данным сорок три однофамильца поэта пали на полях сражений в годы Великой Отечественной войны.
Татьяна Малютина, историк (Воронежский государственный аграрный университет)
http://www.voskres.ru/bratstvo/malyutina2.htm
