В русской сказке Волк не может быть плюшевым. И даже коробка спичек должна быть таинственной... О том, как нужно рисовать сказку, художник Юрий ВАСНЕЦОВ понял в тот нелегкий период своей жизни, когда даже друзья считали его неудачником.
Эраст Кузнецов. Медведь летит, хвостом вертит. Рассказы о художнике Юрии Васнецове. СПб., ДЕТГИЗ-Лицей, 2007
Когда я гляжу на эту картинку - время замирает, затушевывается поволокой раннего-раннего детства, о котором и вспомнить-то что-то сюжетное и осязаемое трудно. Только вот вижу, как мы сидим с бабушкой и бесконечно долго рассматриваем уютный и простецкий мир, изображенный художником в приливе того тихого озарения, которое звалось на Руси умилением.
А на картинке зайчик улегся спать, но еще не спит, а задумчиво и чуть тревожно глядит. На стульчике у него одежка, а у деревянной кровати, на половичке, расшитые валенки. Настольная лампа дремотно светит. В синем окне месяц лодочкой плывет. На полке большущий будильник, который показывает детское время: без десяти минут девять.
Эта картинка работы художника Юрия Васнецова выпускалась в 1960-е годы на открытках и была, наверное, почти в каждом доме. Отчего-то она всем нравилась. Сейчас это кажется удивительным: время космонавтов и битлов, физиков и лириков, хоккеистов и авангардистов, а тут - допотопный лубок. Архаика. Такая же дремучая, как лес в сказке "Три медведя".
При том, что книги с иллюстрациями Васнецова ("Теремок", "Сорока-белобока", "Волк и козлята", "Радуга дуга", "Кошкин дом", "Чики-чики-чикалочки", "Небылицы в лицах" и знаменитые "Ладушки") издавались миллионными тиражами, о самом Юрии Алексеевиче мы ничего не знали. Да и вопроса такого тогда, честно говоря, и не возникало. Васнецов был для нас, детей, просто Художником.
Но когда мы выросли, и васнецовские книги перешли к другим поколениям, то вдруг очень захотелось что-то узнать об этом человеке. Хотя бы фотографию его увидеть. Но почему-то нигде и ничего о Юрии Васнецове мне не встречалось.
И вот питерский "ДЕТГИЗ" сделал нам всем подарок - выпустил книгу "Медведь летит, хвостом вертит", посвященную Юрию Алексеевичу Васнецову. Написал книгу искусствовед Эраст Давыдович Кузнецов (возможно, кому-то помнятся его прекрасные книги о Пиросмани и об Анри Руссо). Книга написана с удивительно тонким пониманием художника, по-васнецовски "вкусным" языком, с мягкой улыбкой. А проиллюстрирована книга, конечно же, работами самого Юрия Васнецова - и редкими ранними, и поздними хрестоматийными.
И дед Юрия Васнецова, и отец, и все братья отца принадлежали к духовному сословию. Большая семья священника о. Алексия Васнецова (матушка Мария Николаевна и шестеро детей) жила в Вятке в двухэтажном доме при кафедральном соборе.
Глава семьи окончил четыре класса духовного училища, начинал псаломщиком в глухой деревне Ошеть, потом был переведен дьяконом в Вятку. "...И в губернском городе он остался таким же простым деревенским попом, - повествует автор книги, - По смиренности своей понимал, что ему не тягаться с другими, образованными, жившими рядом с ним в том же доме при кафедральном соборе. Он не то что книг почти не читал, но и журналов и газет, а только все Божественное. По правде сказать, и не до чтения было... Жили, конечно, не в нужде, но в неуклонно соблюдаемой умеренности. Скромно ели, скромно одевались. Младшим перешивали со старших, старшим - со взрослых. Дети привыкали к труду и к мысли, что рассчитывать придется только на самих себя. Держали их довольно строго. Опоздание к обеду считалось серьезным проступком. За столом могло достаться и ложкой по лбу. Однако строгость отца была какая-то домашняя. Человек он был добрый, застенчивый и деликатный, но порядок считал нужным поддерживать, потому что дом есть дом..."
