Виктор Васнецов - всем знакомы его сказочные образы, богатыри, аленушки. Перед тем, как согласиться работать над росписями огромного собора, художник, "сказочник", сомневался... Но после окончания всех работ, больше чем через 10 лет, ему рукоплескали все, даже вечно недовольный критик Стасов.
Расписать Владимирский собор в Киеве?! - Васнецов нервно расхаживал по комнате взад-вперед. Домашние уже давно легли... "Нет, я хорошо сделал, что отказался...". Васнецов вспомнил, как семь лет назад, мартовским утром 1878 года они с женой приехали в Москву. "У меня ни в Петербурге, ни в Москве никого близких не было, даже из знакомых, и, однако, я больше и сильнее Репина и Поленова ощущал, что без Москвы мне как художнику конец!". В первые же дни он обежал всю столицу, удивляя окружающих подлинными слезами умиления перед Кремлевскими стенами, Красной площадью, Василием Блаженным... Наконец-то у него появилось чувство дома. Хотя дома в Москве у Васнецовых не было. Они снимали чужие квартиры, и поэтому их особенно грело тепло домашнего очага в гостеприимной семье Мамонтовых. С Саввой Ивановичем Васнецова познакомил Репин: "Было это на Рождество. Я, человек в те времена необщительный и застенчивый, стоял на домашней сцене в живой картине "Видение Маргариты Фаусту"... А ведь никто меня не принуждал к этому, а просто фигура моя оказалась подходящей и готово! Все жили искусством, сценой, пением в этой веющей художеством атмосфере, и все оказывались под волшебным жезлом "дяди Саввы" прекрасными, чуть не гениальными, артистами. В другой раз, тоже перед Рождеством, под его вдохновляющим деспотизмом я должен был играть деда Мороза!.. Что тут делать? Никогда ни на какой сцене я не игрывал, но отнекиваться не полагалось...". Утром Васнецов отправил телеграмму в Киев: "Если Суриков откажется, оставьте работу за мной".
Построить к девятисотой годовщине Крещения Руси собор было решено еще в 1852 году, при Николае I. Императору эта мысль очень нравилась. По всей стране начался сбор пожертвований, и ровно через десять лет основание храма было заложено. Он был задуман архитекторами в древнерусском стиле. Внутреннее убранство храма должно было показать изложить историю Русской Церкви в лицах. Виктор Михайлович со свойственной ему серьезностью решил, что имеющегося у него опыта не хватит. И он отправился восполнять недостаток знаний в Италию. Денег хватило всего на месяц. Но за это время он успел обежать все храмы и галереи Рима, Флоренции, Венеции, Равенны... "Больше, чем хорошо, помню, что во время путешествия весь итальянский Рафаэль мной воспринимался, как музыка Моцарта, а Микеланджело был, без сомнения, чистейшей воды Бетховен". Обычно Виктор Михайлович работал в одиночестве, непрестанно двигаясь по мастерской с кистями и палитрой, негромко декламируя что-то из "Слова о полку Игореве" или напевая себе под нос родные вятские песни. Не мешало ему лишь присутствие брата Апполинария, тоже художника. Устанет он - усядутся братья на диване по-турецки, и начинают задушевные беседы о детстве в селе Рябово Вятской губернии, о петербургской юности... Чаще вспоминалась им зима, теплая печь, у которой так хорошо рассматривать иллюстрации в старых журналах; где ему особенно нравился седобородый Дед Мороз (на него были похожи странники, находившие приют в их доме). Васнецов любил вспоминать сказки и былины старушки-стряпухи, но более всего - заветный бабушкин сундучок с красками, превращавшимися в чудесные картинки... В десять лет Витю отвезли в Вятку, где находилось духовное училище и семинария. Отец Михаил о другом будущем для сына и не помышлял: священник - профессия в роду