На Украине опубликованы «Очерки по истории России» на украинском языке. Работа, как анонсируется в предисловии её редактором, академиком РАН А.А.Чубарьяном, выполнена в рамках проекта совместной российско-украинской комиссии историков.
Научный редактор перевода с украинской стороны - доктор исторических наук С.В.Кульчицкий.
Труд этот предложен вниманию украинских читателей, и можно лишь сожалеть о том, что взгляды на историю Древней Руси в нём субъективно-облегчённые. По существу, московские авторы (М.Н.Данилевский и В.Д.Назаров) предложили не историю Древней Руси в событийной последовательности, а историософское её видение. В очерках присутствует такое количество вопросов и сомнений, что не очень сведущий читатель может прийти к печальному выводу о достаточно скромных успехах отечественных историков в постижении древнерусского прошлого.
Оказывается, для авторов тайна за семью печатями - вопрос о том, можно ли считать Киевскую Русь государством? Пытаясь сформулировать ответ, они долго рассуждают о том, что такое вообще государство? Им импонирует определение, предложенное западным исследователем Робертом Полом Вольфом, который обозначил государство как руководящую группу людей, которая издаёт законы, управляет социальными процессами, вырабатывает правила для социальных групп на определённых территориях и в пределах определённых границ. «Кем бы ни был тот, кто издаёт законы, командует и вынуждает подчиняться, - утверждает Вольф, - он и есть государство».
Трудно сказать, почему авторы вдохновились именно этим определением. В конце концов, авторы соглашаются, что при очень большом желании (не уточняют, правда, чьём) Киевскую Русь с натяжкой можно называть государством. Но при одном непременном условии: «Если придерживаться "мягкого" определения государства и не настаивать на том, что для признания его существования необходима чёткая классовая структура общества, единые границы, язык, культура, этнос, экономическое и правовое пространство».
Настаивать и вправду не следует. Но различать понятия всё-таки надо. Нельзя смешивать государство как юридически правовой институт и государство как административно-территориальную структуру. Первое - без единых границ, экономического и правового пространства - просто немыслимо. Второе же - без единых этноса, языка и культуры - существовать может. История знает множество примеров, когда государства интегрировали в свою территориально-административную структуру разные этносы, а следовательно, разные языки и культуры. Другое дело, что в процессе государственного общежития эти разные этносы подвергались воздействию господствовавших в стране культурных ценностей.
Сомневаясь в государственном статусе Киевской Руси, авторы ссылаются на авторитет известного историка XIX века В. Сергеевича. Он утверждал, что наша древность не знала целостного государства, но «имела дело» с множеством небольших государств. Это далеко не безспорное утверждение подвигло авторов на рассуждения о том, что право князя или веча (надо полагать, киевских) не распространялось на всю территорию. Она распадалась на ряд небольших территорий, в каждой из которых могли действовать свои законы и свои «аппараты насилия».
Что касается законов, то, наверное, могли. Если бы создавались в каждой из этих небольших территорий. Но авторы должны же знать, что в Киевской Руси, во всех её землях, действовала «Русская Правда», которая создавалась и совершенствовалась в продолжение всей древнерусской истории как единый общерусский юридический свод законов. Зачем же от реальности уходить в область абстрактных предположений? «Аппараты насилия» действительно были в каждой земле свои, но это не особенность только русской действительности, а характерная черта всех государств Средневековья.
Получается парадоксальная ситуация. Для единого государства на Руси не было соответствующих экономических, правовых и других условий, а для «множества» небольших государств - были. Авторы не озаботились даже ссылкой на так называемое «мягкое» определение государства.
Чтобы окончательно убедить читателя в своих выводах, они приводят ещё два, как им кажется, неотразимых аргумента. Первый связан с виртуальным вопрошанием жителя Киева или Новгорода, который будто бы «несказанно удивился бы, если бы вдруг узнал, что он - подданный Древнерусского государства». Я лично в этом не уверен. Смотря кем бы оказался этот житель. Если летописцем Нестором, то никакого удивления он не выказал бы. Наоборот, объяснил бы авторам то, что написал о Руси как о едином государстве в «Повести временных лет». Не удивился бы и митрополит Иларион, заявивший, что первые русские князья «не в худой и неведомой земле владычествовали, но в Русской, о которой знают и слышали во всех четырёх концах земли».
Второй аргумент авторов сводится к тому, что на Руси вплоть до XV века (точнее, до 1431 года) вообще не знали такого понятия, как «государство». Но отсутствие термина вовсе не означает, что не было самого явления. Термины, как известно, не предшествуют явлениям, а вытекают из их содержания. А во-вторых, авторы должны бы знать, что термин этот был известен уже во времена Древней Руси. Его приводит, в частности, летописец Моисей в своей знаменитой похвале великому киевскому князю Рюрику Ростиславовичу.
