В июне этого года Александру Трифоновичу Твардовскому исполнилось бы 95 лет. После его смерти - а он умер в 1971 году - прошло еще две эпохи: период советского застоя и новое перестроечное время, в прах разрушившее иллюзию появления благородных реформаторов в нашей стране.
Твардовский - великий русский поэт. Даже на фоне появившихся в перестроечное время имен русских поэтов ХХ века его поэзия не стушевалась, не поблекла, а достойно и ярко заняла свое место. По его "Василию Теркину" можно изучать и быт, и подвиг, и дух русского солдата-победителя. Но сегодня особенно хочется вспомнить о Твардовском - главном редакторе журнала "Новый мир".
Так получилось, что журнал стал последним делом в его жизни, а из сегодняшнего времени кажется - единственно важным. (Ведь нельзя подумать, что сам Твардовский мог всерьез воспринимать ту советскую литературу, которая господствовала на протяжении его жизни, в которой участвовал сам, за которую получал Сталинские и Ленинские премии. Конечно, это не относится к его поэмам о Василии Теркине.) И только ХХ съезд партии и последующая оттепель в жизни страны дали иллюзию перемен.
До "Нового мира" Твардовский жил благополучной жизнью советского литератора - литературного генерала. Уже был написан "Василий Теркин". Но чтобы достичь этой планки, ему в самом начале жизни пришлось покривить душой - отойти от родственных уз. Его семья как кулацкая была репрессирована и выслана в Сибирь. Он в это время уже уехал в город, учился и, чтобы не портить карьеры, не стал указывать своих родственных связей с высланными кулаками. Впрочем, тогда это было единственным спасением.
Думается, этот поступок оставил глубокий след в его честной душе и тяжелым отголоском аукался при каждом случае, камнем лежал на глубине. Как будто в клятву своим загубленным родным, он никогда не писал стихов о любви. Словно себе хотел доказать, что пожертвовал ими ради стоящего дела.
В конце 50-х - начале 60-х журнал "Новый мир", который он возглавил, стал знаменем оттепели. Благодаря Твардовскому в Советском Союзе вдруг появилась настоящая русская проза, которая показывала правду жизни. Это было так неожиданно на фоне павленковского счастья, николаевской жатвы, бабаевского кавалера золотой звезды. После публикаций в журнале романа Гроссмана "За правое дело" и повести Солженицына "Один день Ивана Денисовича" партия поняла, что слишком широко открыла шлюзы правды. Ложь в стране была на каждом шагу. В новомировской папке для публикаций лежали повесть Е. Драбкиной о Ленине, роман А.Бека "Новое назначение" - о партийной номенклатуре, новые вещи Солженицына, романы Г. Владимова, Н. Воронова. Интеллигенция с нетерпением ждала новой прозы. Журнал вырос в тиражах. И хотя в советское время идеологи могли ограничивать тиражи, даже те, что печатались, оказывались достаточными, чтобы в трудовых коллективах возникали обсуждения, споры, чтобы страна заговорила. Партия смертельно боялась этого. Поэтому после снятия с поста Н.С. Хрущева ЦК партии стал восстанавливать "идеологическую чистоту". Проза в "Новом мире" не соответствовала идеалам социалистической действительности, она "чернила" ее.
Молодому читателю следует объяснить, что в те времена главный редактор был всегда партийным, знал "свою" колею и никогда не выбивался из очерченных рамок. Твардовский после публикации повести Солженицына больше не хотел замечать этих рамок. Он стал считать критерием свою собственную совесть. Он говорил: "Все, что талантливо, правдиво, - нам на пользу". У партии было другое мнение - она совести не имела.
Уже после снятия Хрущева Твардовский публикует в журнале рассказ Солженицына "Матренин двор". Только за один этот рассказ, в котором говорится о настоящей, а не выдуманной судьбе деревенских русских женщин эпохи "окончательно" построенного социализма, можно поставить памятник Солженицыну. Но Твардовскому, который своевременно напечатал рассказ, - надо поставить памятник из золота. Вся страна тогда знала о судьбе миллионов колхозниц, которые жили в нечеловеческих условиях, трудились от зари до зари за "палки-трудодни" в ведомостях, ничего не получая. Поскольку вся та Россия вышла из деревни (а другую расстреляли и выслали), то новые горожане плакали над ними, ужасалась их уделу быть рабынями труда. И только Твардовский, когда эта ситуация была реальностью, обнародовал: да, это правда! Это не прошлое, это реальность наших дней.
