Гдовская крепость
 |
| Протоиерей Михаил Женочин |
Родился он, когда СССР только что возглавил Никита Хрущёв, пообещавший показать по телевизору в 1980 году последнего попа. Вроде бы всё к этому и шло. Сейчас трудно представить, но в 1954 году в Ленинграде, бывшей столице Российской Империи, действовало всего 4 (!) храма. В одном из них Михаила и крестили в восьмимесячном возрасте. Кто тогда знал, что этот младенец станет священником и в конце 80-х в двухстах километрах от Ленинграда, на родине своей матери, построит храм удивительной красоты, изображение которого потом появится на юбилейных монетах новой России (на фото справа)?
Несколько лет назад я написал заметку (К старцу Николаю, «Вера», № 547), о том, как мы с о. Михаилом ездили в паломничество на остров Залит. Тогда казалось, что он будет всегда с нами... О многом так и не успел я поговорить с отцом Михаилом, откладывая самое сокровенное на потом. Не хотел быть навязчивым. Дружба наша шла по нарастающей, и думалось, что времени впереди у нас много.
Мы с женой проводим лето в Гдовском районе уже более тридцати лет. Приехали как-то по приглашению наших ленинградских друзей на родину их родителей, в деревню Дулёво, и так нам понравились эти псковские места, что мы приложили немало усилий, чтобы приобрести здесь дом. Отца Михаила помним ещё молодым, красивым и энергичным священником церкви Покрова Богородицы в деревне Кярово, родовом имении графов Коновницыных. Сами мы тогда в храм заглядывали редко, казалось, далёко – надо на автобусе ехать. Теперь-то понимаем, что это было лишь самооправданием: всего-то восемь километров напрямую – смешное расстояние для тогдашнего нашего возраста. Однажды мы с женой всё-таки проделали этот путь к храму по лесной дороге, выйдя из дома ранним утром, – впечатления остались на всю жизнь. А ведь в былые времена, например, моя бабушка из орловской деревни совершала настоящие паломничества, и ходила она не в ближайший Мценск или в Орёл, а за сотни километров в златоглавый Киев, помолиться у древних русских святынь.
 |
Историки считают, что название Гдов образовалось от слова «вдов», то есть «принадлежащий вдове». По преданию, этот городок близ Чудского озера был уделом вдовствующей великой княгини Ольги, родившейся около 885 года в селе Выбуты под Псковом. Её именем была названа и местная речушка – Вдовья. Историк Татищев писал, что ещё до крещения Руси святая благоверная княгиня Ольга обошла весь Русский Север с проповедью Евангелия, везде устрояя погосты, храмы, кресты. При её жизни Гдовскую землю населяли славяне, водь и чудь, и в их топонимах осталась память о святой княгине. Так, на речке Нарова есть остров Ольгин, а напротив него, на берегу, стоит эстонская деревня Кунинга-кола, название которой переводится как «Княжье село». У самого города Нарвы о великой княгине напоминают русская деревня Ольгино и Занаровский Ольгин камень. А в 10 км от Гдова в деревне Кануновщина стоит древняя часовня, посвящённая равноапостольной княгине.
В 1431 году для защиты западных рубежей Руси в Гдове построили крепость для защиты от крестоносцев, поляков и шведов. Со временем в посаде за кремлёвскими стенами появились два монастыря, мужской и женский. Накануне революции в Гдове стояло уже шесть благолепно выстроенных храмов. Три из них разрушила советская власть, а три других были взорваны, когда немцы отступали в 1944 году. Кто и почему их взорвал, до сих пор не выяснено. Во время немецкой оккупации здесь служил священник Псковской миссии, который за четыре месяца лично крестил 3,5 тысячи человек, за одним богослужением в Гдове причащал по 500 человек. Но факт, что, когда сюда вернулась советская власть, храмов уже не было, одни развалины.
