Он посвятил жизнь тому, чтобы Русь из «деревянной» и «отчалившей» стала вернувшейся, вновь звучащей, ожившей. (Так называются его блистательные сочинения на стихи Есенина - маленькая кантата для хора и оркестра «Деревянная Русь» 1964 года и поэма 1983 года «Отчалившая Русь»). Он уникален как композитор, потому что в ХХ веке ему удалось сохранить в музыке гармоничность и передать ощущение красоты Божьего мира, света в Русском мире. Большинство наших композиторов-гениев в поиске нового языка отражали не самые светлые стороны бытия, чем нередко, как кажется, затрудняли путь слушателя к поиску катарсиса и спасения.
У Свиридова во всем сохраняется корневое, русское. Идущее в профессиональной, авторской музыке от традиций Глинки, Мусоргского, «Могучей кучки», прежде всего Рахманинова. У Шостаковича, выдающегося гения, опора преимущественно, скажем, на еврейский мелос, у Прокофьева - так сказать, на общеевропейский. Это - музыка гениев, но нас интересует русский код в музыке, в мировом космосе, а именно поиском и сохранением его был озабочен ученик Шостаковича Георгий Васильевич Свиридов, родившийся 16 декабря (3.12 по ст. ст.) 1915 г., в г. Фатеже Курской губернии в семье почтового служащего и учительницы.
Важно подчеркнуть: наши композиторы второй половины ХХ, кажется, почти не написали хитов, то есть произведений, находящихся в слуховой памяти большинства. А у Свиридова есть гениальный «Романс» к пушкинской «Метели». Да и весь этот цикл - одна из последних вершин русской музыки. Он стал популярен настолько, что побудил композитора записать в своем дневнике в начале 1980-х: «Я хочу говорить так, чтобы меня понимали, понимали смысл того, о чем я хочу говорить. Я хочу, чтобы меня, прежде всего, понимали те, кто понимает мой родной язык. Стучусь в равнодушные сердца, до них хочу достучаться, разбудить их к жизни, сказать о ней свои слова, о том, что жизнь не так плоха, что в ней много скрытого хорошего, благородного, чистого, свежего. Но слушать не хотят, им подавай «Вальс» из «Метели»...».
Георгий Васильевич, как видим, сокрушался о том, что все помнят преимущественно его удивительные музыкальные иллюстрации к повести Пушкина «Метель», написанные им в 1964 г. Но что уж тут поделать, если эта музыка уже стала частью наших сердец и в той же мере делает нас русскими, что и музыка Рахманинова, которого называли «самым русским композитором». Какое счастье, что у нас в непростое безбожное время оказался последователь Рахманинова Свиридов - словно прорытый монахами-печерниками лаз из предреволюционной эпохи в рубеж ХХ и XXI веков!
У Свиридова - отчетливо опирающийся на традицию, но все же не архаичный, а новый язык русской музыки! У него есть и фортепианная соната, написанная словно в стиле современных тенденций, разрушающих тональность: с ломаными ритмами и диссонансами. Он попробовал прием, усвоенный и эксплуатировавшийся другими, но сделал это все равно по-своему. И определяющий язык Свиридова есть подхват достижений прошлого на некоем новом витке. Композиторы-классики «причесывали» музыку под классические гармонии и способ музыкального мышления, взятые у Западной Европы. Свиридов же, вослед за Рахманиновым, своим обновленным гармоническим языком поменял подход к фольклорной музыкальной первооснове. В его сочинениях видна импровизационность, присущая народной музыке. От Рахманинова Свиридов унаследовал также и тяготение к «русской колокольности» в музыке. Словно два русских истока питали, два могучих крыла поднимали ввысь Георгия Свиридова - фольклорная основа и православная церковная традиция. Каково ему было сохраниться и удержаться в эпоху безбожия!
В советском контексте это был подвиг - выжить русским. Но Георгий Свиридов и - тоже не забудем - его младший коллега Валерий Гаврилин сохранили и возвысили русский код, русский ген, а потому стоят в современной музыке особняком. Сделав в дневнике пометку «ВАЖНОЕ!», композитор-мыслитель Свиридов записал: «Русская культура неотделима от чувства совести. Совесть - вот что Россия принесла в мировое сознание. А ныне - есть опасность лишиться этой высокой нравственной категории и выдавать за нее нечто совсем другое».