Могла ли власть вытерпеть это покушение на ее легенду о построенном счастливом обществе? Легенду, которой она жила. Ведь этим женщинам она, власть, старалась внушить, что не спит днями и ночами в думе о народе. Конечно, партии терпеть такое обличение было невмоготу.
Зато она имела арсенал средств борьбы с такими "очернителями". И целую рать журналистов, идеологов, главных редакторов. Им тоже по-человечески было невыносимо врать, когда рядом другие говорят правду, называют черное черным. Им нет дела до общества, до страны, погрязшей во лжи, до народа, который как жил, так и живет в каменном веке. Конечно, очень хочется, чтобы и другие приняли общие правила игры и врали. Тогда совесть спокойна. Поэтому нашлось немало "мастеров слова", которые с удовольствием откликнулись на партийный клич "ату!".
Против "Нового мира" выступил "Огонек". Письмо против журнала и его редактора подписали 11 литераторов. У КПСС были такие любимые числа - 11, 7.
Но Твардовский не сдавался. Трудно угадать, что он чувствовал, поскольку наверняка понимал, что рвет с этой жизнью навсегда. Он не подписал письмо писателей к чехословацкой общественности после ввода советских танков в Прагу в августе 1968-го. Когда в 69-м эмигрантский журнал "Посев" опубликовал без его разрешения его поэму "По праву памяти", он предложил опубликовать эту поэму в СССР, чтобы снять все недомолвки. Он не уходил с поста главного редактора "Нового мира", хотя все вокруг твердили: надо уйти. Он говорил: "Если я стал неугоден - ну пусть скажут прямо: уходи". Но ханжеская власть не желала говорить в лицо. Да и трудно сказать такое в лицо человеку, который имел огромный авторитет как среди писателей, так и среди простых людей, которые читали и любили "Теркина", трудно, потому что он всей своей безупречной жизнью, своими партийными наградами подтверждал свое право воплотить декларируемый партией принцип - быть честным, служить народу.
12 февраля 1970 года после того, как Союз писателей СССР явочным порядком перевел на другую работу его заместителей и назначил новых "для укрепления редколлегии", он написал заявление об отставке. В декабре 1971 года Александра Трифоновича не стало.
Твардовский - великий русский поэт. Даже на фоне появившихся в перестроечное время имен русских поэтов ХХ века его поэзия не стушевалась, не поблекла, а достойно и ярко заняла свое место. По его "Василию Теркину" можно изучать и быт, и подвиг, и дух русского солдата-победителя. Но сегодня особенно хочется вспомнить о Твардовском - главном редакторе журнала "Новый мир".
Так получилось, что журнал стал последним делом в его жизни, а из сегодняшнего времени кажется - единственно важным. (Ведь нельзя подумать, что сам Твардовский мог всерьез воспринимать ту советскую литературу, которая господствовала на протяжении его жизни, в которой участвовал сам, за которую получал Сталинские и Ленинские премии. Конечно, это не относится к его поэмам о Василии Теркине.) И только ХХ съезд партии и последующая оттепель в жизни страны дали иллюзию перемен.
До "Нового мира" Твардовский жил благополучной жизнью советского литератора - литературного генерала. Уже был написан "Василий Теркин". Но чтобы достичь этой планки, ему в самом начале жизни пришлось покривить душой - отойти от родственных уз. Его семья как кулацкая была репрессирована и выслана в Сибирь. Он в это время уже уехал в город, учился и, чтобы не портить карьеры, не стал указывать своих родственных связей с высланными кулаками. Впрочем, тогда это было единственным спасением.
Думается, этот поступок оставил глубокий след в его честной душе и тяжелым отголоском аукался при каждом случае, камнем лежал на глубине. Как будто в клятву своим загубленным родным, он никогда не писал стихов о любви. Словно себе хотел доказать, что пожертвовал ими ради стоящего дела.