Вместе с отцом сыновья священника не раз участвовали в Великорецком крестном ходе, сопровождая явленную икону Николая Чудотворца. Все храмы Вятки были для Юры Васнецова, его братьев и сестер, родными. "...Их было ровно тридцать три, как в сказке. Да еще два собора. И два монастыря. Церкви были чудо как хороши. И такие все разные. Крестовская, которая соединялась особым коридором с домом, где жил Филарет, епископ Вятский и Слободской, была церковью семейной, здесь Васнецовы исповедовались и причащались Святых тайн...Кафедральный собор... был исхожен и излазан, вплоть до самых потаенных уголков... Все там было бесподобно: и пол, выложенный чугунными плитками, причем не гладкими, а специально неровными, так что нога никогда не скользит.., и гигантский колокол, и старая дубовая лестница, ведущая на верхотуру колокольни..."
После революции все семьи священников были выселены из соборного дома буквально на улицу. "...Отец больше не служил в кафедральном соборе, который был закрыт.., да и вообще нигде не служил. Ему бы схитрить, сложить с себя сан, но тут-то и обнаружилась кроткая твердость духа: продолжал ходить в рясе, с крестом наперсным и при длинных волосах".
Васнецовы скитались по чужим углам, вскоре купили маленький домик. Потом пришлось его продать, жили в бывшей баньке. Юрий отправился искать счастья в Ленинград. Чудом поступил в Академию художеств. Учился у Казимира Малевича (вот уж что невозможно представить, глядя на васнецовских "мещанских" лошадок, кошечек и барашков!).
Страх за семью и, прежде всего за сына Юрия, взял свое: отец Алексий дрогнул и подался к обновленцам. Очень быстро отшатнулся от них, покаялся, до конца жизни не мог простить себе, что дал слабину. Тяжело переживал, что в среде уцелевшего вятского духовенства к нему стали относиться с презрением. (Только во время войны, за год до смерти, старика Васнецова допустили помогать на службе в открывшийся вновь храм).
В 1934 году Юрий привез в Вятку молодую жену, и отец Алексий успел обвенчать сына и невестку в храме Иоанна Предтечи - последнем вятском храме, где еще шли службы. На месте кафедрального собора власти уже строили стадион; от собора Александра Невского оставались одни руины... Вскоре был закрыт и Предтеченский храм.
Пережитое в 20-30-е годы не прошло бесследно. В семье Васнецова всегда отмечали Рождество и Пасху, ночью обычно шли к ближайшей действующей церкви, но зайти внутрь Юрий Алексеевич не решался.
Доверчивый и мягкий по характеру, он стал нелюдимым. Даже в годы "оттепели" не ходил ни на какие собрания, нигде не выступал, почти никуда за пределы Ленинграда не выезжал. "...Всякое расставание с семьей было ему непереносимо, а каждая поездка, хотя бы самая недальняя и недолгая, его расстраивала... День отъезда у него всегда был испорченный день, он ходил хмурый, а перед выходом из дому даже слезу пускал от огорчения и тоски. Словно ехать ему предстояло в Антарктиду или Африку. Перед отъездом он успевал сунуть всем под подушки по какому-нибудь сюрпризу, в зависимости от обстоятельств: иногда ананас или апельсин, иногда шоколадку, иногда хотя бы конфетку или какую-нибудь милую штучку..."
Страх калечил его и как художника, он совершенно бросил живопись, которую очень любил, нигде не выставлялся. Погрузился в воспитание дочерей. Построил голубятню на крыше, летом вывозил голубей на дачу. Пропадал на рыбалке. Он будто затворился в своей каморке, вывесил табличку "детский художник" и просил его не беспокоить. Даже друзья махнули на него рукой, как на чудаковатого неудачника, пропавшего для большого искусства.
