Опубликованная в апрельском номере статья "Героизм обреченных" про основные исторические вехи и творчество героев Белого движения вызвала немало взволнованных и даже возмущенных откликов. Это вполне понятно. Такая эстетика - далеко не для всех.
Мы же обращаемся к тем, кому предстоит сражаться в грядущей войне и одержать в ней победу. Им надо знать о героях Белой Идеи - прежде всего о генералах Маркове, Корнилове и Дроздовском, основавших элитные офицерские "именные" части - марковцев, корниловцев и дроздовцев.
И одним из наиболее выдающихся генералов Гражданской по праву можно считать генерал-лейтенанта Генерального штаба Сергея Леонидовича Маркова, чья полководческая практика и боевые идеи делают его достойным места в пантеоне русской боевой славы рядом с такими именами, как Суворов или Скобелев.
Марков до начала войны и в 1916 году читал в Академии Генерального Штаба офицерам лекции по тактике. За его интеллигентность и эрудицию он получил среди своих сослуживцев уважительное прозвание "Профессор". Слушателям запомнились его простые и строгие фразы: "Забудьте все теории, все расчеты. Помните одно: нужно бить противника и, выбрав место и время для удара, сосредотачивайте там наибольшее количество ваших сил... Весь ваш дух должен быть мобилизован на месте удара". Марков призывал к заимствованию лучших традиций из наследия Румянцева, Суворова, Скобелева. Например, читая лекции по взаимодействию с артиллерией, он приводил выдержку из скобелевского наставления:
"Когда раздастся священный зов к атаке, артиллерия должна забыть себя и всецело отдаться на поддержку товарищей... Она должна, не обращая внимания ни на что, обгонять атакующие части и своим огнЈм, всегда особенно страшным с близкого расстояния, поколебать сердце противника. В эти решающие мгновения артиллерия должна иметь душу... Артиллерия должна беззаветно лечь вся, если это нужно для успеха атаки, точно так же, как беззаветно кладЈт свои головы пехота, атакуя противника. Часть, прикрывая артиллерию, не выдаст еЈ".
Через несколько месяцев он закончил лекции следующими словами: "ВсЈ это, господа, вздор, только сухая теория! На фронте, в окопах - вот где настоящая школа. Я ухожу на фронт, куда приглашаю и вас!".
И это были не пустые слова. Наряду с превосходной теоретической выучкой преподавателя Генерального штаба, Марков был храбрым офицером, всегда ведущим своих подчиненных в атаку и способным на самую неожиданную и отчаянную инициативу. Но не ради лихости, а ради выполнения боевой задачи, ради спасения людей. В Добровольческой армии его так и называли - "сплошной порыв без перерыва".
Вот что написал о его участии в Первой мировой генерал Деникин: "Марков шел в арьергарде и должен был немедленно взорвать мост, кажется, через Стырь, у которого столпилось живое человеческое море. Но горе людское его тронуло, и он шесть часов еще вел бой за переправу, рискуя быть отрезанным, пока не прошла последняя повозка беженцев.
Он не жил, а горел в сплошном порыве.
Однажды я потерял совсем надежду увидеться с ним... В начале сентября 1915 г., во время славной для дивизии первой Луцкой операции, между Ольшой и Клеванью, левая колонна, которою командовал Марков, прорвала фронт австрийцев и исчезла.
Австрийцы замкнули линию. Целый день не было никаких известий. Наступил вечер. Встревоженный участью 13-го полка, я выехал к высокому обрыву, наблюдая цепи противника и безмолвную даль. Вдруг издалека, из густого леса, в глубоком тылу австрийцев, раздались бравурные звуки полкового марша 13-го стрелкового полка. Отлегло от сердца.
- В такую кашу попал - говорил потом Марков, - что сам чЈрт не разберет - где мои стрелки, где австрийцы; а тут еще ночь подходит. Решил подбодрить и собрать стрелков музыкой.
Колонна его разбила тогда противника, взяла тысячи две пленных и орудие и гнала австрийцев, в беспорядке бегущих к Луцку.
