Жизнь брызжет снопами разноцветных искр с живых проводов одарённости…
Харатьян играл Володю в «Зелёном фургоне» - играл истово и нежно, будто самого себя, почти мальчишку, захлёбывающегося жизнью, растворяясь в своём алтер эго: Володе, попавшем в революционную мясорубку Одессы…
Восторг и смак жизни передавались зрителю, заражали…
Похоже и в Гардемаринах: раствор жизни точно ощущался артистом на уровне таинственной субстанции, созданной смешением всего: страсти и нежности, трагедии и провалов во тьму, поражения, которое должно убить, и – нет! – поворот – блеснёт золото победы.
Шпаги звенят.
Кони мчат.
В те века легче было жить, или труднее – неважно: важен этот великолепный, стремительный восторг…
…судьба рано нашла его: в 15 лет Харатьян дебютирует в кино «Розыгрыш», у Меньшова, картина встречена тепло, известность всесоюзная согревает юное сердце, но… экзамены в Щуку провалены, и Харатьян, переполненный жизнью, отправляется в геологическую экспедицию, поступая в Щепкинское училище через пару лет…
Он естественен – будто и играть ничего не надо, просто прожить роль.
Он поёт – легко и непринуждённо, что называется – душой.
Также естественно становится любимцем публики: не понижая планку успеха.
Зависит ли это от человека?
Его маркиз де ла Моль задумчив и меланхоличен, словно предчувствует собственный скорбный финал.
На театральную сцену актёр выходит поздно, но роль Джорджа Милтона из повести Стейнбека «О мышах и людях», бродяги-работяги, тяжело падает камнем в реальность…
Разные краски бытия доступны Харатьяну.
Душа поэта из рок-оперы…словно нежно парит, пока снег падает, меланхоличен и задумчив, сопровождая собою реальность – когда не определяя её.
Песни, исполненные им, звучат и летят…
Он словно остаётся – романтическим юношей, играющим с жизнью, вместе – почти захлёбывающимся восторгом проживания оной: лёгким, солнечным…
