Опять теленеделя пустая, смотреть нечего, - посетовала подруга. - Праздники..." В критических разборах считается хорошим тоном говорить о том, что есть в предмете анализа, а не о том, чего там нет. Но в ситуации пустоты телеэкрана - при его забитости разлюли-малиновой веселухой - хочется считаться не с приличиями, а со здравым смыслом, и поговорить о том, чего же там всЈ-таки нет. В честь праздничка - позвольте.
В притче о добром самаритянине законник спрашивает Христа: "Кто мой ближний?" И получает ответ: ближний тот, кто в тебе нуждается. Он - центр, а ты призван войти в его нужду. Во дни Рождества - великого праздника боговоплощения - и Крещения - праздника Богоявления - так особенно чувствуется это наше не просто неумение - категорическое нежелание признать ближними тех, кто в этом действительно нуждается: бедных, неблагополучных, болящих, стариков. Меж тем именно внимание к ним в эти дни было свойственно русской бытовой традиции: их кормили, одаривали, посещали, и даже неверующие люди считали это нормальным.
Для будничных дней на нашем ТВ почему-то принята концепция алармистского телевидения: отбор и демонстрация того, что потрясает, ужасает. Нынешняя российская идеология новостного вещания вся на этом и построена. Зрителя перекармливают негативной информацией, будто не живут ещЈ люди, не рожают детей, не любят и не созидают. Ничего подобного нет, например, ни на британском, ни на финском телевидении. Даже если не слушать текст: визуальный ряд чаще всего создаЈт у зрителя спокойное, комфортное настроение, хотя, конечно, сообщают и о трагических событиях с подобающей случаю серьЈзностью, но и - тактом, строгостью, даже аскетизмом "картинки".
В праздничной телесетке отечественного "ящика" - другая беда. Такое впечатление, что будничные программы и праздничные - как репортажи с двух разных планет для жителей третьей.
Меры нет. Особенно если говорить о бесконечном "Кривом зеркале" и прочем юморе ниже пояса, постоянных непристойностях и просто нарушениях общественных приличий, продолжающихся публичных игрищах "Филиппа Великого" с образом "розовой кофточки" под аккомпанемент хамской песенки "Я суперпупс. А ты-то кто?"... Ну не все же зрители живут в мире такой... дикости. Не все столь благополучны и, как бы это сказать, - девственно чисты в смысле окончательной необезображенности ни единой мыслью и неотягощЈнности простыми этическими нормами, чтоб жрать и ржать и видеть в этом главное веселье главных праздников года.
Что решительно поражает - отсутствие на праздничном экране примет нормальной жизни нормальных людей. Гениальным попаданием в эту нишу в своЈ время стала "Ирония судьбы, или С лЈгким паром!": и "про жизнь", и в духе рождественской сказки. Она, конечно, непроста, жизнь эта. Так что же, и в праздник - о грустном? Надо ли?
Не надо. ИМ не надо. ОНИ вооружились такой простой и ясной идеологией: бедные, больные, некрасивые и старые сами виноваты в своих бедах, значит, глупые, ленивые, заслуживают своей участи. И вообще хорошо бы, чтоб их не было, а то видеть их неприятно, душевному комфорту настоящих людей мешают.
Один старый философ считал: человек есть то, что он ест. Грубо, но есть в этом какая-то сермяжная правда. Сегодня столь же понятно, что человек есть то, что он видит ("мы становимся тем, к чему прикован наш взор". - М. Маклюэн). Потому существует такой замечательный магический приЈм. Раз существовать - значит быть в СМИ, то убери человека или феномен с экрана - их и не будет. Как бы. Такое идеальное убийство.
"Здесь чужих нет, здесь только свои!" Миллионы людей сегодня не слышат этого, потому что они, как писал митрополит Антоний Сурожский, "в глазах, в сердцах других - чужие; никто не хочет сказать другому: Ты с в о й здесь, ты мне родной, потому просто, что ты человек, и ты мне ближний, потому просто, что у тебя есть нужда, а у меня есть возможность твою нужду облегчить..." И этот же ответ встречали во всех домах две тысячи лет назад Иосиф и Мария, ищущие пристанища в день Рождества.
Конечно, в визуальном изображении по природе такого изображения присутствует склонность к натуралистичности. Потому здесь так трудна метафора. В то же время и кино, и телевидение - великие иллюзионисты. Начинали они с идеальной картинки. Героями экрана становились соответствующие социальным образцам красавицы и красавцы.