На старом фундаменте
 |
| Отец Михаил Женочин после рукоположения |
«Совершая пастырское служение в маленькой церкви села Кярова, – вспоминал о. Михаил, – я наткнулся на письмо, написанное карандашом председателю Совета Министров Косыгину. В нём около 500 человек слёзно умоляли разрешить строительство церкви в Гдове. Никого из этих людей давно уже нет в живых, но я, пробираясь на приход про пояс в снегу (совершал я богослужение при температуре минус семнадцать градусов), мечтал о построении храма во Гдове.
Не за деньгами, а за духовным советом я поехал к старцу Николаю Гурьянову на остров Залит (Талабск). Вместе со мной было два священника с прихода Кобыльего Городища. Батюшка приветливо встретил нас, усадил за самоварчик, и я ещё не произнёс ни слова, а он неожиданно для всех нас спросил: “А храм-то во Гдове строится?” От такого вопроса мы чуть не потеряли сознание, ибо стали свидетелями явного дара прозорливости старца. Он ушёл в свою маленькую комнату и, вернувшись, дал мне пожелтевший пакет, в котором лежала одна тысяча рублей (по курсу того времени – более одной тысячи долларов). Я принял его с верою, как залог того, что храм будет и деньги не оскудеют, как масло в кадке Наинской вдовы времён Илии Пророка. Возвращаясь к самовару, старец неожиданно насыпал мне в кружку до самого верха сахара. “Что, батюшка, горького много будет мне в жизни, – спрашиваю я, – что так усладить хотите?” Внешняя уверенность старца укрепляла мои силы...»
 |
| Отец Михаил Женочин со старцем Николаем Гурьяновым |
Многие могли бы посчитали настойчивость батюшки безумием. Как строить? Из чего? В ту пору без разрешения начальника на личные деньги нельзя было купить кирпич даже на ремонт печки. А тут требуется один миллион кирпичей, то есть сорок железнодорожных вагонов! Нигде в Советском Союзе частному лицу такого количества не могли продать. Выручило соседство с Эстонией, где удалось арендовать цех, и там во вторую смену стали «выпекать» кирпичи для храма. Появились и деньги. Пять тысяч пожертвовал Псково-Печерский монастырь, шесть тысяч – город Остров, три тысячи – церковь Архангела Михаила села Кобылье Городище. Две с половиной тысячи жертвовал архиепископ Владимир, нынешний митрополит Санкт-Петербургский. Самую большую материальную помощь оказал архимандрит Лев (Дмитроченко). Четыре тысячи долларов пришло от графа Андрея Ивановича Стенбок-Фермора из Парижа. Около 10 тысяч рублей передал настоятель Никольского храма в Любятово прот. Владимир Попов. Были и другие пожертвования.
Батюшку особенно тронуло, когда его прихожанка Зинаида Веревкина пожертвовала самую большую свою драгоценность. «Когда я пришёл к ней домой, она сообщила: “Мама моя хранила и мне отдала большой кусок золота – слиток. Я берегла его на чёрный день... Хочу его пожертвовать вам, батюшка, на храм”. При этом она достала из укромного места тяжёлый свёрток, бережно завёрнутый в тряпицу. Когда она развернула свёрток, то я увидел, что в нём был спрятан слиток... латуни, который эта простая женщина хранила многие годы и вот теперь отдала на строительство храма как самое дорогое, что имелось в её доме. Я сердечно поблагодарил её, и мне подумалось: “Быть может, Господь действительно вменит ей это в золото”. И этот кусок латуни, как лепта евангельской вдовы, возможно, является самым большим пожертвованием на строительство собора и может оказаться в очах Божиих больше всех других даров, принесённых нашему храму».
Пока храм строился, с 1988 года батюшка проводил богослужения в тесной избе. А вскоре кто-то, тайно проникнув в молитвенный дом, облил его керосином и поджёг. Пожарники успели вовремя. Отец Михаил вспоминал: «Удивительно, что огонь прекратился возле диванчика, накрытого ковриком отца Николая, – как-то, в очередной мой приезд на остров Залит, батюшка подарил мне коврик, сказав: “Может быть, где-нибудь пригодится”. Вот и пригодился...»
