Великий пост. Над Михайловским собором, что в Псково-Печерском монастыре, клубятся пышные облака: чудится - купола дышат владычно. Сквозь облака - солнечные лучи. На сухих, беленых стенах собора - большие капли света. Церковь светоточивая. И в душе наявляется что-то неизреченно светлое. Быть может, и из таких просветленных мгновений, запечатленных памятью, стяжается в душе вечная благодать, питающая творчество.
Вхожу во храм. После еще по-зимнему яркого солнца взгляд постепенно привыкает к прикровенному храмовому свечению и вдруг - тонет, как в снегу, в седине множества склоненных голов. Идет великопостное богослужение. Великий Пост - один из главнейших и самых древних постов, напоминающих нам о сорокадневном посте Спасителя в пустыне, он вводит нас в Страстную седмицу и затем к радостям Светлого Христова Воскресения.
Молодой иеромонах читает Евангелие на церковно-славянском языке. И думается - отчего же остается не востребованным писателями нашими язык этот? Ведь живой, нынешний великорусский язык, подобно иконе из запасника, потемневшей от времени, нуждается в поновлении древним, церковно-славянским; и далее, через это, наполнением одухотворенностью, великопостной намоленностью.
И Великий Пост - время трудной молитвы и покаяния. Когда человеки должны испросить у Господа прощения своих грехов и достойно причастится св. Христовых Таин.
Подхожу к солее. Рядом, затворив уста, молится седой монах. Молчание - сокровище монаха. Молчание беседует с Вечностью. После службы беседую с летописцем, духовником братии игуменом Таврионом. Отец Таврион говорит просто и глубоко. Благословляет на творчество... Думается, каждый из серьезно пишущих людей рано или поздно ставит перед собой вопрос: зачем и для чего я пишу (реже - во имя Кого), пишет ли он для самоутверждения только или же ради какой-либо идеи. Путь самоутверждения в творчестве ведет в духовное небытие, и в наивысшем своем проявлении становится «искусством ради искусства», что чревато оскудением мысле-образов и истощением их энергетической наполненности. В самом наихудшем случае такой сочинитель находит отрицательный «источник» (или этот «источник» сам находит его) для подпитки своих произведений, и они уже несут разрушительный (и саморазрушительный) импульс ментальной энергии, порождающей распад личности автора и представляющий опасность для читающего общества и государства как организующей, концентрирующей, сакральной структуры. Другой писатель, проводящий через свое творчество идею, должен наконец задуматься, к какому же источнику он припадает, и здесь уместно напомнить об ответственности за свое творчество, ведь «что написано пером», потом уже не «вырубишь топором». Обычно талантливые произведения читаются и после смерти их авторов… Что же мы оставляем читателю, пользу - «библейский заряд вечности» или сатанинский нигилизм? Ответственность за свое творчество побуждало подлинно больших мастеров художественного слова задавать себе вышеприведенные вопросы и по большей части отвечать на них в своих лаконичных, точных по образному строю и словарному составу (казалось, Кем-то продиктованных им) произведениях. Произведения, самобытные по содержанию, художественной наполненности, несут в себе весть о православном возрождении России нового тысячелетия. Внешне неброские, они в апогее своего лирического звучания достигают порой столь трудной для поэтов, емкой, исполненной глубинного смысла простоты, родственной лишь тихости уединенного молитвенного делания. Той трудной простоты, которая свидетельствует о высоком профессионализме автора и об искренности его духовных переживаний, поверенных читателю доступным поэтическим языком, поэтому читатель любого возраста находит нужное для себя в них и даже открывает что-то новое. Русский человек раньше перед началом любого дела молился «Господи, благослови…», тем самым прося благословение у Творца на свое творение и тем определяя сакральный симфонический смысл им содеянного. Такие произведения уходят своими корнями в прошлое, в мир Святой Руси с ее живоносными святынями, небесными приоритетами и духовным космизмом и, как бы связуя времена в обратной перспективе, являют нам преображающие образы мира иного, вечного, а непреходящее в нашей жизни и есть та соединяющая пушкинская «златая цепь» истории и культуры. И значит, это всегда современно и перспективно, ведь по словам иеромонаха Романа «поэт всегда хоругвеносец на крестном ходе бытия». Ибо отточенный до глубинной простоты (где просто - там ангелов со ста) словарный ряд обретает звукопись, свойственную в наивысших своих проявлениях молитве, и уподобляется праязыку, на котором, быть может, сокровенно глаголили праотцы, Адам и Ева. Языку первочеловека, давшего священные имена (по благодати «образа и подобия») всему сущему. И посему «малый акт» творения писателя - суть нахождения преподобных символов иного, подлинного мира; воспоминания райских имен - феофаническое писание красотой, свидетельствование внутреннего заповеданного света и бытийного смысла тварей и вещей, ради всеобщего спасения и воскресения мира сего. Смысл творчества - правдование души человека пред Господом, служение Ему. И мир, служащий для спасения души человеческой, преображается через служение человека, в симфонии с ним сослужа Творцу. Напротив, художник, обладающий истощенным словарным запасом, употребляющий слова-«дырки», изъязвляющие плоть текста, доходит до эгоистической «кофейной» лирики. За каждое слово, сказанное всуе, взыщется с нас, что же говорить о написанном.