Но позже у героев появились обыкновенные и даже некрасивые лица (Николай Рыбников, Алексей Баталов, Леонид Харитонов, Леонид Быков, Инна Чурикова). Они соответствовали социокультурной норме примерно до середины 1990-х годов. До этого некрасивые выступали или как характерные персонажи (Эраст Гарин), или как отрицательные герои, позже, у Андрея Тарковского, - в "Сталкере" и других фильмах - стали делом сознательного выбора и сосредоточенности на духовном мире. Так или иначе, человек с обычным неидеальным лицом имел право на внимание в эти годы и в реальной жизни. Не спрашиваю, что первично, где причина, а где следствие, просто констатирую определЈнное соответствие. Конечно, норма и конкретные реалии никогда не совпадают, но не принято было пренебрежительно относиться к человеку с лицом "из толпы": "маленький человек" русской классической литературы и "простой советский человек" (обоих полов) имеют общие черты. И только в гламурной постсоветской кино- и телекартинке появляется типичная парочка: маленький, толстый, лысый, богатый (через "и" или "или") мужчина и длинноногая молодая "модель" выше его на голову. Эти же типажи становятся популярны и в реальной жизни. Женщине не дозволяется стареть и болеть, меж тем как мужчине идЈт седина в бороду и бес в ребро. Мужчине можно быть всяким, только не неудачником в добывании материальных благ.
Бедность присутствовала в послевоенном советском кино, но чаще всего была опрятной, приглаженной, умилительной, вызывающей лЈгкую симпатию. Сегодня она стала неприличной темой на экране, распространившись за его пределами: бедные ведь "сами виноваты". А как они неэстетичны!..
Коммунизм, по определению Питирима Сорокина, был "чувственным бунтом против чувственной культуры", а по существу - попыткой восстания духовного ("идеационального", по его терминологии) типа культуры против культуры чувственной, ориентированной на материальные ценности, индивидуализм и гедонизм. Попыткой с негодными средствами, подменой идеалов - но естественной реакцией на торжество людоедского способа жизни, когда гуманистический потенциал культуры Нового времени иссякает и в жизни торжествует не "фаустовский человек", а человек массовый, частичный, одномерный.
Коммунизм в России отменили. Вместе с его культурой. И на смену "простому советскому человеку" пришЈл ну очень простой постсоветский, который вроде бы хочет быть своим в цивилизованном сообществе.
Вот только традиционные буржуазные общества в ХХ веке вырулили на принципы взамоуважения, включающие в себя попытку понять всякого Другого, будь то цветной, инвалид, женщина или заключенный. Кичиться своим богатством и удачливостью вкупе с презрением к тем, кто не так благополучен, и с поклонением тем, кто оказался выше тебя на этой лестнице, - какая-то странная манера, невозможная в сегодняшнем европейском обществе. И расцветшая у нас с конца ХХ века. Куда рулим? От какого наследства отказываемся: от русской традиции, от советской ли, европейской? Кто нам ближний?
19.01.2005
В притче о добром самаритянине законник спрашивает Христа: "Кто мой ближний?" И получает ответ: ближний тот, кто в тебе нуждается. Он - центр, а ты призван войти в его нужду. Во дни Рождества - великого праздника боговоплощения - и Крещения - праздника Богоявления - так особенно чувствуется это наше не просто неумение - категорическое нежелание признать ближними тех, кто в этом действительно нуждается: бедных, неблагополучных, болящих, стариков. Меж тем именно внимание к ним в эти дни было свойственно русской бытовой традиции: их кормили, одаривали, посещали, и даже неверующие люди считали это нормальным.
Для будничных дней на нашем ТВ почему-то принята концепция алармистского телевидения: отбор и демонстрация того, что потрясает, ужасает. Нынешняя российская идеология новостного вещания вся на этом и построена. Зрителя перекармливают негативной информацией, будто не живут ещЈ люди, не рожают детей, не любят и не созидают. Ничего подобного нет, например, ни на британском, ни на финском телевидении. Даже если не слушать текст: визуальный ряд чаще всего создаЈт у зрителя спокойное, комфортное настроение, хотя, конечно, сообщают и о трагических событиях с подобающей случаю серьЈзностью, но и - тактом, строгостью, даже аскетизмом "картинки".
В праздничной телесетке отечественного "ящика" - другая беда. Такое впечатление, что будничные программы и праздничные - как репортажи с двух разных планет для жителей третьей.
Меры нет. Особенно если говорить о бесконечном "Кривом зеркале" и прочем юморе ниже пояса, постоянных непристойностях и просто нарушениях общественных приличий, продолжающихся публичных игрищах "Филиппа Великого" с образом "розовой кофточки" под аккомпанемент хамской песенки "Я суперпупс. А ты-то кто?"... Ну не все же зрители живут в мире такой... дикости. Не все столь благополучны и, как бы это сказать, - девственно чисты в смысле окончательной необезображенности ни единой мыслью и неотягощЈнности простыми этическими нормами, чтоб жрать и ржать и видеть в этом главное веселье главных праздников года.