Сущностным в творчестве Свиридова было и его отношение к слову. Прежде всего, к произведениям русской литературы XIX века, которую Томас Манн назвал святой. Тут неоднократны на всем творческого пути обращения композитора к Пушкину, Лермонтову, Тютчеву. Но и ХХ век в его лучших литературных образцах стал поводом для серьезного размышления о жизни, для создания выдающихся вокальных циклов. Достаточно вспомнить работы Свиридова на стихи Блока, Есенина, Клюева, Пастернака, да и Маяковского.
Свиридов был внимателен и пристрастен и к литературной работе современников. У него был свой «гамбургский» счет, конечно, он выделял почвенников, деревенщиков, писателей корневых и совестливых, болевших за русское. Вот свиридовские характеристики из дневника: «Мощный, суровый, эпичный Федор Абрамов; возвышенно-поэтический Василий Белов; пронзительный, щемящий Виктор Астафьев; драматичный Валентин Распутин; мягкий, лиричный южанин, мой земляк Евгений Носов; Сергей Залыгин - тонкий и умный; блестящий эссеист Владимир Солоухин». Чуть ниже он добавит белоруса Василя Быкова с его потрясающей повестью «Сотников» и киргиза Айтматова. И напишет: «Я люблю и необыкновенно высоко [ставлю] их творчество, они - украшение сегодняшней нашей литературы, не говоря, конечно, о классиках Леонове и Шолохове. То, что это люди - мои современники, не дает мне с такой силой почувствовать свое одиночество. Прекрасный, свежий, благоуханный, сильный, новый и, вместе с тем, «вечный» Русский язык. По-новому раскрытые современные русские характеры».
Свиридов видел новизну в этой русской литературе, восприявшей в почти невозможной безбожной среде, в разгуле коллективизации совестливую лиру русской классики XIX века. Композитор противопоставил эти литературные достижения ситуации в советской музыке: «Под новизной [сегодня] подразумевается дальнейшая разработка (главным образом техническая) шенбергианской[1] идеи. Мне же думается, что новаторство заключено, прежде всего, в новой идее. Россия выстрадала новую художественную идею. Наша музыка, покрытая шенбергианской коростой, несомненно, от нее избавится, должна избавиться, если захочет существовать».
Большая посмертная книга Г. Свиридова «Музыка как судьба» вышла в издательстве «Молодая гвардия» в 2002 г. Она сразу стала фактически настольной для многих, ждавших ее. В ней, дневниково охватывающей десятилетия, виден непростой внутренний путь художника, словно разгребавшего завалы безбожной русской жизни советского периода, который он потом стал называть геноцидом русского народа и православия.
В своих записках Свиридов выступает как значительный русский мыслитель, бескомпромиссный публицист. Суждения его пронзительны, резки и глубоки, обусловлены сердечной думой, болью за Россию, русскую жизнь, русскую культуру. Читая Свиридова, вспоминаешь и «Окаянные дни» И. Бунина, и «Мысли о России» Ф. Степуна. Изданные близкими и исследователями уже по кончине композитора, с напутствием А. Солженицына, записки эти, по меткому замечанию одного из московских научных интеллигентов, являют собой «свод глубоких и страстных размышлений о духовной жизни эпохи, и по тону они даже вызывают в памяти пламенное, бескомпромиссное слово протопопа Аввакума».