Васнецовых наследственная. Там он познакомился с одним художником, который быстро оценил способности подростка: "Бросьте семинарию, поезжайте в Питер и поступайте в Академию художеств. Это ваше настоящее дело!" Об академии застенчивому пареньку и подумать было страшно: "Что скажет отец?" На удивление, батюшка внимательно и спокойно выслушав сына, произнес: "Ты теперь взрослый и волен сам решать свою судьбу". Петербург подавил юного вятича: по окончании вступительных экзаменов он постеснялся спросить о результатах. Только через год, явившись вторично подавать прошение о приеме, Васнецов узнал, что выдержал испытания и давно принят... Год между поступлениями в Академию Васнецов провел в художественной "Школе на бирже", которую часто посещал Илья Репин. Эти совершенно разные люди неожиданно понравились друг другу и стали друзьями. Учась в Академии они вместе снимали квартиру на Васильевском острове. Потом к ним присоединился младший брат Виктора, из которого он пообещал тоже сделать художника. Илья Ефимович уважал глубину религиозных чувств Васнецовых, любил слушать их беседы и часто обращался с вопросами. "Вот на некоторых православных иконах и волхвы, и пастухи приходят поклониться Младенцу Христу одновременно. А разве могли они прийти вместе, когда одни были на соседнем поле, а другие за тридевять земель?" "Да не могли, конечно. - Отвечал Виктор Михайлович. - Когда восточные мудрецы прибыли в Иерусалим, Христу могло уже исполниться два года. Ведь Ирод-то, узнав о времени появления Звезды, велел истребить всех младенцев в Вифлееме в возрасте до двух лет. А на иконах написано так, чтобы показать: весь мир пришел в движение. Небо принесло Христу Звезду, земля - вертеп, ангелы - пение, волхвы - дары. А человек, что принес?" - "Не знаю"... И братья хором отвечали: "Деву!".
Васнецов часто бывал в Абрамцево. Савва Иванович выходил встречать его с сыновьями. Пока шли до дома, Виктор Михайлович потешал детей: он на ходу придумывал сказку про какую-нибудь золотую рыбку и ее приключения в подводном царстве. Перед глазами детворы словно проплывали Иван да Марья, богатыри, Снегурочка. У крыльца их встречал Репин: "А, это ты, ясное солнышко, наконец-то! Ба, и Апполинарий здесь! Ну, молодцы! Милости прошу в "Яшкин домик!" (Яшкой звали всеобщую любимицу - "девочку с персиками", Верушу Мамонтову). Однажды, гостившие в имении Мамонтовых художники загорелись затеей Саввы Ивановича построить в Абрамцеве церковку. Вот где можно приложить неистощимую энергию к "живому" делу! Решили выдержать в постройке стиль старых русских соборов. "Наш дом, - рассказывала Елизавета Григорьевна Мамонтова, - принял совсем "божественный" вид. На всех столах лежат чертежи, рисунки, эскизы. Мой кабинет превратился в картинную галерею... Васнецову церковь не дает даже ночи спать, все рисует разные детали". Он был вездесущ: коснулось дело клиросов - к Виктору Михайловичу! С полом озадачились, а он: "Сделаем мозаичный! Наш народ любит, чтобы полы в храме радовали глаз как цветущий луг весной!". Сам делал эскизы, готовил иконостас, распределял заказы, некоторые иконы писал тоже сам". Наступила весна. Постройка подходила к концу, а у него еще не была готова "Богородица с Младенцем". Он долго мучался и боялся себе признаться в том, что не знает, как лучше Ее написать. И вот однажды жена Васнецова вынесла его маленького сына подышать на улицу. В первый раз увидав плывущие по голубому небу облачка и летающих птиц, он поднял ручонки, будто хотел обнять этот мир, и радостно потянулся к отцу... "Вот тут и представилось мне ясно, что так надо сделать. Ведь так просто еще никто не писал!".
