Летом 2007 года ажиотаж в среде как ученых, так и деятелей Церкви вызвало письмо десяти академиков Владимиру Путину. Академики призвали не допустить клерикализации нашей страны, оградить сферу образования и науки от влияния Церкви, и в частности не позволить ввести предмет "Основы православной культуры" в программу средней школы, а специальность "теология" - в список научных дисциплин, утвержденных ВАКом для защиты диссертаций.
Если бы речь в письме академиков шла в самом деле только о "клерикализации", и само это воззвание было бы написано с привычных секулярных позиций, оно мало чем отличалось бы от аналогичных антицерковных воззваний либеральной общественности и потому вряд ли наделало бы шума в обществе.
Удивительным в письме было объявление "материалистического мировоззрения" единственно приемлемым для каждого уважающего себя ученого, а также утверждение атеизма или, по крайней мере, агностицизма как непререкаемой в научной среде нормы.
Со ссылкой на лауреата Нобелевской премии Вейнберга эти ученые утверждали, что большинство их коллег вообще не думают ни о Боге, ни и религии, что, вероятно, свидетельствует не столько об ограниченности их специализации, сколько о равнодушии к "мифам", интересным лишь их "необразованным" соотечественникам.
Но данный документ явился лишь слабым отзвуком той бури, которая пронеслась в конце 2006 года на Западе, когда на прилавках книжных магазинов появилось сразу несколько бестселлеров о "вреде религии для общества".
Даже наименее расположенные к религиозному мировоззрению мыслители современного Запада, такие как Юрген Хабермас или же покойный Жак Деррида, неустанно подчеркивали значение иудео-христианской религиозной традиции для становления либеральной культуры современного Запада. Для свойственного этой цивилизации понимания свободы и личной ответственности.
Казалось бы, война с Богом ушла в прошлое заодно с войнами во имя Бога. В интеллектуальной среде постхристианского Запада организованная религия с жесткими догматами и строгими запретами начала сменяться некоей смесью духовного опыта и психологической практики, что часто обозначается непереводимым на русский язык словом "spirituality".
Римско-католическая церковь потому и вызывает такие нарекания со стороны левых интеллектуалов, что она наряду с некоторыми, преимущественно американскими, протестантскими деноминациями никак не может превратиться из конфессии, обладающей монополией на спасение, просто в одну из разновидностей этой самой spirituality, только наиболее приемлемую для любящего старину европейца.
Неожиданно оказалось, что воинствующий атеизм жив и совершенно не собирается в унисон с интеллектуальным истеблишментом говорить о том большом значении, которое религия играла и якобы продолжает играть в истории цивилизации. Иными словами, за долгие годы, по всей видимости впервые, была произведена мощная атака не на клерикализм и фундаментализм в религиозной жизни, а на религию как таковую.
Авторы бестселлеров в соответствии с мнением классиков того учения, которое господствовало в нашей стране 70 лет, четко и ясно заявили, что религия в любой форме наносит вред свободе и демократии. Они провозгласили, что религиозные люди представляют опасность для будущего Человечества, а реализация всех светлых идеалов гуманизма мыслима лишь в случае окончательного торжества атеизма.
Наиболее авторитетным в научной среде и наиболее воинственным в плане безбожия среди авторов книг следует считать британского биолога и популяризатора науки Ричарда Докинса, который в трактате "Бог как заблуждение" объявил религию своего рода сбоем эволюционного процесса. Причем сбоем вредным и целям эволюции не способствующим. Мол, мы в детстве слепо верим родителям, а затем усваиваем привычку во что-то верить, и эта вера никак от нас не может отвязаться, подобно мотиву пошлой песенки. Докинс называл этот феномен "мемом", что означает культурный "вирус". Люди, к которым британский ученый причисляет сам себя и которых он с присущей ему скромностью называет словом "блестящие" (bright), обладают своего рода иммунитетом от подобных инфекций.
Тезисы вышедшей примерно в то же самое время книги американского писателя Сэма Харриса "Письмо к христианской нации" совпадают с концепцией Докинса в главном - в представлении о том, что религия есть опасный социальный феномен, угрожающий устоям общества. Отличие Харриса от Докинса в том, что первый предпочитает говорить в особенности об исламской религии. По мнению Харриса, дело даже не в том, что мусульманство является худшим из всех вероисповеданий, а в том, что оно как раз является концентрированным выражением религиозности как таковой, с догматизмом, фанатизмом и так далее.