И вдруг из васнецовской каморки стали выходить такие "картинки", которых никто не мог ожидать - мощные, невероятно самобытные, праздничные вещи, ничем непохожие на тот сюсюкающий и робкий стиль, утвердившийся после войны в иллюстрациях советских книг для детей.
Васнецов заимствовал образы из своих детских впечатлений. В уютном крепком теремке, куда художник так любил поселять своих медведей и зайцев, козлят и котиков, нельзя не узнать его вятский родительский дом.
Не изучая специально возрастную психологию, не будучи педагогом, Васнецов безошибочно почувствовал самого маленького читателя - того, что и читать еще не умеет. Он понял, что в книжке малышам важны образы абсолютной цельности. Поэтому васнецовскому зайцу и медведю не нужны имена. Это просто Заяц и Медведь.
До предела обобщенные, сгущенные образы мгновенно узнавались и принимались как родные - и детьми, и взрослыми. Было ясно, что это наши герои, русские от пяток до ушей. Но не былинные, а где-то рядом живущие. Глядящие на нас из-под куста так, как глядит печальный волчок из "Сказки сказок" - чутко и пристально.
И в этом Васнецов предвосхитил Юрия Норштейна. Его звери не приторны и не забавны, они - таинственны. Иногда даже страшноваты. За это критики неоднократно выговаривали художнику: "Вы пугаете детей!" Но не может в русской сказке Волк быть плюшевым, а Медведь - пушистым.
Ю. Васнецов. Иллюстрация к детской книге
Вот что говорил сам Васнецов о своем подходе к иллюстрированию: "Коробка спичек в сказке тоже должна быть сказочной. Я не могу говорить, как это у меня получается, но я твердо знаю: нельзя все страшно досказывать, прорисовывать. Когда много чего-то наделано, прорисовано, тогда возникает натуралистичность. Вот, скажем, цветок. Возьми его, но переработай - пусть он будет цветок, но другой. Ромашка - и не ромашка. Незабудки мне нравятся своей голубизной, желтеньким пятнышком в середине. Ландыши... Когда я их нюхаю, мне кажется, что я король..."
Юрий Васнецов умер на Светлой седмице, 3 мая 1973 года.
http://www.nsad.ru/index.php?issue=13§ion=17&article=795
Эраст Кузнецов. Медведь летит, хвостом вертит. Рассказы о художнике Юрии Васнецове. СПб., ДЕТГИЗ-Лицей, 2007
Когда я гляжу на эту картинку - время замирает, затушевывается поволокой раннего-раннего детства, о котором и вспомнить-то что-то сюжетное и осязаемое трудно. Только вот вижу, как мы сидим с бабушкой и бесконечно долго рассматриваем уютный и простецкий мир, изображенный художником в приливе того тихого озарения, которое звалось на Руси умилением.А на картинке зайчик улегся спать, но еще не спит, а задумчиво и чуть тревожно глядит. На стульчике у него одежка, а у деревянной кровати, на половичке, расшитые валенки. Настольная лампа дремотно светит. В синем окне месяц лодочкой плывет. На полке большущий будильник, который показывает детское время: без десяти минут девять.
Эта картинка работы художника Юрия Васнецова выпускалась в 1960-е годы на открытках и была, наверное, почти в каждом доме. Отчего-то она всем нравилась. Сейчас это кажется удивительным: время космонавтов и битлов, физиков и лириков, хоккеистов и авангардистов, а тут - допотопный лубок. Архаика. Такая же дремучая, как лес в сказке "Три медведя".
При том, что книги с иллюстрациями Васнецова ("Теремок", "Сорока-белобока", "Волк и козлята", "Радуга дуга", "Кошкин дом", "Чики-чики-чикалочки", "Небылицы в лицах" и знаменитые "Ладушки") издавались миллионными тиражами, о самом Юрии Алексеевиче мы ничего не знали. Да и вопроса такого тогда, честно говоря, и не возникало. Васнецов был для нас, детей, просто Художником.
Но когда мы выросли, и васнецовские книги перешли к другим поколениям, то вдруг очень захотелось что-то узнать об этом человеке. Хотя бы фотографию его увидеть. Но почему-то нигде и ничего о Юрии Васнецове мне не встречалось.