Человек порыва, он в своем настроении иногда переходил из одной крайности в другую. Но когда обстановка слагалась действительно отчаянно, он немедленно овладевал собою. В октябре 1915 г., 4-ая стрелковая дивизия вела известную свою Чарторийскую операцию, прорвав фронт противника на протяжении 18 верст, и на 20 с лишним верст вглубь. Брусилов, не имевший резервов, не решался снять войска с другого фронта, чтобы использовать этот прорыв. Время шло. Немцы бросили против меня свои резервы со всех сторон. Приходилось тяжко. Марков, бывший в авангарде, докладывает по телефону:
- Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны света. Так трудно, что даже весело стало".
Весь Марков - в этом бессмертном афоризме. Но не стоит думать, будто он веселился, посылая своих солдат на смерть. Напротив, он горячо любил своего солдата. И солдат отвечал ему тем же. Когда в марте 1917 года он поехал с фронта в Брянск утихомиривать взбунтовавшийся гарнизон и освободить арестованных офицеров, которым угрожала расправа, он и его товарищи чуть не погибли, спасшись лишь благодаря прямоте и непосредственности генерала: "После полуночи, несколько вооруженных рот двинулись на вокзал для расправы с Марковым и арестованными. Толпа бесновалась. Положение грозило гибелью. Но находчивость Маркова спасла всех. Он, стараясь перекричать гул толпы, обратился к ней с горячим словом. Сорвалась такая фраза:
-...Если бы тут был кто-нибудь из моих железных стрелков, он сказал бы вам, кто такой генерал Марков!..
- Я служил в 13-м полку, - отозвался какой-то солдат из толпы.
- Ты?!..
Марков с силою оттолкнул нескольких окружавших его людей, быстро подошел к солдату и схватил его за ворот шинели.
- Ты? Ну так коли! Неприятельская пуля пощадила в боях, так пусть покончит со мной рука моего стрелка...
Толпа заволновалась еще больше, но уже от восторга. И Марков с арестованными при бурных криках "ура" и аплодисментах толпы уехал в Минск".
Марков всегда был в самых горячих местах боя, совершенно не думая о собственной жизни. В этом еще одно его сходство с величайшим русским полководцем - Александром Васильевичем Суворовым: "В походах можно было его видеть во всех местах колонны - впереди, сзади. Повсюду наводил порядок и знал почти всех в лицо... В бою метался повсюду, и где была заминка, шел вместе с цепями или же впереди их во весь рост с белой папахой на голове, и это так влияло на добровольцев, что у них, как они сами говорили, пропадал страх.
Под пулями никогда не кланялся и говорил: "Не бойтесь пули, предназначенная вам - она всЈ равно везде вас найдет... Позор страны должен смыться кровью еЈ самоотверженных граждан". Для Маркова было так естественно подняться первому в цепи и просто сказать: "Отдохнули, ну, теперь еще одно усилие, вперед, в штыки..." - и быть впереди всех с винтовкой наперевес". Если Марков встречал бегущих, то он возвращал их в бой по-суворовски, словами: "А мне как раз нужна подмога, за мной!.." Солдаты с офицерами поворачивались и с удвоенной яростью снова шли в битву.
Свой последний бой Марков дал 12 (25) июня 1918 года под станицей Торговой. Его дивизия, заняв позицию у полустанка Шаблиевка, наступала на одну из красных армий. Марковцы уничтожили вражескую пехоту практически полностью. Но красный бронепоезд, уже поспешно откатываясь на север, выпустил по марковцам наугад несколько снарядов, один из которых разорвался в трех шагах от генерала.
Будучи изрешеченным осколками, Марков умирал без единого стона. Первый его вопрос был об исходе боя: "Как мост?..". Затем он попрощался с командирами и велел принести свою икону. Благословляя рыдавших солдат иконой, он произнес свои последние слова: "...Вы умирали за меня... теперь я умираю за вас... Благословляю вас... Верьте, что Родина снова будет Великой, Единой, Могучей!".
