Аэрофотосъемка - одна из самых опасных военных профессий. Как только летчик-разведчик ложился на съемочный курс, он уже не имел права отвернуть ни вправо, ни влево, ни от взрыва зенитного снаряда, ни от прочих опасностей, поджидавших его в небе. Иначе фотоаппаратура даст изображение местности с искажением. Только вперед по курсу! Но рисковали не только летчики, но и дешифровальщики. Рисковали головой, если давали неправильную расшифровку аэрофотоснимка.
Смотрите фоторепортаж «Фронтовая фоторазведка».
Ведь бывало так, что рота шла туда, где противник по данным авиаразведки не значился, и попадала под кинжальный огонь. Так что, заснять вражескую территорию, дислокацию противника – это только полдела, вторая половина дела ложилась на плечи, точнее на глаза дешифровальщиков. Они нанизывали на кончики иголок вражеские танки и мотоциклы, орудия и повозки, самолеты в капонирах и корабли у причалов.
- Фотопанорамы приносили еще мокрые, только что из лаборатории. – Вспоминает Нина Михайловна Сазонова, старший сержант в отставке. – В дверях стоит летчик – ждет, чтобы немедленно отправить нашу работу в штаб армии. Надо срочно дешифровать данные фоторазведки, ведь они быстро устаревают! И вот вглядываешься в снимок и кончиком иглы выбираешь на дороге технику. Надо точно определить, где крытый грузовик, а где танк, где перед, а где корма. Определить направление движения, количество техники, мотоциклов, лошадей, примерную численность солдат в колоннах пехоты. Если это снимок станции, надо понять, какой груз на платформах, в какую сторону смотрит локомотив, то есть, опять же, в каком направлении пойдет воинский эшелон. А еще ведь были и ложные позиции, ложные аэродромы. И надо было уметь доказать, что это только маскировка, а не реальные силы.
Училась Нина этому непростому искусству в Московском авиационно-разведывательном училище, которое перебазировали в башкирский город Давлеканово. Именно там студентка Московского института нефти Сазонова прошла за полгода трехлетний курс и выпустилась в звании сержанта технической службы. И сразу же попала на фронт – в 1-ю Воздушную армию, чей штаб находился в подмосковном городе Наро-Фоминске.
Нина Михайловна сохранила богатейший фронтовой фотоархив, которым любезно поделилась с редакцией «Столетия». Сазонова кладет передо мной фотолист. На нем – Минское шоссе в районе Смоленска. Время воздушной съемки – 14 сентября 1941 года. Каким-то чудом сохранился этот снимок в ее домашнем архиве. Я всматриваюсь в прочерки дороги, квадраты полей и извивы речушек. Вижу, как по шоссе, загородив всю проезжую часть, прет в три ряда немецкое воинство, прет к Москве, не ожидая никакого встречного движения, не опасаясь ударов с воздуха…
И вдруг я понимаю, что вижу то, что не видел никто, кроме летчика-разведчика да дешифровальщицы Нины Сазоновой. Я вижу мгновение той великой войны. Вижу сверху. Это все было. Это – настоящая война и настоящая разведка. Тут все без ретуши и фотошопа.
Все по правде! И, может быть, именно в том в леске укрылся и мой отец, выходивший в тот день из немецкого окружения вместе со своей ротой. Он должен быть где-то здесь! Но, увы, ни одна дешифровальщица не сможет заглянуть под покров леса.
- Наша работа высоко ценилась командованием армии, но и спрос был велик. Порой нас перепроверяли другие дешифровальщики – все ли правильно мы определили.
Мы привыкли ко всему: и к голоду, и к холоду, и, конечно, к такой большой нагрузке по работе. Но о трудностях мы никогда и не задумывались, так как это было наше общее дело. Все для Победы. Только часто плакали, когда провожали ребят на задание, и когда они не возвращались. Не могу забыть подвиг летчика Федора Селиверстова. В сентябре 1944 года мы вышли к границе Восточной Пруссии. Селиверстов вскрыл и сфотографировал оборонительный рубеж противника на рубеже Сувалки-Августов. Немцы перебросили крупную группировку танковых войск в район Даркемен-Гумбинен. Именно туда и вылетел на Ил-2 наш воздушный разведчик. Несмотря на искусную маскировку, Селиверстов обнаружил скопление вражеской техники. Обнаруженный противник открыл ураганный огонь, но летчик продолжал фотографировать, установил примерную численность танков, запомнил район базирования, взял точные ориентиры. Досталось ему неслабо: были изрешечены плоскости крыльев, пробит маслокарбюратор… Но мастерство аса и недюжинная сила воли помогли Селиверстову дотянуть до своей территории. У озера Виштенеу пехотинцы переднего края видели, как, самолет, задев о бугор, развалился на части. Когда солдаты подбежали, увидели двоих израненных, в крови, наших разведчиков. Они бережно подняли их на руки. Комбинезон одного из них был изорван пулями в клочья, открытые переломы руки и ноги – это и был летчик Селиверстов. Преодолевая неимоверную боль, он открыл глаза и прошептал: «Бумагу и карандаш». И стал писать разведдонесение лично командующему фронтом Черняховскому. «Любыми средствами - немедленно. Северо-восточнее Гумбинен - 200 танков противника!» Рука летчика выронила карандаш, он потерял сознание, не поставив подписи. В это время подъехал полковник наземных войск, узнав о важном донесении, он сам на «виллисе» доставил документ в штаб армии. Это сыграло важную роль в подготовке и проведении осенью 1944 года наступательной операции по вторжению на территорию Восточной Пруссии. Жестокое сражение завершилась выходом наших войск на побережье Балтийского моря и отсечением от Восточной Пруссии всей группы немецких армий «Север» на Курляндском полуострове. За храбрость, героизм при проведении разведки оборонительных полос и объектов в тылу врага летчики Селиверстов, Харитонов, Ахметьев, штурман Сметанин были представлены к званию Героя Советского Союза, а наш разведполк был награжден орденом Суворова III степени.