Именно поэтому, с точки зрения Харриса, войну США с террором следовало бы переосмыслить как войну секуляризма с религией. Беда в том, что администрация Буша-младшего, состоящая наполовину из консерваторов и протестантов фундаменталистского толка и страшащаяся по этим мотивам однополых браков и исследования стволовых клеток, просто не способна на такое переосмысление. Впрочем, и левые оппоненты Буша, слишком критичные к США, также весьма далеки от "правильного" (согласно Харрису) взгляда на положение вещей.
Надо сказать, что в отличие от Доусона Харрис более мягко относится к уже упоминавшемуся spirituality, в котором он видит вовсе не религию с набором определенных представлений о мире, а просто некий духовный опыт, вполне подлежащий научному исследованию.
Однако сколь бы увлекательным ни был спор публицистов-атеистов и ученых-атеистов с их верующими коллегами, он никогда бы не приобрел общенационального для США значения, если бы к дискутантам не присоединился публичный интеллектуал первой категории. Человек, чье выступление фактически на любую тему способно немедленно сделать эту тему актуальной. Так, Фрэнсис Фукуяма некогда актуализировал для США тему биотехнологий, а Томас Фридман - проблему аутсорсинга рабочих мест из Запада в страны третьего мира.
Кристофер Эрик Хитченс, выходец из Британии, эмигрировавший в 1970-е годы в Америку, был некогда одним из самых заметных представителей радикально-левого, как часто говорят - троцкистского, международного рабочего движения. Политический путь Хитченса во многом схож с тем, что проделали чуть раньше него неоконсерваторы, а до них - лидеры американской оппозиции Троцкому в троцкистском же движении - Макс Шахтманн и Джеймс Бернхем. Леваки, превратившиеся в страстных апологетов американского империализма, который, по их мнению, в какой-то момент и стал истинным проводником мировой революции.
Отличие Хитченса от всех этих почтенных людей заключается в том, что в результате аналогичной метаморфозы он отнюдь не стал "консерватором" в каком-либо смысле этого слова, а остался, как и был, радикально левым публицистом (в полную противоположность своему оставшемуся в Британии младшему брату Питеру - консервативному оппоненту американского интервенционизма).
И надо отдать должное этому человеку - поддерживая своих друзей-неоконов (близкая дружба с Полом Вулфовицем ни для кого не является секретом), Хитченс умел раз от раза подтверждать в глазах соотечественников свою левизну.
Так вопреки мнению большинства своих левых единомышленников в США, но в полном единодушии с республиканцами-неоконами Хитченс активно поддержал войну Клинтона против Югославии и одновременно дело против Клинтона за ложь под присягой относительно сексуальной связи с Моникой Левински. Уже в конце 1990-х этими двумя обстоятельствами репутация Хитченса в глазах левых была изрядно подмочена.
Однако он сумел немедленно восстановить ее книгой-обвинением против Генри Киссинджера, которому Хитченс инкриминировал серию военных преступлений в период его работы в администрациях Никсона и Форда, призвав мировое сообщество судить Киссинджера как военного преступника.
Попутно с Киссинджером досталось и матери Терезе, которой вменялась в вину критика абортов и контроля над рождаемостью. По мнению Хитченса, только посредством легализации абортов и контрацептивов отсталое человечество способно выбраться из нищеты.
Укрепив свой пошатнувшийся авторитет в левых кругах за счет матери Терезы и неожиданного удара по Киссинджеру, который, надо сказать, в те самые 1990-е попытался робко защитить сражающуюся с албанским сепаратизмом Сербию, Хитченс вновь выгодно использовал его уже для оправдания другой неоконсервативной авантюры - интервенции в Ирак.
Некогда Кристофер высмеивал все доводы Буша-старшего о необходимости отражения агрессии Саддама в Кувейт, но теперь он пересмотрел свои позиции.
В многочисленных выступлениях перед американцами этот тучный человек с покрасневшим от постоянного употребления алкоголя лицом часами отстаивал все благородство миссии США, в первую очередь для освобождения страдающих под гнетом Саддама курдов.
Подобной измены левые не смогли простить Хитченсу, и он был подвергнут уничтожающей критике в левой печати как перевербованный агент неоконсерваторов, израильского лобби, а также американского истеблишмента в целом.