И его офицеры показали себя достойными своего великого командира. Меньше чем через две недели после его героической смерти, 25 июня (8 июля) 1918 года у станицы Кагальницкой марковцы наголову разбили многократно превосходящие силы красных отважной "психической атакой".
Постепенно в боях и походах выковывался облик марковцев как самоотверженных рыцарей Белой Идеи, познавших всю глубину мистической сущности своей борьбы и стремящихся к воскресению России ценой собственной жизни. Это нашло свое выражение и в их форме - черная одежда отражала траур по умершей России и презрение к преходящим жизненным благам, а белая кайма на погонах и белый верх фуражки - надежду на жизнь вечную и веру в воскресение России. Эта форма настолько отличалась от формы других белых частей и внушала такой ужас противнику, что часто массы красноармейцев в панике бежали, не сделав и единого точного выстрела - столь панический страх вызывали у них марширующие идеально ровные шеренги марковцев в черной форме с белыми фуражками.
Идея самопожертвования во имя спасения Родины доходила у марковцев даже до особого стремления к героической смерти. Они искренне верили, что своей смертью они могут спасти Россию. Поэтому они стремились к ней, как человек в пустыне стремится к источнику с холодной водой - чтобы припасть и уже никогда больше в этом мире не испытывать никакой жажды. Один из офицеров Марковского полка весьма художественно описал это стремление и эту жизненную философию жертвенного подвижничества марковцев:
"У всякого полка есть своя физиономия. Неистощим задор и молодечество дроздовцев. Непоколебимо спокойное мужество, неотвратимый порыв корниловцев. Есть еще один полк. Странен и неповторим его облик. Строгая, простая без единого украшения черная форма, белеют лишь просветы да верхи фуражки. Заглушенный, мягкий голос.
Замедленные тихие движения. Точно эти люди знают какую-то тайну. Точно обряд какой-то они совершают, точно сквозь жизнь в обеих руках про-носят они чашу с драгоценным напитком и боятся расплескать ее.
Сдержанность - вот отличительная черта этих людей, которых провинциальные барышни давно очертили "тонные марковцы". У них есть свой тон, который делает музыку, но этот тон - похоронный перезвон колоколов, и эта музыка - "De profundis" (начальные слова 130-го "похоронного" псалма" - А.А.). Ибо они действительно совершают обряд служения неведомой прекрасной Даме - той, чей поцелуй неизбежен, чьи тонкие пальцы рано или поздно коснутся бьющегося сердца, чье имя - смерть. Недаром у многих из них четки на руках: как пилигримы, скитающиеся в сарацинских песках, мыслью уносящиеся к далекому Гробу Господню, так и они, проходя крестный путь жертвенного служения Родине, жаждут коснуться устами холодной воды источника, утоляющего всех. Смерть не страшна. Смерть не безобразна. Она - прекрасная Дама, которой посвящено служение и которой должен быть достоин рыцарь.
И марковцы достойны своей Дамы: они умирают красиво... Будет время, под благовест кремлевских колоколов преклонят перед Добровольческими полками - Дроздовским, Корниловским и Марковским - свои венчальные головы двуглавые орлы старинных знамен. И поблекнут старые девизы, и на скрижали истории будут вписаны новые. Тогда девизом Марковского полка будет: "Ave, patria, morituri te salutant" ("Радуйся, Родина, идущие на смерть приветствуют тебя" - А.А.), а на братской могиле павших марковцев начертано будет: "Те, кто красиво умирают".
И это были отнюдь не высокопарные слова и не провокация, рассчитанная на легковерную молодежь, а искренняя жизненная позиция марковцев, высказанная командиром одной из рот Марковского полка. Он остался верен собственным словам до конца - сумел "красиво умереть", не попав живым в руки врага.