Потом мы обосновались на аэродроме Боровское, вырыли землянку - там жили и работали. В отделении у нас было четыре человека. Начальник отделения, шофер, лаборант и аэрофотограмметрист-дешифровщик – это я. Рядом с нами всегда находился особый отдел, так как вся секретная информация находилась у нас. В районе Полотняного Завода стояли наши истребители, куда входил полк «Нормандия-Неман».
День и ночь были полеты. Мы только успевали обработать один материал, как поступал другой. Конечно, особенно было трудно обрабатывать ночные снимки. Приборов в то время таких, как сейчас, не было, кроме нашей маленькой лупы.
Часто, сопоставляя, приходилось принимать самостоятельное решение. Когда задание было выполнено, мы просто валились с ног от такого сильного напряжения. И однажды случилась беда. Был сильный снегопад, и нашу землянку занесло. А полеты продолжались. Одна за другой поступали кассеты, а наше отделение не могли найти. Мы так уснули, что проспали ночь и день. И проснулись только, когда в землянке стало холодно и захотелось есть. Глянула на часы и не могу определить, что это, ночь или день? Вокруг тьма кромешная. Попытались выйти, но дверь не открылась: нас завалило снегом. А командир полка рвал и метал! Поднял по тревоге летчиков и техников, всех, кто был свободен от полетов, и начали нас искать. Вокруг заснеженные поля, степь да степь… Где искать? Приблизительно определили направление, стали разгребать снег. Никогда не забуду, как внезапно распахнулась дверь, и перед нами предстал командир полка - громадного роста, в унтах и реглане, он был похож на разъяренного медведя. Как он ругался! Грозил, что всех нас отправит в штрафной батальон. Потом, немного успокоившись, обругал за строительство нескладной землянки. Дал немного времени на обработку снимков и велел готовые планшеты доставить в штаб самим. Это был хороший урок для нас.
Работать и ночью и днем приходилось постоянно, часто – особенно перед крупными наступательными операциями - по 2-3 суток даже на миг не было возможности прилечь.
Наше отделение перевели в 644-й полк в дивизию генерала Молокова, прославленного полярного летчика. Полк был оснащен ночными бомбардировщиками. Как их только не называли: и «ночные ведьмы», и «кукурузники»! Но самолет По-2 сыграл большую роль в общей победе.
Когда дошли до Варшавы, мы расположились на окраине города. С одной стороны было громадное озеро. С другой стороны лес, в котором прятались немцы. Там постоянно шла перестрелка.
На опушке леса стояла и наша машина ПАФ-1. В ней мы и работали, и жили. Работали по два человека, а двое сидели с автоматами, охраняли все время. Автоматы были всегда с нами и днем, и ночью.
Мне часто приходилось работать в штабе армии, оформлять донесения, рисовать карты и отмечать на картах все данные по разведке, оформлять отчеты, нанося обстановку. Вскоре поступил приказ, и нас опять перевели в распоряжение 1-й Воздушной армии. Вернулись в Минск, где в это время располагался штаб. Всю дорогу мы часто останавливались и чинили баллоны, клеили и накачивали колеса, которые без конца спускали. Это было постоянно в зимний период. Когда добрались до Минска, у нас кончились все продукты, не было и воды. Ну, с водой было легче, топили снег. А вот с едой совсем плохо. Остановились около одного селения, там чудом уцелели все дома, но, когда мы попытались постучать в дом, нам никто не открыл, на колодцах было написано «заминировано». И только когда на опушке леса встретили партизан, они нам в этих домах раздобыли хлеб и сало. Партизаны предложили нам переночевать в их лагере в лесу и рассказали, что это село принимало немцев. Вот почему дома не уничтожили, и они нам не открыли.