И вот питерский "ДЕТГИЗ" сделал нам всем подарок - выпустил книгу "Медведь летит, хвостом вертит", посвященную Юрию Алексеевичу Васнецову. Написал книгу искусствовед Эраст Давыдович Кузнецов (возможно, кому-то помнятся его прекрасные книги о Пиросмани и об Анри Руссо). Книга написана с удивительно тонким пониманием художника, по-васнецовски "вкусным" языком, с мягкой улыбкой. А проиллюстрирована книга, конечно же, работами самого Юрия Васнецова - и редкими ранними, и поздними хрестоматийными.
И дед Юрия Васнецова, и отец, и все братья отца принадлежали к духовному сословию. Большая семья священника о. Алексия Васнецова (матушка Мария Николаевна и шестеро детей) жила в Вятке в двухэтажном доме при кафедральном соборе.
Глава семьи окончил четыре класса духовного училища, начинал псаломщиком в глухой деревне Ошеть, потом был переведен дьяконом в Вятку. "...И в губернском городе он остался таким же простым деревенским попом, - повествует автор книги, - По смиренности своей понимал, что ему не тягаться с другими, образованными, жившими рядом с ним в том же доме при кафедральном соборе. Он не то что книг почти не читал, но и журналов и газет, а только все Божественное. По правде сказать, и не до чтения было... Жили, конечно, не в нужде, но в неуклонно соблюдаемой умеренности. Скромно ели, скромно одевались. Младшим перешивали со старших, старшим - со взрослых. Дети привыкали к труду и к мысли, что рассчитывать придется только на самих себя. Держали их довольно строго. Опоздание к обеду считалось серьезным проступком. За столом могло достаться и ложкой по лбу. Однако строгость отца была какая-то домашняя. Человек он был добрый, застенчивый и деликатный, но порядок считал нужным поддерживать, потому что дом есть дом..."
Вместе с отцом сыновья священника не раз участвовали в Великорецком крестном ходе, сопровождая явленную икону Николая Чудотворца. Все храмы Вятки были для Юры Васнецова, его братьев и сестер, родными. "...Их было ровно тридцать три, как в сказке. Да еще два собора. И два монастыря. Церкви были чудо как хороши. И такие все разные. Крестовская, которая соединялась особым коридором с домом, где жил Филарет, епископ Вятский и Слободской, была церковью семейной, здесь Васнецовы исповедовались и причащались Святых тайн...Кафедральный собор... был исхожен и излазан, вплоть до самых потаенных уголков... Все там было бесподобно: и пол, выложенный чугунными плитками, причем не гладкими, а специально неровными, так что нога никогда не скользит.., и гигантский колокол, и старая дубовая лестница, ведущая на верхотуру колокольни..."
После революции все семьи священников были выселены из соборного дома буквально на улицу. "...Отец больше не служил в кафедральном соборе, который был закрыт.., да и вообще нигде не служил. Ему бы схитрить, сложить с себя сан, но тут-то и обнаружилась кроткая твердость духа: продолжал ходить в рясе, с крестом наперсным и при длинных волосах".
Васнецовы скитались по чужим углам, вскоре купили маленький домик. Потом пришлось его продать, жили в бывшей баньке. Юрий отправился искать счастья в Ленинград. Чудом поступил в Академию художеств. Учился у Казимира Малевича (вот уж что невозможно представить, глядя на васнецовских "мещанских" лошадок, кошечек и барашков!).
Страх за семью и, прежде всего за сына Юрия, взял свое: отец Алексий дрогнул и подался к обновленцам. Очень быстро отшатнулся от них, покаялся, до конца жизни не мог простить себе, что дал слабину. Тяжело переживал, что в среде уцелевшего вятского духовенства к нему стали относиться с презрением. (Только во время войны, за год до смерти, старика Васнецова допустили помогать на службе в открывшийся вновь храм).