Св. Апостолы установили пользы нашей ради десятую часть года, то есть время Великого Поста, посвящать Богу, чтобы и благословлены были во всех делах наших, ежегодно очищая себя от грехов. И еще в Ветхом Завете Господь повелел сынам Своим каждый год давать десятину из всего, что они приобретали, и, поступая так, они имели благословение во всех делах своих. И в творчестве тоже.
Отец Таврион наставляет - не нужно выдумывать миров своих. Гляжу вдаль, за монастырские стены: глубинно раскрываются солнечные поля. И верно, как Свет Божий, что округ нас, заземлить в высокое слово земное? Что еще можно выдумать? Порой, сокровенное и святое, не видимое для глаз, не обвыкших еще к храмовому полумраку, «сквозит и тайно светит» в знакомых нам с издетства, привычных местах. И град святого Петра, где я родился, в сердце своем, в основании Петропавловской крепости, покоит частицу мощей Святого Всехвального Апостола Андрея Первозванного. И, единствуя един, самый «нерусский» из всех городов русских несет в своем названии слово СВЯТОЙ.
Мир небесный и мир земной единятся в молитве; православная Россия обладает неоценимым сокровищем - даром молитвенной общности, соборности. Особенно велика сила соборной молитвы пасхальной. И радость ее просветляет таинственно наши сердца и вдохновенно питает наши творческие силы. Литература русская - соборна. Иерохронотопия текста, в наивысших своих проявлениях, сродни молитве, литургическому времени и пространству, в глубоком сердце которого - пасхальная радость. Пасхальная радость - святая радость, которой нет и не может быть равной во всем мире земном, это нескончаемая радость вечной жизни и блаженства во Христе, именно та радость, о которой сказал Сам Господь: «Возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас» (Ин. 16. 22).
Сейчас в Петербурге морозно по-зимнему. И купола Исаакиевского собора, осиянного лучами заходящего светила, источают иней, и хоть времена ныне еще по-прежнему смутные, мертвящие, душа предчувствует: скоро - град огласит пасхальный, звонкий ледоход, и встречное солнышко похристосуется со всезлатыми куполами собора. И радость навещает душу. В ней прикровенно восходит Свет Незакатный.
1991 г.
* * *
Разверсты двери в церкви запустелой -
Прообраз запечатанных времен.
Лишь зимний вихрь поземкой то и дело
Кадя во тьме у храмовых икон
Порой тепло доносит из придела
Страстной Андрея Критского канон.
Там в алтаре морозной звездной сканью
Мерцают - утварь, стены и полы,
Там старцы, словно в гуще Мирозданья,
Творят канон, чтоб светом покаянья
Исполнить каждый квант греховной мглы.
И паки, паки будут дни светлы,
Светлы, как Рождество в ночной пещере,
Длинны, как путь несения Креста…
И может в срок Пришествия Христа,
Когда времен свершится полнота,
Той церкви распечатанные двери
Преобразятся в Райские Врата.
НЕБОВОДЬЕ
Цветет небесный луг безбрежный
Над затонувшею грядой,
Где, под высокою водой,
Как в первозданной зыби той,
Лучится солнечный подснежник
Сверхновой зыбкою звездой,
Как будто явленной в зените
Всего земного бытия,
И вкруг нее, как по орбите,
Течет к началу жизнь моя.
И в этой вещей круговерти,
В нездешнем росте донных трав,
Я вижу жизнь за кромкой смерти,
Я внемлю: "…Смертью смерть поправ…"
И.Айвазовский, «Исаакиевский собор в морозный день»
 иером.jpg)
 Сафиуллина кв.jpg)