Некоторые записи Свиридова называют юдофобскими, но очень точное замечание на этот счет в одном интервью сделал составитель книги «Музыка как судьба», президент Национального свиридовского фонда Александр Белоненко: «Да, иные его резкие высказывания можно при желании интерпретировать как проявление «антисемитизма» (впрочем... некоторые его высказывания о русском человеке вполне можно причислить к «русофобским»). Но Свиридов, сам человек народный, с высоким чувством национального достоинства, никогда не испытывал неприязни ни к какому народу, в том числе и к еврейскому. Более того, евреев он относил к великим народам, к которым причислял тех, кто имеет не только свой язык и свою письменность, но и свой алфавит. Не говорю уже о Библии, о Псалтыри, которая для него, знатока поэзии, была высшим проявлением поэтического гения. Одно из последних его сочинений - третья часть «Песнопений и молитв» (которая называется «Из Ветхого завета») написана на тексты псалмов Давида. Не забывайте, что одно из самых сокровенных его произведений, вокальная поэма «Отчалившая Русь» на стихи С. Есенина посвящена памяти Арнольда Наумовича Сохора - известного ленинградского музыковеда, одного из наиболее близких Свиридову людей. В опубликованных нынче записях речь идет не о народе, а о конкретных людях или этнически однородных социальных группах людей. Некоторые, кстати сказать, не им открыты. Ведь не Свиридов первым разглядел явление Швондера в русской революции. Не Свиридов первым заговорил о вполне реальной влиятельной мировой силе - еврейском банковском капитале... Понимаете, записи Свиридова - это взгляд на жизнь с какой-то очень высокой точки отсчета, это пророчества, это, как порой представляется, «современный апокалипсис». Проявлению бытовых, мелких чувств, вроде ксенофобии, здесь нет места».
Вот запись из тетради 1991 г., о большевиках: «Они посадили его, этот народ, на железную цепь, бесконечно унижая его, третируя, истребляя его святыни, его веру Православную, его культуру, а главное - сам этот народ, который служил своей безликой массой своим палачам и тиранам, кровью своею питая их чудовищную, беспощадную власть. Падение России - как смерть Христа, убитого римлянами и евреями на наших глазах. Теперь эти собаки делят его тело и одежды. Кроят карту мира».
Строго, скажете вы? Но Патриарх Московский и всея Руси Алексий II заметил: «...Свиридов - такой художник, который заслужил право высказывать свои мысли».
Ценное для понимания душевного состояния выдающегося композитора мы находим в его сравнении своей жизни с жизнью первых христиан в древнеримских катакомбах, посреди языческого бесчестья. Запись сделана накануне августовских событий 1991 г.: «Это не жизнь, а «Ночь на Лысой горе» - шабаш зла, лжи, вероломства и всяческой низости. Все это происходит на фоне кровопускания, кровопролития пока еще скромных масштабов, но имеющий глаза да видит: в любой момент может политься большая кровь, за этим дело не станет!»
В 1993 г. за кровью дело не стало. Но за истекшее двадцатилетие эти полярности в русском обществе, похоже, лишь возросли. Внешне мы вроде бы видим восстанавливающиеся и новостроящиеся храмы, отсутствие гонений на веру, но свидетельствует ли это о подлинном духовном возрождении? Особенно если вглядеться в то, что происходит в культуре, на телевидении, в печатных СМИ, на эстраде.
Георгий Васильевич скончался 6 января 1998 г. и был 9 января похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве. А 23 сентября 2005 г. в Курске, на родине композитора, был открыт памятник композитору. На подножии высечены его слова: «Воспеть Русь, где Господь дал и велел мне жить, радоваться и мучиться».
Эта работа, на наш взгляд, несомненная удача курских ваятелей Николая Криволапова и Игоря Минина. Под тонким столпом, удерживающим хрупкую фигурку почти невесомой музы, сидит задумавшийся композитор, массивный корневой человек, дума которого очень собранна, сосредоточенна, значительна. Замечательно портретное сходство.
Символично - по названиям - место установки памятника: на пересечении улиц Ленина и Золотой. Этот перекресток - словно квинтэссенция русской жизни нынешнего перелома эпох. На ветрах, сквозняках таких перекрестков прошла жизнь выдающегося русского композитора Григория Свиридова, оставившего нам в наследие высокие музыкальные образцы, которые остаются в сокровищнице национального культуры.
С начала 1970-х Г.В. Свиридов регулярно вел записи. Из примерно полусотни крупноформатных тетрадей и сорока маленьких блокнотов и записных книжек в книге «Музыка как судьба» опубликована только малая часть.* * *
Чем ни глубже духовно музыка, тем менее она распространяется в мире, чем она сокровеннее, тем более узок круг людей, воспринимающих это сокровенное. И наоборот: чем ни поверхностней музыка касается предмета внутреннего созерцания, тем легче ее распространение. Большой соблазн для художника заключен в этом поверхностном касании.