Киевская осень 1885 года была золотой и теплой. Но в огромном соборе было холодно и как-то неуютно. Огромное серовато-белое пространство, которое нужно было расписать. Четыре тысячи квадратных аршин! Страшно! "Эх, какое мое дело, велик мой талант или мал - отдавай все". Началась титаническая ежедневная работа, которая продлилась не три года, как боялся Васнецов, и не пять, как предполагали заказчики, а десять. "...Теперь голова моя наполнена святыми, апостолами, мучениками, пророками, ангелами, орнаментами, и все почти в гигантских размерах". В собор Виктор Михайлович приходил аккуратно к десяти часам утра, облачался в парусиновый халат, о котором Мамонтов, заезжавший в Киев, смеясь, заметил: "Живопись, краски Виктора Михайловича на стенах собора я видел, понимал и одобрял; а вот в какого цвета халат он облачается, понять не могу, сколько на нем было на нем разных, никак не отмываемых красок от кистей и вытирания рук"! С огромной палитрой, длинным муштабелем и пачкой кистей он поднимался наверх и работал, работал, не замечая, поставлены ли леса, прибиты ли поручни. Так что однажды, отступая от стены, он упал с высоты нескольких саженей
Васнецов хотел создать нечто совершенно новое, рассказывающее о героической истории Руси: "Простолюдины не часто заходят в музеи и галереи, пусть при виде росписи они почувствуют праздник". Про образы пророков, святителей, князей и княгинь зрители потом говорили: "Это наши отцы... Они величественны и строги, но на них смотришь с таким же доверием и любовью, с каким маленький внук идет на руки деда". Пятнадцать огромных композиций, тридцать фигур. Наконец, он приступил к алтарной апсиде. Шероховатая поверхность стены словно уходила, уступая место золотому вечернему небу далекой Москвы... На его фоне появлялось красивое, нежное, озаренное внутренним светом лицо, с темными, полными печали и любви, ласковыми глазами. Лицо Той, Которую в детстве он называл Божьей Матушкой... Васнецов, выросший в сельском храме, прекрасно понимал, что русский человек может плохо знать Священное Писание, может вообще не уметь читать и уж, конечно, не разбираться в толкованиях святых отцов. Но спросите любого мужика из самой глухой деревни и он вам скажет, что после Бога нет для него любимей и родней на всем белом свете, чем Та, на Которую боятся смотреть херувимы и серафимы. Что крестьяне - это, на самом деле, христиане, и о том, что у каждого человека них есть три матери - Матерь Божия, мать земля и та мать, что носила под сердцем. Кажется, Васнецов хотел вместе соединить все эти дорогие русскому сердцу образы.
Торжественное освящение собора состоялось 20 августа 1896 года в присутствии императора Николая II и императрицы Александры Федоровны. Народу было видимо-невидимо. Хор пел потрясающе. Все было великолепно. Васнецова все поздравляли, Поленов, Репин и Мамонтов выражали ему свое восхищение. Критика была в восторге. Даже несносный Стасов хвалил роспись, заметив лишь, что такие храмы, как в руках у княгини Ольги, начали строить в тринадцатом веке, тогда как святая бабушка нашего крестителя жила в десятом. Впрочем, и он присоединялся к общему мнению, что это величайшее творение художника. "Быть носителем таких прекрасных мыслей может быть человек, обладающий необыкновенною чистотою сердца". Виновник этого грандиозного успеха только и смог сказать: "Сам удивляюсь неожиданно громадному художественному впечатлению"! Вернувшись в Москву, Виктор Михайлович тут же поспешил в Абрамцево. Савва Иванович предложил ему здесь пожить, но Васнецов запротестовал: "Нет, нет. Мне теперь надо работать. Я полон сил: писать и писать, дописывать "Богатырей", кони которых уже застоялись в моей мастерской, а богатырям надоело сидеть в седлах, а главное мне хочется писать мои сказки, вернее сказки моего народа". "Вот, молодчага! - говорил Мамонтов. - Отгрохать такую штуку и говорить не об отдыхе, а о том, что ему неудержимо хочется писать и писать - это может, пожалуй, только коренной вятич с его медвежьими ухватками жизни!". Васнецову было 46. Он действительно был полон сил. Построил, наконец-то, дом в Москве, о котором так давно мечтал. В виде терема, конечно. Устроил огромную мастерскую и окунулся в счастливую семейную жизнь и любимую работу... Виктор Михайлович станет признанным мастером. Его произведения будут украшать лучшие галереи страны, а росписи - стены церквей и соборов Дармштадта, Варшавы, Софии, Петербурга... Но дороже всех картин останется маленькая икона из Абрамцевской церквушки. Сегодня этот образ Божией Матери называется "Васнецовским".