Первое обвинение подтверждало еврейское происхождение матери Хитченса, а второе - его проживание в презираемом левыми Вашингтоне и работа в престижных (как бы мы сказали - глянцевых) изданиях типа журнала Vanity Fair.
Достойным себя противником он посчитал лишь самого Бога, которому и посвятил свой последний по времени опус "Бог не велик. Как религия отравляет все вокруг", который вышел в свет весной этого года.
Пожалуй, самое удивительное в этой книге было то, что она спокойно могла появиться в религиозной Америке, еще полвека назад отреагировавшей сжиганием пластинок "Биттлз" за непочтительные высказывания Леннона об Иисусе Христе.
Более того, после выхода книги в свет ее автор совершенно спокойно проехал с турне антирелигиозных выступлений по всем штатам страны, и он не был отвергнут масс-медиа как причудливый маргинал, а, напротив, стал чаще, чем раньше, появляться в выпусках CNN с комментариями на ту или иную тему.
Конечно, многие религиозные консерваторы вынуждены были снизить градус критики Хитченса за ту поддержку, которую он оказал их президенту по поводу Ирака.
Католический философ неоконсервативного направления Майкл Новак, оппонируя Хитченсу, вообще просто рассыпался в комплиментах этому "безбожнику" за высокие моральные ценности, которым он остается верен в политике.
Однако дело, похоже, не только в этом. Популярность книги Хитченса продемонстрировала, что чувства, разделяемые им в отношении Бога и религии, находят отзвук в сердцах очень многих американцев, причем совсем не только "блестящих", но и самых обыкновенных.
Уже сегодня можно сделать печальный вывод, что религиозное возрождение 1980-х исчерпало себя. Новая поросль интеллектуалов вновь обращается к науке в поисках ответов на многочисленные вопросы современности.
А религия опять воспринимается как помеха на пути социального прогресса и свободного научного исследования. И вновь обнаруживаются люди, готовые, презрев толерантность, сделать попытку отбросить религию прочь со столбовой дороги истории.
Следует сказать, что с чисто философской стороны бестселлер Хитченса не обладает абсолютно никакими достоинствами. В ней нет абсолютно ничего того, о чем бы не писали безбожники прошлого - от Вольтера до Емельяна Ярославского.
Хитченс слово в слово повторяет все хрестоматийные обвинения против религии, повергая особенным нападкам традицию авраамического монотеизма и Ветхий Завет с его "нелепыми" религиозными мифами и предписаниями.
Особенно почему-то вызывает его негодование запрещение евреям есть свинину и требование мужчинам покрывать голову кипой. Среди христианских догматов его в наибольшей степени раздражает история о рождении младенца Иисуса от девственницы. Что касается ислама, то в изображении Хитченса эта религия предстает как плагиат из еврейских и христианских источников.
Естественно, важное место в критике Хитченса занимают разного рода сексуальные табу, которые религия налагает на верующих. Впрочем, и в этом автор удивительно не оригинален.
Единственная новация автора, на которой следует задержать внимание, состоит в том, что предметом его осуждения оказывается часто даже не столько вера и религия, настаивающие на реальности того, что не существует, сколько верующие люди, в особенности те из них, кого нам навязывают в качестве образцов морального поведения.
Разоблачая всех этих верующих миротворцев - от далай-ламы до матери Терезы - Хитченс неустанно продвигает свою мысль о том, что верующий обладает рядом скрытых пороков, от которых свободен атеист. И поэтому от веры общество следует оградить как от заразной болезни.
Конечно, с одной стороны, это реакция на затянувшийся период компромисса "левых надежд" шестидесятников, к младшему поколению которых принадлежит и сам публицист, с консервативной реакцией "рейгановских 1980-х". Тем более что далеко не все консерваторы собираются складывать оружие в столкновении с гедонистическим духом современности. И действительно пытаются атаковать так называемое "свободное общество" с другой стороны - требуя отмены, скажем, решения Верховного суда о праве женщины на прерывание беременности.
Однако, думаю, едва ли человек с такой репутацией, как Хитченс, стал бы писать свою книгу и тем самым обозначать этим фактом существование в США атеистического движения исключительно в полемических целях.
Похоже, сильные мира сего, которые когда-то на полную катушку раскрутили религию как инструмент в борьбе с атеистическим коммунизмом, вступив даже в кратковременный союз с исламским фундаментализмом в войне с марксизмом, теперь пытаются вновь несколько реанимировать воинствующее безбожие.