В конце 50-х - начале 60-х журнал "Новый мир", который он возглавил, стал знаменем оттепели. Благодаря Твардовскому в Советском Союзе вдруг появилась настоящая русская проза, которая показывала правду жизни. Это было так неожиданно на фоне павленковского счастья, николаевской жатвы, бабаевского кавалера золотой звезды. После публикаций в журнале романа Гроссмана "За правое дело" и повести Солженицына "Один день Ивана Денисовича" партия поняла, что слишком широко открыла шлюзы правды. Ложь в стране была на каждом шагу. В новомировской папке для публикаций лежали повесть Е. Драбкиной о Ленине, роман А.Бека "Новое назначение" - о партийной номенклатуре, новые вещи Солженицына, романы Г. Владимова, Н. Воронова. Интеллигенция с нетерпением ждала новой прозы. Журнал вырос в тиражах. И хотя в советское время идеологи могли ограничивать тиражи, даже те, что печатались, оказывались достаточными, чтобы в трудовых коллективах возникали обсуждения, споры, чтобы страна заговорила. Партия смертельно боялась этого. Поэтому после снятия с поста Н.С. Хрущева ЦК партии стал восстанавливать "идеологическую чистоту". Проза в "Новом мире" не соответствовала идеалам социалистической действительности, она "чернила" ее.
Молодому читателю следует объяснить, что в те времена главный редактор был всегда партийным, знал "свою" колею и никогда не выбивался из очерченных рамок. Твардовский после публикации повести Солженицына больше не хотел замечать этих рамок. Он стал считать критерием свою собственную совесть. Он говорил: "Все, что талантливо, правдиво, - нам на пользу". У партии было другое мнение - она совести не имела.
Уже после снятия Хрущева Твардовский публикует в журнале рассказ Солженицына "Матренин двор". Только за один этот рассказ, в котором говорится о настоящей, а не выдуманной судьбе деревенских русских женщин эпохи "окончательно" построенного социализма, можно поставить памятник Солженицыну. Но Твардовскому, который своевременно напечатал рассказ, - надо поставить памятник из золота. Вся страна тогда знала о судьбе миллионов колхозниц, которые жили в нечеловеческих условиях, трудились от зари до зари за "палки-трудодни" в ведомостях, ничего не получая. Поскольку вся та Россия вышла из деревни (а другую расстреляли и выслали), то новые горожане плакали над ними, ужасалась их уделу быть рабынями труда. И только Твардовский, когда эта ситуация была реальностью, обнародовал: да, это правда! Это не прошлое, это реальность наших дней.
Могла ли власть вытерпеть это покушение на ее легенду о построенном счастливом обществе? Легенду, которой она жила. Ведь этим женщинам она, власть, старалась внушить, что не спит днями и ночами в думе о народе. Конечно, партии терпеть такое обличение было невмоготу.
Зато она имела арсенал средств борьбы с такими "очернителями". И целую рать журналистов, идеологов, главных редакторов. Им тоже по-человечески было невыносимо врать, когда рядом другие говорят правду, называют черное черным. Им нет дела до общества, до страны, погрязшей во лжи, до народа, который как жил, так и живет в каменном веке. Конечно, очень хочется, чтобы и другие приняли общие правила игры и врали. Тогда совесть спокойна. Поэтому нашлось немало "мастеров слова", которые с удовольствием откликнулись на партийный клич "ату!".
Против "Нового мира" выступил "Огонек". Письмо против журнала и его редактора подписали 11 литераторов. У КПСС были такие любимые числа - 11, 7.
Но Твардовский не сдавался. Трудно угадать, что он чувствовал, поскольку наверняка понимал, что рвет с этой жизнью навсегда. Он не подписал письмо писателей к чехословацкой общественности после ввода советских танков в Прагу в августе 1968-го. Когда в 69-м эмигрантский журнал "Посев" опубликовал без его разрешения его поэму "По праву памяти", он предложил опубликовать эту поэму в СССР, чтобы снять все недомолвки. Он не уходил с поста главного редактора "Нового мира", хотя все вокруг твердили: надо уйти. Он говорил: "Если я стал неугоден - ну пусть скажут прямо: уходи". Но ханжеская власть не желала говорить в лицо. Да и трудно сказать такое в лицо человеку, который имел огромный авторитет как среди писателей, так и среди простых людей, которые читали и любили "Теркина", трудно, потому что он всей своей безупречной жизнью, своими партийными наградами подтверждал свое право воплотить декларируемый партией принцип - быть честным, служить народу.
12 февраля 1970 года после того, как Союз писателей СССР явочным порядком перевел на другую работу его заместителей и назначил новых "для укрепления редколлегии", он написал заявление об отставке. В декабре 1971 года Александра Трифоновича не стало.