Подготовила Екатерина Ким
Cовместный проект с сайтом студии "Неофит" московского Данилова монастыря
http://www.taday.ru/text/41003.html
Расписать Владимирский собор в Киеве?! - Васнецов нервно расхаживал по комнате взад-вперед. Домашние уже давно легли... "Нет, я хорошо сделал, что отказался...". Васнецов вспомнил, как семь лет назад, мартовским утром 1878 года они с женой приехали в Москву. "У меня ни в Петербурге, ни в Москве никого близких не было, даже из знакомых, и, однако, я больше и сильнее Репина и Поленова ощущал, что без Москвы мне как художнику конец!". В первые же дни он обежал всю столицу, удивляя окружающих подлинными слезами умиления перед Кремлевскими стенами, Красной площадью, Василием Блаженным... Наконец-то у него появилось чувство дома. Хотя дома в Москве у Васнецовых не было. Они снимали чужие квартиры, и поэтому их особенно грело тепло домашнего очага в гостеприимной семье Мамонтовых. С Саввой Ивановичем Васнецова познакомил Репин: "Было это на Рождество. Я, человек в те времена необщительный и застенчивый, стоял на домашней сцене в живой картине "Видение Маргариты Фаусту"... А ведь никто меня не принуждал к этому, а просто фигура моя оказалась подходящей и готово! Все жили искусством, сценой, пением в этой веющей художеством атмосфере, и все оказывались под волшебным жезлом "дяди Саввы" прекрасными, чуть не гениальными, артистами. В другой раз, тоже перед Рождеством, под его вдохновляющим деспотизмом я должен был играть деда Мороза!.. Что тут делать? Никогда ни на какой сцене я не игрывал, но отнекиваться не полагалось...". Утром Васнецов отправил телеграмму в Киев: "Если Суриков откажется, оставьте работу за мной".
Построить к девятисотой годовщине Крещения Руси собор было решено еще в 1852 году, при Николае I. Императору эта мысль очень нравилась. По всей стране начался сбор пожертвований, и ровно через десять лет основание храма было заложено. Он был задуман архитекторами в древнерусском стиле. Внутреннее убранство храма должно было показать изложить историю Русской Церкви в лицах. Виктор Михайлович со свойственной ему серьезностью решил, что имеющегося у него опыта не хватит. И он отправился восполнять недостаток знаний в Италию. Денег хватило всего на месяц. Но за это время он успел обежать все храмы и галереи Рима, Флоренции, Венеции, Равенны... "Больше, чем хорошо, помню, что во время путешествия весь итальянский Рафаэль мной воспринимался, как музыка Моцарта, а Микеланджело был, без сомнения, чистейшей воды Бетховен". Обычно Виктор Михайлович работал в одиночестве, непрестанно двигаясь по мастерской с кистями и палитрой, негромко декламируя что-то из "Слова о полку Игореве" или напевая себе под нос родные вятские песни. Не мешало ему лишь присутствие брата Апполинария, тоже художника. Устанет он - усядутся братья на диване по-турецки, и начинают задушевные беседы о детстве в селе Рябово Вятской губернии, о петербургской юности... Чаще вспоминалась им зима, теплая печь, у которой так хорошо рассматривать иллюстрации в старых журналах; где ему особенно нравился седобородый Дед Мороз (на него были похожи странники, находившие приют в их доме). Васнецов любил вспоминать сказки и былины старушки-стряпухи, но более всего - заветный бабушкин сундучок с красками, превращавшимися в чудесные картинки... В десять лет Витю отвезли в Вятку, где находилось духовное училище и семинария. Отец Михаил о другом будущем для сына и не помышлял: священник - профессия в роду Васнецовых наследственная. Там он познакомился с одним художником, который