В знак своего особого мистического призвания и распятия собственной воли некоторые марковцы даже носили монашеские четки, полученные ими в июне 1919 года в женском монастыре под Белгородом как благословение: "Необычно было видеть марковцев с монашескими чЈтками на руке. Те, кто их носил - носил с достоинством. Говорили - принадлежность формы марковцев. Но это не привилось - начальство полка отнеслось не серьезно - оно не огласило этот глубокий по смыслу факт по полку, предало его забвению. Может быть потому, что знало - в разгаре жестокой борьбы невольно глохнет голос Христианской совести, ожесточается сердце и неизбежны нарушения долга, связанного с ношением чЈток. Молчал о благословении и полковой священник. Но о них не все забыли: были, которые в своей жизни и поступках мысленно перебирали шарики чЈток..."
Смысл четок был весьма глубоким. Четки знаменовали собой то, что офицеры-добровольцы вообще и марковцы в особенности как бы образовывали некое братство рыцарей-монахов, принесших свою волю, свою кровь и свою жизнь на алтарь служения России. Оставя житейское море с его искушениями и соблазнами, марковцы будто бы поднимались над миром, ища себе - спасения души и жизни вечной, а России - освобождения от "нашествия двунадесяти язык".
Уже позже один из офицеров писал в книге "На Москву": "Для воссоздания армии мы должны образовывать новые кадры не воинов просто, но духовных рыцарей. Не служба просто, но подвижничество должно лежать в основе нашей жизни... Выше идеала единой России (и большевики стремятся к единой России) стоит идеал правды и добра, за который мы боремся... Не пора ли поставить вопрос о чистом добровольчестве, об ордене духовных рыцарей, куда принимают только после искуса?".
Здесь, как нигде, видна преемственность воинов Белой Гвардии и лично Маркова с мистическим учением Суворова. Своим благочестием, насаждаемым им и среди солдат, "воинство России Суворов и его ученики преобразили в полумонашеское рыцарское братство Святой Руси".
И начало такому же преобразованию русского офицерства в Гражданской войне положил не кто иной, как духовный ученик Суворова Сергей Леонидович Марков, на чью могилу его друзья генералы Деникин и Романовский в июне 1918 года возложили венок с надписью "И жизнь, и смерть за счастье Родины".
N 7 (81) июль 2003 г.
Мы же обращаемся к тем, кому предстоит сражаться в грядущей войне и одержать в ней победу. Им надо знать о героях Белой Идеи - прежде всего о генералах Маркове, Корнилове и Дроздовском, основавших элитные офицерские "именные" части - марковцев, корниловцев и дроздовцев.
И одним из наиболее выдающихся генералов Гражданской по праву можно считать генерал-лейтенанта Генерального штаба Сергея Леонидовича Маркова, чья полководческая практика и боевые идеи делают его достойным места в пантеоне русской боевой славы рядом с такими именами, как Суворов или Скобелев.
Марков до начала войны и в 1916 году читал в Академии Генерального Штаба офицерам лекции по тактике. За его интеллигентность и эрудицию он получил среди своих сослуживцев уважительное прозвание "Профессор". Слушателям запомнились его простые и строгие фразы: "Забудьте все теории, все расчеты. Помните одно: нужно бить противника и, выбрав место и время для удара, сосредотачивайте там наибольшее количество ваших сил... Весь ваш дух должен быть мобилизован на месте удара". Марков призывал к заимствованию лучших традиций из наследия Румянцева, Суворова, Скобелева. Например, читая лекции по взаимодействию с артиллерией, он приводил выдержку из скобелевского наставления:
"Когда раздастся священный зов к атаке, артиллерия должна забыть себя и всецело отдаться на поддержку товарищей... Она должна, не обращая внимания ни на что, обгонять атакующие части и своим огнЈм, всегда особенно страшным с близкого расстояния, поколебать сердце противника. В эти решающие мгновения артиллерия должна иметь душу... Артиллерия должна беззаветно лечь вся, если это нужно для успеха атаки, точно так же, как беззаветно кладЈт свои головы пехота, атакуя противника. Часть, прикрывая артиллерию, не выдаст еЈ".