Не подозревая, что учёные потомки поставят факт существования древнерусского государства под сомнение, оно жило своей естественной жизнью.
Административно и экономически обустраивало огромное восточнославянское пространство - от новгородского севера до киевского юга, от Карпат до Волго-Ок-ского междуречья. Распространяло на всю эту территорию политическую власть единого княжеского рода и единое законодательство. В продолжение всей своей домонгольской истории защищало границы и приращивало новые территории. Поддерживало дипломатические отношения с соседними и отдалёнными странами. Имело единую Православную Церковь, являвшуюся составной его частью и надёжным гарантом единства всей страны. И, конечно же, было институтом, регулировавшим отношения господства и подчинения своих подданных. По существу, древнерусское государство ничем не отличалось от тех стран, с которыми находилось в постоянном взаимодействии, чей государственный статус у наших историков не вызывает сомнения.
Казалось бы, если для авторов не было государства, то о каком его «характере» можно говорить? Но они не заметили этого курьёзного противоречия и пустились в новые рассуждения. Походя бросили тень на крупнейшего историка Киевской Руси Б.Д.Грекова, который будто бы при определении феодального содержания древнерусской государственности смотрел на портрет Сталина и думал о том, что понравится вождю. Неизвестно, на какой портрет смотрели они, но сформулировать своё мнение на этот счёт вообще не смогли. Ограничились отсылкой читателя к выводам И.Фроянова, утверждающего, что на Руси сосуществовали рабовладельческие и феодальные отношения.
Ещё «круче» разобрались авторы с проблемой этнического развития Руси. Им откуда-то стало «совершенно понятно, что в этническом плане население Древней Руси невозможно представить как единую древнерусскую народность». Оно, по их мнению, достаточно чётко делилось на несколько этнических групп, которые различались внешним видом, языком, материальной и духовной культурой. Какие это были группы, где проживали, какие имели антропологические отличия, на каких языках разговаривали, какими культурными особенностями отличались, какую различную духовность имели - об этом в очерках ни слова.
Не поделились авторы с читателями и аргументами, которые привели их к столь неожиданному выводу, позволили напрочь пренебречь историографией по этой теме. Не поделились, видимо, потому, что делиться нечем. Есть элементарное неприятие выводов советской исторической науки, которая признавала существование древнерусской народности. Это своеобразная реакция на прошлое единомыслие. Но такая реакция совершенно несостоятельная. Ни один исследователь советского времени, будь то историк, археолог, этнолог или лингвист, не утверждал абсолютную монолитность народности X - XIII вв.
И культурное развитие, конечно, имело определённые региональные особенности, но в целом, как свидетельствует археология, было удивительно едино. Не знай мы, что те или иные вещи были найдены в Киеве или Новгороде, могли бы свободно отнести их к находкам из Полоцка, Смоленска, Суздаля или Чернигова.
Ещё меньше оснований для утверждения о региональных различиях в духовной культуре. Об этом даже как-то неловко говорить, зная, что после принятия христианства эта сфера жизни русского человека оказалась если не целиком, то в определяющей мере в компетенции Русской Православной Церкви.
Вывод авторов об этнической неоднородности населения Древней Руси невозможно подтвердить ни археологическими, ни письменными свидетельствами. И вообще непонятно, откуда она, эта неоднородность, могла появиться в X - XIII вв., если её не было в предгосударственный период. Исследования древностей третьей четверти I тысячелетия показывают их культурную близость практически на всей территории расселения восточных славян. То же самое можно сказать и об их языке, который был если и не единым для всех летописных «племён», то достаточно близким. Не случайно именно он послужил тем основным признаком, который позволил летописцу очертить восточнославянскую общность предгосударственного периода и отличить её от иноязычных соседей. «А се суть иныи языцы», - подытожил свой рассказ летописец.
Стоит ли доказывать, что в условиях государственного быта консолидация восточных славян обрела значительное ускорение. Если раньше она стимулировалась этническим родством племен и совершалась на стихийной основе, то с образованием государства получила ещё и, если можно так выразиться, административно-принудительную обязательность.
Посланные в земли князья не оставались там навечно, но перемещались из города в город по принципу старшинства. Вместе с ними перемещалось и их многочисленное окружение - дружинники, бояре, администрация, челядь. Если прибавить к этому множество междукняжеских браков, то станет очевидным, что княжеский «круговорот» являлся одним из существенных консолидирующих элементов этносоциальной общности на Руси.
Огромной этнообъединяющей силой была также Русская Православная Церковь с единым церковнославянским языком богослужения, сонмом святых, в том числе и русских, храмовой архитектурой, централизованной структурой церковного управления.