быстро оценил способности подростка: "Бросьте семинарию, поезжайте в Питер и поступайте в Академию художеств. Это ваше настоящее дело!" Об академии застенчивому пареньку и подумать было страшно: "Что скажет отец?" На удивление, батюшка внимательно и спокойно выслушав сына, произнес: "Ты теперь взрослый и волен сам решать свою судьбу". Петербург подавил юного вятича: по окончании вступительных экзаменов он постеснялся спросить о результатах. Только через год, явившись вторично подавать прошение о приеме, Васнецов узнал, что выдержал испытания и давно принят... Год между поступлениями в Академию Васнецов провел в художественной "Школе на бирже", которую часто посещал Илья Репин. Эти совершенно разные люди неожиданно понравились друг другу и стали друзьями. Учась в Академии они вместе снимали квартиру на Васильевском острове. Потом к ним присоединился младший брат Виктора, из которого он пообещал тоже сделать художника. Илья Ефимович уважал глубину религиозных чувств Васнецовых, любил слушать их беседы и часто обращался с вопросами. "Вот на некоторых православных иконах и волхвы, и пастухи приходят поклониться Младенцу Христу одновременно. А разве могли они прийти вместе, когда одни были на соседнем поле, а другие за тридевять земель?" "Да не могли, конечно. - Отвечал Виктор Михайлович. - Когда восточные мудрецы прибыли в Иерусалим, Христу могло уже исполниться два года. Ведь Ирод-то, узнав о времени появления Звезды, велел истребить всех младенцев в Вифлееме в возрасте до двух лет. А на иконах написано так, чтобы показать: весь мир пришел в движение. Небо принесло Христу Звезду, земля - вертеп, ангелы - пение, волхвы - дары. А человек, что принес?" - "Не знаю"... И братья хором отвечали: "Деву!".
Васнецов часто бывал в Абрамцево. Савва Иванович выходил встречать его с сыновьями. Пока шли до дома, Виктор Михайлович потешал детей: он на ходу придумывал сказку про какую-нибудь золотую рыбку и ее приключения в подводном царстве. Перед глазами детворы словно проплывали Иван да Марья, богатыри, Снегурочка. У крыльца их встречал Репин: "А, это ты, ясное солнышко, наконец-то! Ба, и Апполинарий здесь! Ну, молодцы! Милости прошу в "Яшкин домик!" (Яшкой звали всеобщую любимицу - "девочку с персиками", Верушу Мамонтову). Однажды, гостившие в имении Мамонтовых художники загорелись затеей Саввы Ивановича построить в Абрамцеве церковку. Вот где можно приложить неистощимую энергию к "живому" делу! Решили выдержать в постройке стиль старых русских соборов. "Наш дом, - рассказывала Елизавета Григорьевна Мамонтова, - принял совсем "божественный" вид. На всех столах лежат чертежи, рисунки, эскизы. Мой кабинет превратился в картинную галерею... Васнецову церковь не дает даже ночи спать, все рисует разные детали". Он был вездесущ: коснулось дело клиросов - к Виктору Михайловичу! С полом озадачились, а он: "Сделаем мозаичный! Наш народ любит, чтобы полы в храме радовали глаз как цветущий луг весной!". Сам делал эскизы, готовил иконостас, распределял заказы, некоторые иконы писал тоже сам". Наступила весна. Постройка подходила к концу, а у него еще не была готова "Богородица с Младенцем". Он долго мучался и боялся себе признаться в том, что не знает, как лучше Ее написать. И вот однажды жена Васнецова вынесла его маленького сына подышать на улицу. В первый раз увидав плывущие по голубому небу облачка и летающих птиц, он поднял ручонки, будто хотел обнять этот мир, и радостно потянулся к отцу... "Вот тут и представилось мне ясно, что так надо сделать. Ведь так просто еще никто не писал!".