В августе 1991 года начались постоянные богослужения в северном приделе вмч. Димитрия Солунского. А затем, как вспоминал о. Михаил, встал вопрос, в честь кого освящать второй придел. «Приехав на остров, я спросил мнение отца Николая, и он ответил: “Освящайте в честь священномученика Вениамина, митрополита Петроградского и Гдовского. Ведь я был у него посошником, и, когда владыка приезжал на Гдовщину, я старался везде его сопровождать, держа посох”. “Батюшка, а как вам запомнился священномученик Вениамин?” – спрашиваю я. Вспоминая, отец Николай ответил: “Владыка нежно погладил меня по голове и сказал: «Счастливый ты, Коля, что в Бога веруешь!»”.
Потом был готов и центральный придел, его освятили в честь иконы Божией Матери «Державная». Старец Николай подарил приходу эту икону, которая и поныне пребывает в храме.
Лестница на Небо
 |
| Собор Державной Божией Матери, г. Гдов |
Кстати, в далёкие советские времена, когда нам удалось купить старый домик в деревне Дулёво, ничто так не поразило меня в окрестностях, как именно источник с часовней, расположенный посреди глухого леса близ деревни Крутое, куда мы ходили за грибами. Эта небольшая часовенка, уставленная и оклеенная внутри бумажными иконками, сохранилась до сих пор. И что характерно, батюшка Михаил не обошёл вниманием и это посвящённое Господу место, привечая тех местных энтузиастов, которые из года в год совершали самостоятельно взятое послушание по облагораживанию территории вокруг источника. Запомнилось и наше первое посещение дома батюшки. Начали с ознакомительного обхода дома, в котором сразу обращала на себя удобная планировка с целью использования каждого уголка и коридора для расположения книг, икон, изделий прикладного искусства. Всё было по-деревенски просто, при этом обстановка выдавала хозяев как образованных людей с духовными интересами. В доме царила тёплая, гостеприимная атмосфера, и в этом батюшку умело поддерживала матушка Марина. Она успевала не только хлопотать по хозяйству, быстро накрыв на стол в просторной кухне-столовой, но и время от времени вступала в беседу, уважительно замолкая каждый раз, когда начинал говорить батюшка. Она сразу покорила нас своей скромностью и добротой, не забывала представить и детей, время от времени на минутку заглядывавших в столовую. Помнится, много мы задавали тогда вопросов на церковные темы – вплоть до самых сложных и острых, о которых нам спросить было больше некого. И батюшка отвечал терпеливо, с достоинством и в то же время откровенно.
Трудными были первые шаги о. Михаила на духовном поприще. С перестройкой многое радикально изменилось, но трудностей не стало меньше. Очень скоро мы поняли, как тяжела жизнь современного сельского священника. Каждый шаг на виду у людей. Мне, послужившему в своё время по призыву офицером-«двухгодичником» при штабе, эта ситуация напомнила положение молодых офицеров, которых начальство в любое время может перебросить в другую часть, на другую должность. Точно так же ничего не принадлежит и священнику на приходе. Но, в отличие от офицера, который всё-таки находится на полном гособеспечении, священник должен ещё постоянно посылать «наверх» немалую сумму. При этом добывать деньги и на восстановительные работы. Это очень обременительно, трудно и часто просто унизительно. Можно попасть в зависимость от богатых меценатов, которые нередко далеки от веры. Неудивительно, что в маленьком захолустном городке, где больших денег никто сроду не видел, бывали и недоброжелатели, которые подозревали батюшку в корыстных намерениях. Признаться, когда, после того как чудесным образом, с Божией помощью, в нищем крае поднялся прекрасный собор, вдруг рядом стал расти огромный кирпичный дом, я тоже стал недоуменно-критически размышлять: «Зачем батюшке такой домище? И откуда такие средства?» Но теперь каждому известно, что всё это строилось о. Михаилом для людей, во славу Божию и никакой корысти батюшка в этом доме не имел. После его кончины семья от всей этой строительной эпопеи ничем для себя, вопреки досужим разговорам, не разжилась. Помнится, матушка Марина, которая также всю жизнь неустанно трудилась, осталась после кончины о. Михаила с тысячей в семейном кошельке. Да и до сих пор она не получает даже пенсии...