* * *
...Наша духовная хоровая музыка - некогда гордость и самобытность нашего духовного сознания, объявлена уже десятки лет вне закона, оскорбляется и истребляется повсеместно. Исполнить духовную музыку иногда можно, но, фактически, нежелательно (и это все понимают). Духовная же музыка католиков объявлена высшей ценностью (даже когда подобные произведения не являются особо интересными), хранятся, исполняются и у нас. Музыка Русского православия истребляется, унижается, третируется в последнее время. Подобно тому, как церковная роспись католических храмов объявлена бесценным сокровищем, а Русская иконопись почти полностью уничтожена и продолжает уничтожаться.
* * *
Мусоргский считается новатором, а Рахманинов - консерватором, но музыкальная среда при их жизни боролась и с тем, и с другим. Потому, что борются не с новатором или консерватором, а борются с самой сущностью искусства, с его духом, в данных случаях с христианством и православием.
* * *
В самом деле, демоническое «богоборчество» Скрябинского «Прометея», парижское «язычество» Стравинского с его культом человеческих жертвоприношений («Весна Священная»), балетное дикарство («Скифская сюита») Прокофьева - все это было ново, ярко, красочно, пикантно, так будоражило сознанием «избранности», щекотало нервы проповедью абсолютной свободы человеческой личности: свободы от социальных обязанностей, свободы от религии, от долга, свободы от совести...
Всему этому буйству оркестровых красок, звуковой фантазии, разрушению гармонии и лада, пряности балетных пантомим, отказу от «нудной» христианской морали, Рахманинов противопоставил свою «Всенощную», написанную всего лишь для хора, без сопровождения: строгие старинные напевы и стройную классическую гармонию, храмовую музыку, уходящую своими корнями в глубины эллинской культуры, обретшей новую жизнь в горячо любимой им России, судьба которой его так тревожила.
* * *
Оперный стиль французского театра несколько пестроват и не столь, м. б., целен. Иное дело - Русская опера. Это - монолит. Без всякого преувеличения мы можем сказать, что здесь Россия сказала одно из своих самых заветных, сокровенных слов в мировой культуре, в жизни мирового духа. Рахманинов - наследник культуры Русской оперы, наследник «Китежа» и продолжатель этой линии [в Русском искусстве], самой глубокой и значительной в русском музыкальном искусстве. Русская опера XIX-го века - это горная гряда, горный кряж, великие вершины которого и по сей день остаются недоступными, а отходя в даль времени от нас, делаются все более и более недосягаемыми. «Иван Сусанин», «Князь Игорь», «Борис», «Хованщина» и «Китеж» - этот ряд принадлежит к величайшим созданиям мирового искусства, я бы сказал, мирового духа. Тут же, рядом с этим грандиозным и глубоко самобытным эпосом, стоят изумительные образцы романтической оперы: «Русалка», «Евгений Онегин», «Пиковая Дама», «Черевички», «Царская Невеста», «Золотой Петушок», «Ночь перед Рождеством», «Сорочинская ярмарка», лирико-драматической (как «Пиковая Дама» или «Онегин»), сказочной, комической, исторической... Что за богатство, что за красота и разнообразие!
Это - миф о России, возвышенный, величественный и трагический миф. Вот против чего ведется война. Вот что оплевывается, замалчивается, пачкается. Россия предстает в этом мифе как народ, одержимый великой и благороднейшей идеей братства и вселенской любви, верности и самопожертвования. Вот против чего ведется борьба, вот что ненавидят эти духовно злобные, хорошо обученные творческие скопцы. Не надо быть специально культурным человеком, чтобы понять разницу между «Борисом Годуновым», «Хованщиной» и «Игроком» или «Катериной Измайловой».
[1] Арнольд Шёнберг - австрийский и американский композитор, крупнейший представитель музыкального экспрессионизма - авангардистского течения в искусстве конца XIX - начале XX века. Шёнберг и его школа, получившая название нововенской, составили самую экстремистскую ветвь западной музыки, их стиль отличался жесткой экспрессивностью и абстрагированием от всего «слишком человеческого».
http://rusedin.ru/2010/12/16/zvuchaschaya-rus-georgiya-sviridova/