Через несколько месяцев он закончил лекции следующими словами: "ВсЈ это, господа, вздор, только сухая теория! На фронте, в окопах - вот где настоящая школа. Я ухожу на фронт, куда приглашаю и вас!".
И это были не пустые слова. Наряду с превосходной теоретической выучкой преподавателя Генерального штаба, Марков был храбрым офицером, всегда ведущим своих подчиненных в атаку и способным на самую неожиданную и отчаянную инициативу. Но не ради лихости, а ради выполнения боевой задачи, ради спасения людей. В Добровольческой армии его так и называли - "сплошной порыв без перерыва".
Вот что написал о его участии в Первой мировой генерал Деникин: "Марков шел в арьергарде и должен был немедленно взорвать мост, кажется, через Стырь, у которого столпилось живое человеческое море. Но горе людское его тронуло, и он шесть часов еще вел бой за переправу, рискуя быть отрезанным, пока не прошла последняя повозка беженцев.
Он не жил, а горел в сплошном порыве.
Однажды я потерял совсем надежду увидеться с ним... В начале сентября 1915 г., во время славной для дивизии первой Луцкой операции, между Ольшой и Клеванью, левая колонна, которою командовал Марков, прорвала фронт австрийцев и исчезла.
Австрийцы замкнули линию. Целый день не было никаких известий. Наступил вечер. Встревоженный участью 13-го полка, я выехал к высокому обрыву, наблюдая цепи противника и безмолвную даль. Вдруг издалека, из густого леса, в глубоком тылу австрийцев, раздались бравурные звуки полкового марша 13-го стрелкового полка. Отлегло от сердца.
- В такую кашу попал - говорил потом Марков, - что сам чЈрт не разберет - где мои стрелки, где австрийцы; а тут еще ночь подходит. Решил подбодрить и собрать стрелков музыкой.
Колонна его разбила тогда противника, взяла тысячи две пленных и орудие и гнала австрийцев, в беспорядке бегущих к Луцку.
Человек порыва, он в своем настроении иногда переходил из одной крайности в другую. Но когда обстановка слагалась действительно отчаянно, он немедленно овладевал собою. В октябре 1915 г., 4-ая стрелковая дивизия вела известную свою Чарторийскую операцию, прорвав фронт противника на протяжении 18 верст, и на 20 с лишним верст вглубь. Брусилов, не имевший резервов, не решался снять войска с другого фронта, чтобы использовать этот прорыв. Время шло. Немцы бросили против меня свои резервы со всех сторон. Приходилось тяжко. Марков, бывший в авангарде, докладывает по телефону:
- Очень оригинальное положение. Веду бой на все четыре стороны света. Так трудно, что даже весело стало".
Весь Марков - в этом бессмертном афоризме. Но не стоит думать, будто он веселился, посылая своих солдат на смерть. Напротив, он горячо любил своего солдата. И солдат отвечал ему тем же. Когда в марте 1917 года он поехал с фронта в Брянск утихомиривать взбунтовавшийся гарнизон и освободить арестованных офицеров, которым угрожала расправа, он и его товарищи чуть не погибли, спасшись лишь благодаря прямоте и непосредственности генерала: "После полуночи, несколько вооруженных рот двинулись на вокзал для расправы с Марковым и арестованными. Толпа бесновалась. Положение грозило гибелью. Но находчивость Маркова спасла всех. Он, стараясь перекричать гул толпы, обратился к ней с горячим словом. Сорвалась такая фраза:
-...Если бы тут был кто-нибудь из моих железных стрелков, он сказал бы вам, кто такой генерал Марков!..
- Я служил в 13-м полку, - отозвался какой-то солдат из толпы.
- Ты?!..
Марков с силою оттолкнул нескольких окружавших его людей, быстро подошел к солдату и схватил его за ворот шинели.
- Ты? Ну так коли! Неприятельская пуля пощадила в боях, так пусть покончит со мной рука моего стрелка...
Толпа заволновалась еще больше, но уже от восторга. И Марков с арестованными при бурных криках "ура" и аплодисментах толпы уехал в Минск".