Думаю, у них есть несколько мотивов. Назову два, которые, впрочем, лежат на виду и которые, в общем, не скрывает и автор новоиспеченного бестселлера.
Во-первых, Западу необходимо хоть каким-то способом в самые короткие сроки несколько снизить демографический рост исламского мира. А это значит - разрушить традиционный семейный уклад мусульманской семьи. То есть сделать то, что принято называть красивым словом - "освободить женщину".
А это, естественно, возможно лишь при возникновении в исламских странах мощнейшего секулярного движения, которое поставит целью не просто реформировать государство по турецкому образцу, но также заставить женщину, грубо говоря, думать не о детях, но об удовольствии.
Иными словами, неожиданно вернувшийся к жизни политический атеизм - это "неоконсервативная" программа, ориентированная на третий мир.
Во-вторых, не все табу, которые религия налагает на политику и общество, устранены на самом Западе. Существует религиозно мотивированный запрет на евгенику (учение о наследственном здоровье человека и путях улучшения его наследственных свойств), на планирование генного кода еще не зачатого младенца, на ликвидацию наследственных болезней посредством предварительной генной рекомбинации.
Существует также почти целиком мотивированный Священным Писанием и Его последней книгой страх верующих христиан перед возникновением чего-то вроде мирового правительства поверх правительств национальных государств.
Существует отторжение на психологическом, по крайней мере, уровне сексуальных девиаций. Да много чего еще существует. Бог еще не полностью покинул западный мир. Он еще только на пороге.
А это значит, что у освободившегося от веры западного человека пока еще есть основания бунтовать против Бога.
Материал предоставлен журналом "Смысл"
http://www.rosbalt.ru/print/413082.html
Если бы речь в письме академиков шла в самом деле только о "клерикализации", и само это воззвание было бы написано с привычных секулярных позиций, оно мало чем отличалось бы от аналогичных антицерковных воззваний либеральной общественности и потому вряд ли наделало бы шума в обществе.
Удивительным в письме было объявление "материалистического мировоззрения" единственно приемлемым для каждого уважающего себя ученого, а также утверждение атеизма или, по крайней мере, агностицизма как непререкаемой в научной среде нормы.
Со ссылкой на лауреата Нобелевской премии Вейнберга эти ученые утверждали, что большинство их коллег вообще не думают ни о Боге, ни и религии, что, вероятно, свидетельствует не столько об ограниченности их специализации, сколько о равнодушии к "мифам", интересным лишь их "необразованным" соотечественникам.
Но данный документ явился лишь слабым отзвуком той бури, которая пронеслась в конце 2006 года на Западе, когда на прилавках книжных магазинов появилось сразу несколько бестселлеров о "вреде религии для общества".
Религия в эпоху толерантности
Впрочем, среди наиболее выдающихся интеллектуалов Запада религия сейчас не в моде, но уж совсем не в моде - воинственное ее отрицание. В эпоху постмодернизма, то есть в период торжества религиозной и в целом идеологической терпимости, бросаться с опровержением бытия Божия, равно как и с доказательством Его существования означает нарушать неписаные общественные устои и приличия. Толерантность ведь была предписана не только верующим, но и противникам веры.Даже наименее расположенные к религиозному мировоззрению мыслители современного Запада, такие как Юрген Хабермас или же покойный Жак Деррида, неустанно подчеркивали значение иудео-христианской религиозной традиции для становления либеральной культуры современного Запада. Для свойственного этой цивилизации понимания свободы и личной ответственности.
Казалось бы, война с Богом ушла в прошлое заодно с войнами во имя Бога. В интеллектуальной среде постхристианского Запада организованная религия с жесткими догматами и строгими запретами начала сменяться некоей смесью духовного опыта и психологической практики, что часто обозначается непереводимым на русский язык словом "spirituality".
Римско-католическая церковь потому и вызывает такие нарекания со стороны левых интеллектуалов, что она наряду с некоторыми, преимущественно американскими, протестантскими деноминациями никак не может превратиться из конфессии, обладающей монополией на спасение, просто в одну из разновидностей этой самой spirituality, только наиболее приемлемую для любящего старину европейца.