Еще вспоминается, когда мы проезжали по дороге, кругом были одни развалины, домов не было. И, когда мы по тропинке направились набрать воды, как из-под земли появился солдат и так закричал, что стало страшно. «Назад! Куда вас несет, сейчас подорветесь!» Больше мы никуда не сворачивали. Еще нам в Белоруссии все время по ночам приходилось стоять на посту. Вот тогда мы действительно боялись, но только бывших полицаев и «власовцев». А особенно «власовцев». Они очень жестоко расправлялись с нашими солдатами.
Но самую страшную ночь пришлось пережить в Литве, на окраине Вильнюса. В 12 часов ночи я сменилась с дежурства на посту и направилась к своей машине. Но не успела добраться, как услышала гул самолетов. Это летели немцы. Я дала выстрел тревоги. Все мгновенно поднялись, не понимая, что происходит. А самолеты бросали светящиеся бомбы, и стало совсем светло, как днем. Потом началась бомбежка, да такая, что все метались, не зная куда деться. И вдруг недалеко от нас разорвалась бомба, образовав громадную воронку. Вот туда мы и попрыгали. У меня обгорела шинель, но из воронки мы стреляли по бомбам и по самолетам.
Бомбили нас часто, но такую бомбежку трудно забыть. Казалось, рушится все. Но каждый раз при налетах мы искали возможности выжить и пришли к выводу, чем больше боишься, тем будет тебе хуже.
* * *
Перед штурмом Кенигсберга фоторазведчики совершили небывалое в истории Великой Отечественной войны дело. Впервые за все время боевых действий был изготовлен огромный фотомакет укрепленного района. Командиры штурмовых частей как на ладони могли обозреть сразу все рубежи обороны противника со всеми их фортами, дотами, траншеями, аэродромами, закопанными танками… Немало летчиков-разведчиков заплатило за этот фотомакет своими жизнями.
Моя собеседница принимала в этой грандиозной работе самое активное участие:
- Меня и еще двоих ребят, Флерова и Шаехова, поместили в большое здание вроде клуба. Пол был начисто вымыт, поставили громадный монтировочный стол. Нам сказали, что здесь мы будем находиться, пока не будет выполнена вся работа. К нам никого не пускали. Еду приносили три раза в день. Фототехник приносил послеполетные снимки. Фотограммы поступали одна за другой.
Я монтировала на полу фотосхемы, привязывала их к местности. Готовые снимки давала ребятам, они намазывали их клеем, и я монтировала. Было очень холодно, снимки не прилипали. Приходилось ложиться в шинели и прижимать фотолисты всем телом, чтобы приклеивались.
Чтобы выдержать такое напряжение, мы по очереди залезали под монтировочный стол прикорнуть минут на пять. Но стоило отключиться, как раздавался неимоверный хохот, и весь сон пропадал. Ребята так разрисовывали спящего, что смотреть равнодушно было невозможно. Такие встряски хотя бы на время помогали сбросить усталость.
Схема получилась такая большая, что мы даже не смогли найти место, где ее повесить, приходилось подставлять лестницу, и с нее штабные офицеры рассматривали все, что им было нужно.
На память о той боевой работе – медаль на черно-зеленой ленте «За взятие Кенигсберга». Нина Михайловна Сазонова (Потапова) прошла со своим 10-м отдельным Краснознаменным Московско-Кенигсбергским разведывательным авиаполком всю Белоруссию, Литву, Восточную Пруссию. Победу встретила под Кенигсбергом в городке Бартенштайн.
На войне нашла и своего суженого. Им оказался заместитель начальника аэрофотослужбы 1-й Воздушной армии капитан, позже майор Василий Николаевич Потапов. Прожила с ним долгие и счастливые годы, в семье родились две дочки.
Старший брат Нины Сазоновой, командир подводной лодки Щ-305 капитан-лейтенант Дмитрий Сазонов, погиб в 1942 году на Балтике. Недавно шведские аквалангисты нашли на дне корпус советской подлодки. Так, из газет, Нина Михайловна и узнала, где именно покоится в море ее брат со своим экипажем. Последний раз она видела его в 1941 году перед отъездом в Ленинград.
- Мы не ныли и не унывали, даже в самые трудные дни, а все переносили во имя Родины! Помогали нам в этом и наша комсомольская закалка, и поддержка старших товарищей.
Живет Нина Михайловна в старом московском доме на Покровском бульваре. Она и сейчас выезжает на встречи однополчан по 1-й Воздушной армии. Клеит по старой памяти планшеты с фотографиями. Только теперь на них уже не фотопланы местности, а лица боевых друзей, павших и живых.
А иголочка, уже не фронтовая, не дешифровальная, а вышивальная – по-прежнему поблескивает в пальцах сержанта в отставке. Нина Васильевна вышивает прекрасные картины.
С трех шагов не различишь – гладь это или акварель? И глаза без малого 90-летней женщины не подводят: шелковую нитку разделяет на 16 тончайших волосков и вышивает ими полутона и оттенки. И есть в том высшая справедливость судьбы: иголка в женских пальцах должна не танки считать, а красоту создавать.
http://www.stoletie.ru/territoriya_istorii/tanki_na_igle_2010-04-19.htm