В 1934 году Юрий привез в Вятку молодую жену, и отец Алексий успел обвенчать сына и невестку в храме Иоанна Предтечи - последнем вятском храме, где еще шли службы. На месте кафедрального собора власти уже строили стадион; от собора Александра Невского оставались одни руины... Вскоре был закрыт и Предтеченский храм.
Пережитое в 20-30-е годы не прошло бесследно. В семье Васнецова всегда отмечали Рождество и Пасху, ночью обычно шли к ближайшей действующей церкви, но зайти внутрь Юрий Алексеевич не решался.
Доверчивый и мягкий по характеру, он стал нелюдимым. Даже в годы "оттепели" не ходил ни на какие собрания, нигде не выступал, почти никуда за пределы Ленинграда не выезжал. "...Всякое расставание с семьей было ему непереносимо, а каждая поездка, хотя бы самая недальняя и недолгая, его расстраивала... День отъезда у него всегда был испорченный день, он ходил хмурый, а перед выходом из дому даже слезу пускал от огорчения и тоски. Словно ехать ему предстояло в Антарктиду или Африку. Перед отъездом он успевал сунуть всем под подушки по какому-нибудь сюрпризу, в зависимости от обстоятельств: иногда ананас или апельсин, иногда шоколадку, иногда хотя бы конфетку или какую-нибудь милую штучку..."
Страх калечил его и как художника, он совершенно бросил живопись, которую очень любил, нигде не выставлялся. Погрузился в воспитание дочерей. Построил голубятню на крыше, летом вывозил голубей на дачу. Пропадал на рыбалке. Он будто затворился в своей каморке, вывесил табличку "детский художник" и просил его не беспокоить. Даже друзья махнули на него рукой, как на чудаковатого неудачника, пропавшего для большого искусства.
И вдруг из васнецовской каморки стали выходить такие "картинки", которых никто не мог ожидать - мощные, невероятно самобытные, праздничные вещи, ничем непохожие на тот сюсюкающий и робкий стиль, утвердившийся после войны в иллюстрациях советских книг для детей.
Васнецов заимствовал образы из своих детских впечатлений. В уютном крепком теремке, куда художник так любил поселять своих медведей и зайцев, козлят и котиков, нельзя не узнать его вятский родительский дом.
Не изучая специально возрастную психологию, не будучи педагогом, Васнецов безошибочно почувствовал самого маленького читателя - того, что и читать еще не умеет. Он понял, что в книжке малышам важны образы абсолютной цельности. Поэтому васнецовскому зайцу и медведю не нужны имена. Это просто Заяц и Медведь.
До предела обобщенные, сгущенные образы мгновенно узнавались и принимались как родные - и детьми, и взрослыми. Было ясно, что это наши герои, русские от пяток до ушей. Но не былинные, а где-то рядом живущие. Глядящие на нас из-под куста так, как глядит печальный волчок из "Сказки сказок" - чутко и пристально.
И в этом Васнецов предвосхитил Юрия Норштейна. Его звери не приторны и не забавны, они - таинственны. Иногда даже страшноваты. За это критики неоднократно выговаривали художнику: "Вы пугаете детей!" Но не может в русской сказке Волк быть плюшевым, а Медведь - пушистым.
Ю. Васнецов. Иллюстрация к детской книге
Вот что говорил сам Васнецов о своем подходе к иллюстрированию: "Коробка спичек в сказке тоже должна быть сказочной. Я не могу говорить, как это у меня получается, но я твердо знаю: нельзя все страшно досказывать, прорисовывать. Когда много чего-то наделано, прорисовано, тогда возникает натуралистичность. Вот, скажем, цветок. Возьми его, но переработай - пусть он будет цветок, но другой. Ромашка - и не ромашка. Незабудки мне нравятся своей голубизной, желтеньким пятнышком в середине. Ландыши... Когда я их нюхаю, мне кажется, что я король..."
Юрий Васнецов умер на Светлой седмице, 3 мая 1973 года.
http://www.nsad.ru/index.php?issue=13§ion=17&article=795