Пробуждение атеизма
И вот в этой атмосфере тотального примирения со всеми примирившимися как гром среди ясного неба прозвучал как будто по специальному заказу одновременный выход в свет в Америке и Британии сразу нескольких крайне враждебных религии в целом и христианству в частности книг известнейших в англосаксонском мире авторов.Неожиданно оказалось, что воинствующий атеизм жив и совершенно не собирается в унисон с интеллектуальным истеблишментом говорить о том большом значении, которое религия играла и якобы продолжает играть в истории цивилизации. Иными словами, за долгие годы, по всей видимости впервые, была произведена мощная атака не на клерикализм и фундаментализм в религиозной жизни, а на религию как таковую.
Авторы бестселлеров в соответствии с мнением классиков того учения, которое господствовало в нашей стране 70 лет, четко и ясно заявили, что религия в любой форме наносит вред свободе и демократии. Они провозгласили, что религиозные люди представляют опасность для будущего Человечества, а реализация всех светлых идеалов гуманизма мыслима лишь в случае окончательного торжества атеизма.
Наиболее авторитетным в научной среде и наиболее воинственным в плане безбожия среди авторов книг следует считать британского биолога и популяризатора науки Ричарда Докинса, который в трактате "Бог как заблуждение" объявил религию своего рода сбоем эволюционного процесса. Причем сбоем вредным и целям эволюции не способствующим. Мол, мы в детстве слепо верим родителям, а затем усваиваем привычку во что-то верить, и эта вера никак от нас не может отвязаться, подобно мотиву пошлой песенки. Докинс называл этот феномен "мемом", что означает культурный "вирус". Люди, к которым британский ученый причисляет сам себя и которых он с присущей ему скромностью называет словом "блестящие" (bright), обладают своего рода иммунитетом от подобных инфекций.
Тезисы вышедшей примерно в то же самое время книги американского писателя Сэма Харриса "Письмо к христианской нации" совпадают с концепцией Докинса в главном - в представлении о том, что религия есть опасный социальный феномен, угрожающий устоям общества. Отличие Харриса от Докинса в том, что первый предпочитает говорить в особенности об исламской религии. По мнению Харриса, дело даже не в том, что мусульманство является худшим из всех вероисповеданий, а в том, что оно как раз является концентрированным выражением религиозности как таковой, с догматизмом, фанатизмом и так далее.
Именно поэтому, с точки зрения Харриса, войну США с террором следовало бы переосмыслить как войну секуляризма с религией. Беда в том, что администрация Буша-младшего, состоящая наполовину из консерваторов и протестантов фундаменталистского толка и страшащаяся по этим мотивам однополых браков и исследования стволовых клеток, просто не способна на такое переосмысление. Впрочем, и левые оппоненты Буша, слишком критичные к США, также весьма далеки от "правильного" (согласно Харрису) взгляда на положение вещей.
Надо сказать, что в отличие от Доусона Харрис более мягко относится к уже упоминавшемуся spirituality, в котором он видит вовсе не религию с набором определенных представлений о мире, а просто некий духовный опыт, вполне подлежащий научному исследованию.
Однако сколь бы увлекательным ни был спор публицистов-атеистов и ученых-атеистов с их верующими коллегами, он никогда бы не приобрел общенационального для США значения, если бы к дискутантам не присоединился публичный интеллектуал первой категории. Человек, чье выступление фактически на любую тему способно немедленно сделать эту тему актуальной. Так, Фрэнсис Фукуяма некогда актуализировал для США тему биотехнологий, а Томас Фридман - проблему аутсорсинга рабочих мест из Запада в страны третьего мира.
Левый друг неоконов
Человек, который с размахом популяризовал тему веры и неверия, занимает в общественной жизни Америки настолько особое, настолько специфическое место, что о его биографии следует сказать несколько слов.Кристофер Эрик Хитченс, выходец из Британии, эмигрировавший в 1970-е годы в Америку, был некогда одним из самых заметных представителей радикально-левого, как часто говорят - троцкистского, международного рабочего движения. Политический путь Хитченса во многом схож с тем, что проделали чуть раньше него неоконсерваторы, а до них - лидеры американской оппозиции Троцкому в троцкистском же движении - Макс Шахтманн и Джеймс Бернхем. Леваки, превратившиеся в страстных апологетов американского империализма, который, по их мнению, в какой-то момент и стал истинным проводником мировой революции.
Отличие Хитченса от всех этих почтенных людей заключается в том, что в результате аналогичной метаморфозы он отнюдь не стал "консерватором" в каком-либо смысле этого слова, а остался, как и был, радикально левым публицистом (в полную противоположность своему оставшемуся в Британии младшему брату Питеру - консервативному оппоненту американского интервенционизма).