Марков всегда был в самых горячих местах боя, совершенно не думая о собственной жизни. В этом еще одно его сходство с величайшим русским полководцем - Александром Васильевичем Суворовым: "В походах можно было его видеть во всех местах колонны - впереди, сзади. Повсюду наводил порядок и знал почти всех в лицо... В бою метался повсюду, и где была заминка, шел вместе с цепями или же впереди их во весь рост с белой папахой на голове, и это так влияло на добровольцев, что у них, как они сами говорили, пропадал страх.
Под пулями никогда не кланялся и говорил: "Не бойтесь пули, предназначенная вам - она всЈ равно везде вас найдет... Позор страны должен смыться кровью еЈ самоотверженных граждан". Для Маркова было так естественно подняться первому в цепи и просто сказать: "Отдохнули, ну, теперь еще одно усилие, вперед, в штыки..." - и быть впереди всех с винтовкой наперевес". Если Марков встречал бегущих, то он возвращал их в бой по-суворовски, словами: "А мне как раз нужна подмога, за мной!.." Солдаты с офицерами поворачивались и с удвоенной яростью снова шли в битву.
Свой последний бой Марков дал 12 (25) июня 1918 года под станицей Торговой. Его дивизия, заняв позицию у полустанка Шаблиевка, наступала на одну из красных армий. Марковцы уничтожили вражескую пехоту практически полностью. Но красный бронепоезд, уже поспешно откатываясь на север, выпустил по марковцам наугад несколько снарядов, один из которых разорвался в трех шагах от генерала.
Будучи изрешеченным осколками, Марков умирал без единого стона. Первый его вопрос был об исходе боя: "Как мост?..". Затем он попрощался с командирами и велел принести свою икону. Благословляя рыдавших солдат иконой, он произнес свои последние слова: "...Вы умирали за меня... теперь я умираю за вас... Благословляю вас... Верьте, что Родина снова будет Великой, Единой, Могучей!".
И его офицеры показали себя достойными своего великого командира. Меньше чем через две недели после его героической смерти, 25 июня (8 июля) 1918 года у станицы Кагальницкой марковцы наголову разбили многократно превосходящие силы красных отважной "психической атакой".
Постепенно в боях и походах выковывался облик марковцев как самоотверженных рыцарей Белой Идеи, познавших всю глубину мистической сущности своей борьбы и стремящихся к воскресению России ценой собственной жизни. Это нашло свое выражение и в их форме - черная одежда отражала траур по умершей России и презрение к преходящим жизненным благам, а белая кайма на погонах и белый верх фуражки - надежду на жизнь вечную и веру в воскресение России. Эта форма настолько отличалась от формы других белых частей и внушала такой ужас противнику, что часто массы красноармейцев в панике бежали, не сделав и единого точного выстрела - столь панический страх вызывали у них марширующие идеально ровные шеренги марковцев в черной форме с белыми фуражками.
Идея самопожертвования во имя спасения Родины доходила у марковцев даже до особого стремления к героической смерти. Они искренне верили, что своей смертью они могут спасти Россию. Поэтому они стремились к ней, как человек в пустыне стремится к источнику с холодной водой - чтобы припасть и уже никогда больше в этом мире не испытывать никакой жажды. Один из офицеров Марковского полка весьма художественно описал это стремление и эту жизненную философию жертвенного подвижничества марковцев:
"У всякого полка есть своя физиономия. Неистощим задор и молодечество дроздовцев. Непоколебимо спокойное мужество, неотвратимый порыв корниловцев. Есть еще один полк. Странен и неповторим его облик. Строгая, простая без единого украшения черная форма, белеют лишь просветы да верхи фуражки. Заглушенный, мягкий голос.
Замедленные тихие движения. Точно эти люди знают какую-то тайну. Точно обряд какой-то они совершают, точно сквозь жизнь в обеих руках про-носят они чашу с драгоценным напитком и боятся расплескать ее.
