— Давайте поговорим сегодня о петербургских старообрядцах, — предложил протоиерей Александр Паничкин. Мы не в первый раз ведём беседы с этим батюшкой, историком, кандидатом богословия, — мы говорим с ним о церковной жизни Северной столицы в XVIII веке, при Петре Великом и его преемниках, и, судя по откликам, читателям нравятся эти путешествия в давнюю, основательно забытую эпоху. И вот новая тема для нового разговора…
— Казалось бы: столица выстроена на немецкий лад, царь устремлён в будущее, презирает старину и всё, что с ней связано, общество обновляется, экономика перестраивается… При чём тут старообрядцы? И тем не менее определённую роль в становлении нашего города они сыграли…
— Да когда же, каким образом они вообще появились в Петербурге? Ведь, по-моему, в те времена на них были серьёзные гонения, и сами староверы побоялись бы ехать в столицу …
— Сами — да… Но когда начал строиться город и сюда стали сгонять подневольных рабочих, власти поняли, что кто-то должен заниматься снабжением всей этой массы работного люда. Кто же этим займётся? Далее: необходимо, выражаясь современным языком, найти инвестора для большого строительства. Где искать инвестиции? По большей части наши русские бизнесмены оказались приверженцами старых обрядов. И Пётр, нимало не обижаясь на то, что многие старообрядцы считали его антихристом, начал привлекать раскольничьих воротил к строительству своей столицы. В свою очередь раскольники, не смущаясь тем, что работают на «антихриста», охотно торговали в Петербурге, брали подряды на строительство и строили не только жилые дома, но даже наши православные церкви. Оказывается, вера у них не мешала бизнесу…
— А как же пресловутые гонения, на которые старообрядцы до сих пор не устают жаловаться?..
— Мы говорим про определённую эпоху: первую половину XVIII века, — а в те времена гонения заключались в следующем. Во-первых, желая поселиться в Петербурге, старообрядец должен был официально заявить о своей приверженности к расколу. Во-вторых, он должен был дать обязательство не принимать у себя расколоучителей, не проповедовать раскол и не привлекать православных в свою веру. И в-третьих, — самое серьёзное: подушная подать со староверов взималась в двойном размере. Вот и всё. Никаких иных гонений в то время не было.
— Выходит, никакого противостояния между «официальной Россией» и Россией, ушедшей в раскол, не было? А откуда же тогда само понятие «раскол» взялось?
— Нет, разделение было, и очень жёсткое. Но шло оно не столько от государства, сколько от самих старообрядцев. Вот я вам рассказал об условиях, на которых староверы могли поселиться в столице. Как вы думаете, сколько их официально заявило о себе?
— Сколько?.. Сто человек? Двести? Тысяча?
— По официальной статистике, в 1737 году в Петербурге не оказалось ни одного записного раскольника! А в уездах, по губернии, их насчиталось шесть мужчин и шесть женщин. Вот и всё. (Подрядчики и купцы столичными жителями не являлись.) И это при том, что раскольников-то в Петербурге было немало, — совсем немало!.. Но все они оставались потаёнными. Человек называл себя православным, — более того: ходил в православный храм, лицемерно молился там… Более того: исповедовался облыжно и причащался (считая Причастие дьявольским соблазном)!.. И вечером он шёл к какому-нибудь подпольному «старцу» и там с радостью слушал злобные обличения «никониан».
— Так от чего же они прятались, если гонений не было?
— Можно предположить, что им было в тягость платить двойную подать… Можно предположить, что не хотели терять связь со своими старцами-учителями… А можно предположить, что они очень дорожили возможностью вести проповедь среди петербуржцев. У них ведь были свои «стряпчие», люди, искушённые в законодательстве, одновременно и расколоучители… Нужно учитывать особенности эпохи: согнанное, сдёрнутое с обжитых мест население столицы теряло, так сказать, духовную устойчивость; многие таили в сердце обиду — или на власть, или на Церковь… И тут приходил старовер-проповедник и начинал вещать: «Чего ж ты хочешь? Власть-то антихристова, и Церковь-то еретическая, и город-то немецкий… То ли дело у нас, в скитах!.. Тишина, благолепие, благодать!..» Успех у такой проповеди был большой. Но нередки были случаи и возвращения к Матери-Церкви. Человек уезжал в Выговский скит, проводил там годик-другой и к ужасу своему обнаруживал, что вместо благолепия и благодати там царят раздоры, нестроения, корыстолюбие и властолюбие…
— Странная выходит картина: огромная часть населения страны таится, скрывается, конспирируется, считает власть и Церковь своими врагами. Эти конспираторы обладают деньгами, людской силой, ресурсами… На все попытки власти разрешить ссору мирным путём они отвечают усилением борьбы, углублением тайны… Это же какая-то ползучая гражданская война!