 |
| В Грузии. 1984 г. «...меня поразил его одухотворённый облик в молодости» |
Сам он был прежде всего созидателем по духу, и ему многое удалось сделать. Мечтал о благополучии страны, о развитии края. Недоумевал, почему всё вокруг катастрофически разрушается и наверх выплывают всё больше нечистые на руку и безнравственные люди. Помню его фразу о России: видишь, как тяжело, даже, может быть, неизлечимо больна родная мать, гниющая заживо, и ничего не можешь с этим поделать. Эта душевная боль стала одной из главных причин, почему так рано ушёл о. Михаил из жизни. К сожалению, записей проповедей батюшки, кажется, никто не вёл, и нам остаётся только свидетельствовать, что они были действительно прекрасны и производили большое впечатление на прихожан. Помню последнюю его проповедь на праздник Вознесения, когда батюшка, словно предвидя скорый уход из жизни, говорил, что для верующего человека смерть не страшна и не является бессмысленным, трагическим концом бытия. Вера Христова обещает нам, что жизнь не кончается сроком, отведённым на этом свете, но будет продолжена, при преобладании благих деяний, в Царствии Небесном. Кульминацией проповеди стали слова о. Михаила: «Наша вера радостная!»
Расходились мы со службы счастливые, осмысливая эти важнейшие заключительные слова батюшки. Жизнь казалась прекрасной, и мы надеялись с новыми силами и с Божией помощью по наставлениям о. Михаила преодолевать свои грехи и слабости. И вдруг на следующий день – известие, поразившее словно удар молнии: отец Михаил скоропостижно скончался, отказало сердце.
Не буду описывать всей сумятицы переживаний и мыслей, связанных с этой драматической кончиной, да и нет для этого подходящих слов. Но преобладало какое-то чувство чудовищной несправедливости. Утешение было одно: возможно, Господь забрал батюшку как труженика, исполнившего главное предназначение своей жизни.
А некоторое время спустя приснился мне сон. Батюшка просит меня приехать к какому-то многоэтажному дому. Приезжаю, жду. Темнеет. Двери на лестницу закрыты, никого нет. Тишина. Вдруг сверху слышится голос о. Михаила, добрый и в то же время отрешённо-сосредоточенный. «Поднимайся ко мне», – говорит. На верхнем этаже ярко светится окно во всю ширину здания, а внутри – прот. Михаил в облачении, с крестом, молится. «Пошли со мной», – говорит, помолившись. Выходит ко мне, и пошли мы с ним прямо по облакам. Идём, идём, а потом вдруг и справа, и слева стали появляться какие-то группки людей, и они, слегка поднимаясь выше и выше по облакам, всё сближаются, сходятся к одному месту, куда и мы идём. Я смотрю на этих путников, мерно шагающих вперёд, и это шествие очень напоминает мне фреску Рублёва с сонмом праведных, поднимающихся со ступени на ступень… Вглядываясь в лица этих людей, о. Михаил отмечает с радостью: «Там и мои есть...» Мне кажется, что кого-то из них даже и я знаю. Наконец батюшка, улыбнувшись как-то печально, смиренно говорит мне: «Ну, вот я и пришёл...»
С тех пор о. Михаил больше мне не снился. Конечно, мне известны предостережения святых отцов, что нам, грешным, не следует придавать снам никакого значения, ибо от них бывают большие искушения. Однако этот сон был мне зачем-то дан, и я не могу не вспомнить здесь о нём. И при молитве за батюшку, чтобы простились ему грехи его и обрёл он путь в Царствие Небесное, всё же не покидает меня вера и надежда, что и он там молится за нас, недостойных.
http://www.rusvera.mrezha.ru/637/7.htm