Что решительно поражает - отсутствие на праздничном экране примет нормальной жизни нормальных людей. Гениальным попаданием в эту нишу в своЈ время стала "Ирония судьбы, или С лЈгким паром!": и "про жизнь", и в духе рождественской сказки. Она, конечно, непроста, жизнь эта. Так что же, и в праздник - о грустном? Надо ли?
Не надо. ИМ не надо. ОНИ вооружились такой простой и ясной идеологией: бедные, больные, некрасивые и старые сами виноваты в своих бедах, значит, глупые, ленивые, заслуживают своей участи. И вообще хорошо бы, чтоб их не было, а то видеть их неприятно, душевному комфорту настоящих людей мешают.
Один старый философ считал: человек есть то, что он ест. Грубо, но есть в этом какая-то сермяжная правда. Сегодня столь же понятно, что человек есть то, что он видит ("мы становимся тем, к чему прикован наш взор". - М. Маклюэн). Потому существует такой замечательный магический приЈм. Раз существовать - значит быть в СМИ, то убери человека или феномен с экрана - их и не будет. Как бы. Такое идеальное убийство.
"Здесь чужих нет, здесь только свои!" Миллионы людей сегодня не слышат этого, потому что они, как писал митрополит Антоний Сурожский, "в глазах, в сердцах других - чужие; никто не хочет сказать другому: Ты с в о й здесь, ты мне родной, потому просто, что ты человек, и ты мне ближний, потому просто, что у тебя есть нужда, а у меня есть возможность твою нужду облегчить..." И этот же ответ встречали во всех домах две тысячи лет назад Иосиф и Мария, ищущие пристанища в день Рождества.
Конечно, в визуальном изображении по природе такого изображения присутствует склонность к натуралистичности. Потому здесь так трудна метафора. В то же время и кино, и телевидение - великие иллюзионисты. Начинали они с идеальной картинки. Героями экрана становились соответствующие социальным образцам красавицы и красавцы.
Но позже у героев появились обыкновенные и даже некрасивые лица (Николай Рыбников, Алексей Баталов, Леонид Харитонов, Леонид Быков, Инна Чурикова). Они соответствовали социокультурной норме примерно до середины 1990-х годов. До этого некрасивые выступали или как характерные персонажи (Эраст Гарин), или как отрицательные герои, позже, у Андрея Тарковского, - в "Сталкере" и других фильмах - стали делом сознательного выбора и сосредоточенности на духовном мире. Так или иначе, человек с обычным неидеальным лицом имел право на внимание в эти годы и в реальной жизни. Не спрашиваю, что первично, где причина, а где следствие, просто констатирую определЈнное соответствие. Конечно, норма и конкретные реалии никогда не совпадают, но не принято было пренебрежительно относиться к человеку с лицом "из толпы": "маленький человек" русской классической литературы и "простой советский человек" (обоих полов) имеют общие черты. И только в гламурной постсоветской кино- и телекартинке появляется типичная парочка: маленький, толстый, лысый, богатый (через "и" или "или") мужчина и длинноногая молодая "модель" выше его на голову. Эти же типажи становятся популярны и в реальной жизни. Женщине не дозволяется стареть и болеть, меж тем как мужчине идЈт седина в бороду и бес в ребро. Мужчине можно быть всяким, только не неудачником в добывании материальных благ.
Бедность присутствовала в послевоенном советском кино, но чаще всего была опрятной, приглаженной, умилительной, вызывающей лЈгкую симпатию. Сегодня она стала неприличной темой на экране, распространившись за его пределами: бедные ведь "сами виноваты". А как они неэстетичны!..
Коммунизм, по определению Питирима Сорокина, был "чувственным бунтом против чувственной культуры", а по существу - попыткой восстания духовного ("идеационального", по его терминологии) типа культуры против культуры чувственной, ориентированной на материальные ценности, индивидуализм и гедонизм. Попыткой с негодными средствами, подменой идеалов - но естественной реакцией на торжество людоедского способа жизни, когда гуманистический потенциал культуры Нового времени иссякает и в жизни торжествует не "фаустовский человек", а человек массовый, частичный, одномерный.
Коммунизм в России отменили. Вместе с его культурой. И на смену "простому советскому человеку" пришЈл ну очень простой постсоветский, который вроде бы хочет быть своим в цивилизованном сообществе.
Вот только традиционные буржуазные общества в ХХ веке вырулили на принципы взамоуважения, включающие в себя попытку понять всякого Другого, будь то цветной, инвалид, женщина или заключенный. Кичиться своим богатством и удачливостью вкупе с презрением к тем, кто не так благополучен, и с поклонением тем, кто оказался выше тебя на этой лестнице, - какая-то странная манера, невозможная в сегодняшнем европейском обществе. И расцветшая у нас с конца ХХ века. Куда рулим? От какого наследства отказываемся: от русской традиции, от советской ли, европейской? Кто нам ближний?
19.01.2005