Перечисление элементов историко-культурной и этнической общности древнерусских людей можно продолжить, но и приведённых достаточно, чтобы убедиться в некорректности безапелляционных утверждений авторов книги. В среде украинских националистов сей труд вызвал восторг.
Не обошли авторы своим вниманием и теорию норманизма. Разумеется, пожурили советских историков, возражавших против «важной роли варягов в создании и ранней истории древнерусского государства». Сами они полагают, что до тех пор, пока у восточных славян не было единого государства, норманнские искатели славы и наживы оставались силой, способной навязать древнерусскому обществу свою власть. Похвалили петербургского исследователя А.Хлевова, который пришёл к выводу, что «сегодня истина заключается в признании факта, что Скандинавия и Русь представляли исторически удачный и чрезвычайно жизнеспособный симбиоз» в пределах балтийской цивилизации.
Из летописи подобная истина вовсе не следует. Рюрик и его братья, пришедшие на Русь, не строили города, но утвердились в уже существующих. Аскольд и Дир не основали Киев, а воспользовались наследием славянского князя Кия. Олег по пути из Новгорода в Киев не учреждал в русских городах политическую власть, но лишь менял старую администрацию на новую, свою.
Разумеется, никакого симбиоза Скандинавии и Руси не было. Тем более в пределах балтийской цивилизации. Конечно, варяги были участниками процессов государственного строительства, но отнюдь не главными, а тем более не единственными. Княжеская династия Руси, северная по своему происхождению, очень быстро ославянилась и, по существу, не мыслила себя вне интересов того государственного образования, во главе которого стояла. Письменные источники свидетельствуют, что процесс привлечения варяжских дружин на Русь строго контролировался, их проживание в среде восточных славян имело свою регламентацию. Всякий раз, как только задачи, в решении которых нужна была их помощь, оказывались выполненными, киевские князья пытались избавиться от наёмников-варягов. При этом не только не одаривали их за службу со щедростью родственников, но нередко не платили даже оговорённые денежные суммы.
Ещё меньше оснований утверждать, что этот «симбиоз» распространялся на сферу древнерусской культуры, которая, особенно после принятия Русью православного христианства, конечно же, находилась под сильным влиянием византийской и болгарской культур.
Не отличаются оригинальностью авторы и в толковании термина «Русь». Заявив, что «происхождение названия "Русь"», как и «двести лет назад, остаётся загадкой», они затем повторили давний вывод ленинградских археологов, что оно возникло в Новгородской земле как результат славяно-финно-скандинавского языкового взаимодействия. В этом регионе, по их мнению, сосредоточено большое число топонимов с корнем «русь», которых нет на юге. Утверждение совершенно безосновательное. На юге восточнославянского мира такие топонимы имеются: Рось, Россава, Роставица, Ростовец, Рославичи.
К сожалению, не большей чёткостью отличается и глава, посвящённая удельной Руси. Она также без истории, если не считать 14-страничное жизнеописание князя Андрея Боголюбского и такое же по объёму описание битвы на Калке. Оба представляют собой самостоятельные исследования, вставленные в «Очерки» по случаю. Методологически авторы целиком следуют той самой официальной советской концепции, от которой словесно пытаются отмежеваться. Киевская Русь, согласно им, как государственное образование, которое и до этого являлось «эфемерной конструкцией», перестало существовать уже после второй четверти XII в.
Правда, относительно того, что пришло ей на смену, у авторов определённого мнения нет. Девять княжеств, утверждают они, оказались закреплены за наследниками того или иного Ярославича, а четыре оставались общединастическим наследием. Среди них Киев и Новгород, которые авторы называют «сакральными столицами Руси». Не странно ли - государства нет, а столицы есть? Что касается Новгорода, то его сакральность была не большей, чем у Чернигова, Переяславля или любого другого города Руси. Киев, действительно, сохраняя столичный политический статус, являлся также и общерусским духовным средоточием - митрополией «всея Руси». И, конечно же, как вынужденно признаются авторы, «значение этого факта для древнерусского общества трудно переоценить».
В конце своих очерков авторы поделились с читателями двумя удивлениями, которые, по существу, ставят под сомнение их предыдущие рассуждения. Первое: «Ни у наших предков, ни у наших современников, судя по всему, не возникает никаких сомнений, что Русь как единое целое даже в "лоскутном" состоянии как-то может существовать». Второе: «Именно в период "раздробленности" процессы этнической и культурной консолидации набрали такие обороты, что в ХШ - XIV вв. наблюдается постепенное нивелирование диалектных особенностей севера и юга русских земель».
Но если это так, тогда, может, не стоит так упоённо рассуждать о прогрессирующем распаде древнерусского государства?
