…не представить, что Верещагин: столь размашисто-русский, и пьющий с горя по-русски, такой щедрый душой и всё потерявший – действует в народном фильме …с плохо слушающимися ногами…
Феноменальна жизнестойкость Луспекаева, определившая во многом судьбу: ярчайшего артиста.
Было – на войне: в одном из рейдов разведки ему пришлось практически неподвижно в течение четырёх часов лежать в снегу.
Обморожение.
Предполагаемая ампутация.
Артист настоял на отсечение пальцев, но боли, начавшие мучить почти сразу же после хирургического вмешательства, изводили всю жизнь.
…раздаётся гомерический хохот Ноздрёва: шаровой и великолепный, как сам – в бакенбардах пушистый враль и хвастун, столь же легендарный, сколь и реальный – сколько Ноздрёвых ходит вокруг.
Луспекаев выгранивал гоголевского хвата-фата с по-хорошему избыточной щедростью; казалось – он и живописан для артиста.
Совсем иной – Тимофеев из «Пяти вечеров»: тихий и ностальгический, задумчивый, оценивающий прожитое.
Диапазон актёра был велик, и психологические краски его палитры казались бесконечными.
Когда-то был и Хлестаков: фитюлька, бесконечным говорением словно подтверждающая отсутствие мозгов; но Луспекаев, пропуская через себя диаметрально противоположные характеры драматургии, всегда оставался собой: нити золотой индивидуальности дара блистали, поражая.
…Нагульнов из «Поднятой целины» рокочет, уверенный в праве преобразовывать мир, становится то забавным, то жёстким, как того требует та, или иная сцена…
И снова возвышается народный Верещагин: роль, известная всем, от академиков до алкашей; и снова гогочет неустанный, великолепный, не ветшающий Ноздрёв…