Сдержанность - вот отличительная черта этих людей, которых провинциальные барышни давно очертили "тонные марковцы". У них есть свой тон, который делает музыку, но этот тон - похоронный перезвон колоколов, и эта музыка - "De profundis" (начальные слова 130-го "похоронного" псалма" - А.А.). Ибо они действительно совершают обряд служения неведомой прекрасной Даме - той, чей поцелуй неизбежен, чьи тонкие пальцы рано или поздно коснутся бьющегося сердца, чье имя - смерть. Недаром у многих из них четки на руках: как пилигримы, скитающиеся в сарацинских песках, мыслью уносящиеся к далекому Гробу Господню, так и они, проходя крестный путь жертвенного служения Родине, жаждут коснуться устами холодной воды источника, утоляющего всех. Смерть не страшна. Смерть не безобразна. Она - прекрасная Дама, которой посвящено служение и которой должен быть достоин рыцарь.
И марковцы достойны своей Дамы: они умирают красиво... Будет время, под благовест кремлевских колоколов преклонят перед Добровольческими полками - Дроздовским, Корниловским и Марковским - свои венчальные головы двуглавые орлы старинных знамен. И поблекнут старые девизы, и на скрижали истории будут вписаны новые. Тогда девизом Марковского полка будет: "Ave, patria, morituri te salutant" ("Радуйся, Родина, идущие на смерть приветствуют тебя" - А.А.), а на братской могиле павших марковцев начертано будет: "Те, кто красиво умирают".
И это были отнюдь не высокопарные слова и не провокация, рассчитанная на легковерную молодежь, а искренняя жизненная позиция марковцев, высказанная командиром одной из рот Марковского полка. Он остался верен собственным словам до конца - сумел "красиво умереть", не попав живым в руки врага.
В знак своего особого мистического призвания и распятия собственной воли некоторые марковцы даже носили монашеские четки, полученные ими в июне 1919 года в женском монастыре под Белгородом как благословение: "Необычно было видеть марковцев с монашескими чЈтками на руке. Те, кто их носил - носил с достоинством. Говорили - принадлежность формы марковцев. Но это не привилось - начальство полка отнеслось не серьезно - оно не огласило этот глубокий по смыслу факт по полку, предало его забвению. Может быть потому, что знало - в разгаре жестокой борьбы невольно глохнет голос Христианской совести, ожесточается сердце и неизбежны нарушения долга, связанного с ношением чЈток. Молчал о благословении и полковой священник. Но о них не все забыли: были, которые в своей жизни и поступках мысленно перебирали шарики чЈток..."
Смысл четок был весьма глубоким. Четки знаменовали собой то, что офицеры-добровольцы вообще и марковцы в особенности как бы образовывали некое братство рыцарей-монахов, принесших свою волю, свою кровь и свою жизнь на алтарь служения России. Оставя житейское море с его искушениями и соблазнами, марковцы будто бы поднимались над миром, ища себе - спасения души и жизни вечной, а России - освобождения от "нашествия двунадесяти язык".
Уже позже один из офицеров писал в книге "На Москву": "Для воссоздания армии мы должны образовывать новые кадры не воинов просто, но духовных рыцарей. Не служба просто, но подвижничество должно лежать в основе нашей жизни... Выше идеала единой России (и большевики стремятся к единой России) стоит идеал правды и добра, за который мы боремся... Не пора ли поставить вопрос о чистом добровольчестве, об ордене духовных рыцарей, куда принимают только после искуса?".
Здесь, как нигде, видна преемственность воинов Белой Гвардии и лично Маркова с мистическим учением Суворова. Своим благочестием, насаждаемым им и среди солдат, "воинство России Суворов и его ученики преобразили в полумонашеское рыцарское братство Святой Руси".
И начало такому же преобразованию русского офицерства в Гражданской войне положил не кто иной, как духовный ученик Суворова Сергей Леонидович Марков, на чью могилу его друзья генералы Деникин и Романовский в июне 1918 года возложили венок с надписью "И жизнь, и смерть за счастье Родины".
N 7 (81) июль 2003 г.