Киевская осень 1885 года была золотой и теплой. Но в огромном соборе было холодно и как-то неуютно. Огромное серовато-белое пространство, которое нужно было расписать. Четыре тысячи квадратных аршин! Страшно! "Эх, какое мое дело, велик мой талант или мал - отдавай все". Началась титаническая ежедневная работа, которая продлилась не три года, как боялся Васнецов, и не пять, как предполагали заказчики, а десять. "...Теперь голова моя наполнена святыми, апостолами, мучениками, пророками, ангелами, орнаментами, и все почти в гигантских размерах". В собор Виктор Михайлович приходил аккуратно к десяти часам утра, облачался в парусиновый халат, о котором Мамонтов, заезжавший в Киев, смеясь, заметил: "Живопись, краски Виктора Михайловича на стенах собора я видел, понимал и одобрял; а вот в какого цвета халат он облачается, понять не могу, сколько на нем было на нем разных, никак не отмываемых красок от кистей и вытирания рук"! С огромной палитрой, длинным муштабелем и пачкой кистей он поднимался наверх и работал, работал, не замечая, поставлены ли леса, прибиты ли поручни. Так что однажды, отступая от стены, он упал с высоты нескольких саженей
Васнецов хотел создать нечто совершенно новое, рассказывающее о героической истории Руси: "Простолюдины не часто заходят в музеи и галереи, пусть при виде росписи они почувствуют праздник". Про образы пророков, святителей, князей и княгинь зрители потом говорили: "Это наши отцы... Они величественны и строги, но на них смотришь с таким же доверием и любовью, с каким маленький внук идет на руки деда". Пятнадцать огромных композиций, тридцать фигур. Наконец, он приступил к алтарной апсиде. Шероховатая поверхность стены словно уходила, уступая место золотому вечернему небу далекой Москвы... На его фоне появлялось красивое, нежное, озаренное внутренним светом лицо, с темными, полными печали и любви, ласковыми глазами. Лицо Той, Которую в детстве он называл Божьей Матушкой... Васнецов, выросший в сельском храме, прекрасно понимал, что русский человек может плохо знать Священное Писание, может вообще не уметь читать и уж, конечно, не разбираться в толкованиях святых отцов. Но спросите любого мужика из самой глухой деревни и он вам скажет, что после Бога нет для него любимей и родней на всем белом свете, чем Та, на Которую боятся смотреть херувимы и серафимы. Что крестьяне - это, на самом деле, христиане, и о том, что у каждого человека них есть три матери - Матерь Божия, мать земля и та мать, что носила под сердцем. Кажется, Васнецов хотел вместе соединить все эти дорогие русскому сердцу образы.
Торжественное освящение собора состоялось 20 августа 1896 года в присутствии императора Николая II и императрицы Александры Федоровны. Народу было видимо-невидимо. Хор пел потрясающе. Все было великолепно. Васнецова все поздравляли, Поленов, Репин и Мамонтов выражали ему свое восхищение. Критика была в восторге. Даже несносный Стасов хвалил роспись, заметив лишь, что такие храмы, как в руках у княгини Ольги, начали строить в тринадцатом веке, тогда как святая бабушка нашего крестителя жила в десятом. Впрочем, и он присоединялся к общему мнению, что это величайшее творение художника. "Быть носителем таких прекрасных мыслей может быть человек, обладающий необыкновенною чистотою сердца". Виновник этого грандиозного успеха только и смог сказать: "Сам удивляюсь неожиданно громадному художественному впечатлению"! Вернувшись в Москву, Виктор Михайлович тут же поспешил в Абрамцево. Савва Иванович предложил ему здесь пожить, но Васнецов запротестовал: "Нет, нет. Мне теперь надо работать. Я полон сил: писать и писать, дописывать "Богатырей", кони которых уже застоялись в моей мастерской, а богатырям надоело сидеть в седлах, а главное мне хочется писать мои сказки, вернее сказки моего народа". "Вот, молодчага! - говорил Мамонтов. - Отгрохать такую штуку и говорить не об отдыхе, а о том, что ему неудержимо хочется писать и писать - это может, пожалуй, только коренной вятич с его медвежьими ухватками жизни!". Васнецову было 46. Он действительно был полон сил. Построил, наконец-то, дом в Москве, о котором так давно мечтал. В виде терема, конечно. Устроил огромную мастерскую и окунулся в счастливую семейную жизнь и любимую работу... Виктор Михайлович станет признанным мастером. Его произведения будут украшать лучшие галереи страны, а росписи - стены церквей и соборов Дармштадта, Варшавы, Софии, Петербурга... Но дороже всех картин останется маленькая икона из Абрамцевской церквушки. Сегодня этот образ Божией Матери называется "Васнецовским".
Подготовила Екатерина Ким
Cовместный проект с сайтом студии "Неофит" московского Данилова монастыря
http://www.taday.ru/text/41003.html