И надо отдать должное этому человеку - поддерживая своих друзей-неоконов (близкая дружба с Полом Вулфовицем ни для кого не является секретом), Хитченс умел раз от раза подтверждать в глазах соотечественников свою левизну.
Так вопреки мнению большинства своих левых единомышленников в США, но в полном единодушии с республиканцами-неоконами Хитченс активно поддержал войну Клинтона против Югославии и одновременно дело против Клинтона за ложь под присягой относительно сексуальной связи с Моникой Левински. Уже в конце 1990-х этими двумя обстоятельствами репутация Хитченса в глазах левых была изрядно подмочена.
Однако он сумел немедленно восстановить ее книгой-обвинением против Генри Киссинджера, которому Хитченс инкриминировал серию военных преступлений в период его работы в администрациях Никсона и Форда, призвав мировое сообщество судить Киссинджера как военного преступника.
Попутно с Киссинджером досталось и матери Терезе, которой вменялась в вину критика абортов и контроля над рождаемостью. По мнению Хитченса, только посредством легализации абортов и контрацептивов отсталое человечество способно выбраться из нищеты.
Укрепив свой пошатнувшийся авторитет в левых кругах за счет матери Терезы и неожиданного удара по Киссинджеру, который, надо сказать, в те самые 1990-е попытался робко защитить сражающуюся с албанским сепаратизмом Сербию, Хитченс вновь выгодно использовал его уже для оправдания другой неоконсервативной авантюры - интервенции в Ирак.
Некогда Кристофер высмеивал все доводы Буша-старшего о необходимости отражения агрессии Саддама в Кувейт, но теперь он пересмотрел свои позиции.
В многочисленных выступлениях перед американцами этот тучный человек с покрасневшим от постоянного употребления алкоголя лицом часами отстаивал все благородство миссии США, в первую очередь для освобождения страдающих под гнетом Саддама курдов.
Подобной измены левые не смогли простить Хитченсу, и он был подвергнут уничтожающей критике в левой печати как перевербованный агент неоконсерваторов, израильского лобби, а также американского истеблишмента в целом.
Первое обвинение подтверждало еврейское происхождение матери Хитченса, а второе - его проживание в презираемом левыми Вашингтоне и работа в престижных (как бы мы сказали - глянцевых) изданиях типа журнала Vanity Fair.
"Бог не велик!"
Поддержав войну в Ираке, Хитченс решил вновь, прямо по Бродскому, "качнувшись вправо, качнуться влево", создав нечто столь же отчаянно-зубодробительное, как и его прежние разоблачения. По-видимому, на правом фланге он уже не обнаружил для себя никакой фигуры, равновеликой Киссинджеру.Достойным себя противником он посчитал лишь самого Бога, которому и посвятил свой последний по времени опус "Бог не велик. Как религия отравляет все вокруг", который вышел в свет весной этого года.
Пожалуй, самое удивительное в этой книге было то, что она спокойно могла появиться в религиозной Америке, еще полвека назад отреагировавшей сжиганием пластинок "Биттлз" за непочтительные высказывания Леннона об Иисусе Христе.
Более того, после выхода книги в свет ее автор совершенно спокойно проехал с турне антирелигиозных выступлений по всем штатам страны, и он не был отвергнут масс-медиа как причудливый маргинал, а, напротив, стал чаще, чем раньше, появляться в выпусках CNN с комментариями на ту или иную тему.
Конечно, многие религиозные консерваторы вынуждены были снизить градус критики Хитченса за ту поддержку, которую он оказал их президенту по поводу Ирака.
Католический философ неоконсервативного направления Майкл Новак, оппонируя Хитченсу, вообще просто рассыпался в комплиментах этому "безбожнику" за высокие моральные ценности, которым он остается верен в политике.
Однако дело, похоже, не только в этом. Популярность книги Хитченса продемонстрировала, что чувства, разделяемые им в отношении Бога и религии, находят отзвук в сердцах очень многих американцев, причем совсем не только "блестящих", но и самых обыкновенных.
Уже сегодня можно сделать печальный вывод, что религиозное возрождение 1980-х исчерпало себя. Новая поросль интеллектуалов вновь обращается к науке в поисках ответов на многочисленные вопросы современности.
А религия опять воспринимается как помеха на пути социального прогресса и свободного научного исследования. И вновь обнаруживаются люди, готовые, презрев толерантность, сделать попытку отбросить религию прочь со столбовой дороги истории.