— Да, именно так…
— А если законспирированного раскольника разоблачали — что ему светило? Пытки? Казнь?
— Покаяние. Рядовой раскольник обязан был законным образом раскаяться в своих заблуждениях. Упорствующих определяли к какому-нибудь известному православному духовнику — на перевоспитание. Расколоучителей могли сослать в дальний монастырь. Сам обряд присоединения к Церкви происходил обычно в Петропавловском соборе: рождённые в расколе перекрещивались — им даже давалось новое имя! Совратившиеся из Православия присоединялись через исповедь и проклятие ересей. А неимущим оказывалось даже денежное вспомоществование, хотя, надо признаться, довольно скудное. Вообще государство не слишком-то горело рвением в разоблачении староверского подполья. Например, в 1730-х годах архиепископ Феодосий попросил было городской магистрат помочь ему в борьбе с расколом, но сперва чиновники многозначительно промолчали в ответ, а при повторных просьбах нехотя сообщили, что все питерские старообрядцы выбыли-де из столицы — стало быть, и речь вести не о чем. Так раскольничьи учители оставались безнаказанными, а к следствию привлекались случайно попавшиеся лица…
— Возможно, среди чиновников тоже были тайные старообрядцы?
— Нет, нет… Среди дворянства их не было совершенно. Большинство староверов принадлежали к третьему сословию… У дворянства была своя язва: хлыстовство.
— Хлыстовство? Но ведь это же изуверская, совершенно дикая секта!.. Как могли образованные, культурные дворяне?..
— А вы знаете, что изуверское хлыстовство было завезено к нам из цивилизованной Англии? Что оно тесно связано с масонством? В Англии эта секта называлась «квакерством», — и у нас она долгое время так именовалась. Да, секта яростная, даже бешеная. Они на своих радениях доходили до неистовства, хлестали себя прутьями, и всё заканчивалось свальным грехом. И при всём том у них была жёсткая дисциплина, строжайшая конспирация… И при всём том они считали себя христианами… В Петербурге к ним принадлежал, например, такой замечательный человек, как художник Боровиковский — талантливый портретист, не раз писавший портреты августейших особ… Но вообще-то хлыстовство пришло в столицу из Москвы. Именно там в 1730-х годах было раскрыто крупное хлыстовское гнездо, базировавшееся в крупных монастырях. Обличённые сектанты были жестоко наказаны: старицу Настасью из Ивановского монастыря и монахов Филарета и Тихона из Петровского монастыря казнили, а прочих монашек-хлыстовок сослали в девичьи монастыри Тобольской епархии. Но секта продолжала распространяться и вскоре перекинулась в Петербург. Здесь её возглавили купцы Чуркины, братья Иван и Герасим с сестрой Василисой. Долгих одиннадцать лет специальная правительственная комиссия пыталась разоблачить конспираторов, и многие рядовые члены были арестованы, но из главарей удалось поймать лишь Ивана Чуркина — его сослали на каторгу в Эстляндию, — а Герасим и Василиса канули безследно. Одолеть хлыстов так и не смогли вплоть до революции, когда большевики, кажется, всё-таки прихлопнули их. Но и это не факт: никто не может утверждать, что хлыстов сейчас нет, — ведь конспирация у них на высоте, а подделываться под православных им всегда удавалось.
— А чем вы, батюшка, объясняете такую страшную глубину раскола — ведь он и до сих пор не преодолён…
— И никогда и не будет преодолён, как мне кажется. Для простого народа обряд всегда будет важнее и понятнее, чем высоты веры. Люди до сих пор не понимают, что для удовлетворения духовной жажды нужно совершить усилие, а не ждать, что какой-то дядя начнёт тебе с ложечки вливать Божественный нектар… Одно дело — читать Евангелие, Святых Отцов, выполнять заповеди, а другое — следить за окружающими: кто в платочке, а кто без, кто в брюках, а кто в юбке, кто как свечку ставит, кто как поклоны кладёт… Кто крестится двумя перстами, кто — тремя… Это, конечно, проще и понятнее, и на это можно долго ещё уловлять не искушённых в вере христиан. Опять же — обиды на священство… Ведь человек как устроен? Сначала он терпит, не замечает, смиряется… Но это — до поры до времени, капля за каплей… Потом вода из переполненного стакана выплёскивается — и душа у человека необратимо меняется: он уже и мыслить начинает иначе, и глаза у него иначе открываются на Церковь… Конечно, от обид никуда не денешься… Но надо нам, священству, учиться терпеть свою паству — тогда, может быть, и она будет нас терпеть. Надо сказать, что народ наш добрый и ко многим недостаткам священства относится с пониманием, но такие грехи, как корыстолюбие, — тут понимания встретишь меньше. Давайте же будем относиться терпимей друг к другу!
Вопросы задавал Алексей БАКУЛИН