Следует сказать, что с чисто философской стороны бестселлер Хитченса не обладает абсолютно никакими достоинствами. В ней нет абсолютно ничего того, о чем бы не писали безбожники прошлого - от Вольтера до Емельяна Ярославского.
Хитченс слово в слово повторяет все хрестоматийные обвинения против религии, повергая особенным нападкам традицию авраамического монотеизма и Ветхий Завет с его "нелепыми" религиозными мифами и предписаниями.
Особенно почему-то вызывает его негодование запрещение евреям есть свинину и требование мужчинам покрывать голову кипой. Среди христианских догматов его в наибольшей степени раздражает история о рождении младенца Иисуса от девственницы. Что касается ислама, то в изображении Хитченса эта религия предстает как плагиат из еврейских и христианских источников.
Естественно, важное место в критике Хитченса занимают разного рода сексуальные табу, которые религия налагает на верующих. Впрочем, и в этом автор удивительно не оригинален.
Единственная новация автора, на которой следует задержать внимание, состоит в том, что предметом его осуждения оказывается часто даже не столько вера и религия, настаивающие на реальности того, что не существует, сколько верующие люди, в особенности те из них, кого нам навязывают в качестве образцов морального поведения.
Разоблачая всех этих верующих миротворцев - от далай-ламы до матери Терезы - Хитченс неустанно продвигает свою мысль о том, что верующий обладает рядом скрытых пороков, от которых свободен атеист. И поэтому от веры общество следует оградить как от заразной болезни.
Кому выгодно избавление от веры?
И все же чем объяснить факт удивительной востребованности и, как часто говорят, раскрученности этой банальнейшей по содержанию книги? Кому понадобилось возрождать дух атеистической нетерпимости в толерантной Америке?Конечно, с одной стороны, это реакция на затянувшийся период компромисса "левых надежд" шестидесятников, к младшему поколению которых принадлежит и сам публицист, с консервативной реакцией "рейгановских 1980-х". Тем более что далеко не все консерваторы собираются складывать оружие в столкновении с гедонистическим духом современности. И действительно пытаются атаковать так называемое "свободное общество" с другой стороны - требуя отмены, скажем, решения Верховного суда о праве женщины на прерывание беременности.
Однако, думаю, едва ли человек с такой репутацией, как Хитченс, стал бы писать свою книгу и тем самым обозначать этим фактом существование в США атеистического движения исключительно в полемических целях.
Похоже, сильные мира сего, которые когда-то на полную катушку раскрутили религию как инструмент в борьбе с атеистическим коммунизмом, вступив даже в кратковременный союз с исламским фундаментализмом в войне с марксизмом, теперь пытаются вновь несколько реанимировать воинствующее безбожие.
Думаю, у них есть несколько мотивов. Назову два, которые, впрочем, лежат на виду и которые, в общем, не скрывает и автор новоиспеченного бестселлера.
Во-первых, Западу необходимо хоть каким-то способом в самые короткие сроки несколько снизить демографический рост исламского мира. А это значит - разрушить традиционный семейный уклад мусульманской семьи. То есть сделать то, что принято называть красивым словом - "освободить женщину".
А это, естественно, возможно лишь при возникновении в исламских странах мощнейшего секулярного движения, которое поставит целью не просто реформировать государство по турецкому образцу, но также заставить женщину, грубо говоря, думать не о детях, но об удовольствии.
Иными словами, неожиданно вернувшийся к жизни политический атеизм - это "неоконсервативная" программа, ориентированная на третий мир.
Во-вторых, не все табу, которые религия налагает на политику и общество, устранены на самом Западе. Существует религиозно мотивированный запрет на евгенику (учение о наследственном здоровье человека и путях улучшения его наследственных свойств), на планирование генного кода еще не зачатого младенца, на ликвидацию наследственных болезней посредством предварительной генной рекомбинации.
Существует также почти целиком мотивированный Священным Писанием и Его последней книгой страх верующих христиан перед возникновением чего-то вроде мирового правительства поверх правительств национальных государств.
Существует отторжение на психологическом, по крайней мере, уровне сексуальных девиаций. Да много чего еще существует. Бог еще не полностью покинул западный мир. Он еще только на пороге.
А это значит, что у освободившегося от веры западного человека пока еще есть основания бунтовать против Бога.
Материал предоставлен журналом "Смысл"
http://www.rosbalt.ru/print/413082.html
