Шумит тишина

 

 

ЧЕМ ДЫШИМ?

 

 

Стали бороться с курением, как хорошо! Нигде курить нельзя. А где можно? На улице можно. И вот - выходят на улицы около учреждений, или, как их обозвали, офисов, курящие люди и дымят. А улица - дом Божий. Его, значит, загаживать дымом можно.

Так получается. А дым табачный давно назван кадильным дымом дьявола.

И как назвать выхлопные газы, которые денно-нощно извергаются из ревущих машин, которыми отравлены улицы городов и всех селений? Это кому каждение?

Поднял голову - вот и ещё дым. Тяжелый, густой из вознесённых к небу заводских и фабричных труб.

Этим и дышим.

Но кто придумал добывать из земли спрятанные туда отходы в виде нефти, разлагать их и сжигать? Дал же Господь энергию солнца и ветра, почему нужно задыхаться в дыме от сжигания газа, угля, бензина, солярки?

 

ШУМИТ ТИШИНА

 

Как жить в атмосфере Москвы? Это же непрерывный шум. Шум круглосуточный. Машины, механизмы, стройки, копания и закапывания, ломание асфальта и его новое заливание, укатывание, утрамбовка, замена асфальта плиткой и снова асфальт, снос домов, возведение новых, строительство развязок путей для машин на перекрёстках… И всё это шум и шум. Какие там зоны тишины, кто их видел?

Просыпаюсь среди ночи - все равно шум. По Тверской, как будто их режут, сирены машин полиции, скорой помощи, службы ноль один, ноль три. Где-то пожар, кому-то плохо, кого-то или чего-то ограбили, какой-то начальник стремится непонятно куда, перед ним несутся гаишники, опять же сиренами и вспышками резкого света прокладывая дорогу. Как сердиться? Может, он спасать Россию летит?

Уже и в моём Никольском спасу нет. Рождение новых жилых кварталов свершается под уханье молотов, забивающих сваи, ревут эскаваторы, роющие ямы для фундаментов нулевого цикла, траншеи для труб канализации, для проводов коммуникаций, потом многонедельный рёв бетоновозов, тягачей с арматурой, цементом, готовыми фрагментами стен, завывание подъёмных кранов… Готов дом, заселился, тут же сотни машин, гаражи, стоянки, остановки для новых маршрутов маршруток, автобусов, магазины, к которым ночью привозят товары и которые выгружают крикливые азиаты…

Нет, невозможно! И вот - счастье: я в милой. Вятке. И в моём тихом доме. Тихом? Да, когда-то в нём спали, как у Христа за пазухой. А сейчас всё тот же московский сквозняк шума.

Ушёл, сбежал в тишину Троицкой обители. Нет, и тут достаёт шум тяжелых машин. И не просто привычный машинный шум. А ещё и убивающий тем, что это движутся трейлеры, большегрузные машины, которые увозят мои вятские сосны и ели, и берёзы, не давая им даже дорасти до созревания. Милые мои, для кого вы росли-вырастали?

Печаль, печаль. Убежал, уехал в Такашур, обитель матушки Валентины и батюшки Александра. Обитель на краю вятской земли, после неё нет дорог.

Да, тишина. Да, тут тихо. Иду заросшей дорогой. И… что это? Почему по-прежнему шум? Остановился, прислушиваюсь. Нет же тут близко никаких дорог, никаких механизмов, почему шум?

Может, ветер, деревья шумят. Да, это был бы желанный шум. Но нет, ни ветра, ни ветерка, замерли деревья, кусты и травы. Так что же мне шумит, как перед грозою. Прямо как в Слове о полку Игореве.

И стою среди заросшего поля и слушаю. Понимаю - это шумит тишина. Дождалась и она внимания к себе. Стою и слушаю. И скоро, такое ощущение, лягу на землю, прижмусь к ней и буду слушать. Ведь и земля не молчит. Перед Куликовской битвой слушал землю князь Димитрий Московский.

Так и живём среди шума, и редко-редко среди шумной тишины.

 

 

БАРДАК ОН И ЕСТЬ БАРДАК

 

Супружеская неверность, блуд, прелюбодеяние имеет много слов и терминов, синонимов, их обозначающих. Но количественное сопоставление русских и зарубежных очень даже в нашу пользу.

У нас привычное: гулящий мужчина, это бабник, блудодей, сердцеед, ходок, воздыхатель, ухажер, обожатель. Гулящую женщину обзывают гораздо крепче: лярва, курва, странь, лахудра, потаскуха, прихохотье, подстилка, шлюха, су*ка… Всё это, конечно, очень грубо, но это народные слова, показывающие отношение народа к блуду. Блудить - сбиться с пути во всех смыслах.

А у них, в Европах? Ну, у них изящно, у них супружеская неверность очень красиво называется, это адюльтер, у них нескончаемые ряды выражений, поощряющих измены, неверность, поднимающих их на уровень культурного действия: строить куры (это уже устаревшее, но долго бывшее в употреблении, от слова ухаживать), куртизанка (лёгкое поведение в высшем обществе), гризетка, чичисбей (спутник для прогулок), гривуазный (игривый, непристойный), дом терпимости (тоже от них), метресса (любовница, содержанка), донжуан (это ясно), ловелас (соблазнитель), селадон (назойливый волокита), вакханка (чувственная, сладострастная), гетера (женщина свободных нравов), мессалина (ненасытная в чувственной любви), вавилонская блудница (то же самое), альфонс (любовник на содержании женщины, которую ублажает), у нас дом свиданий, это бардак, бордель, блудилище - но у них именно дом свиданий, и тому подобное. И всё рождённое и одомашенное Западом.

Из последнего, омерзительного - защита Западом педерастов и лесбиянок. Оказывается, педерастов нельзя и педерастами назвать. А кто же они? Они же педерасты. Ну ладно, пускай гомосексуалисты, хотя тоже рвотно. Что, и гомосексуалистами назвать нельзя? А как? А, они геи, то есть в переводе: «Я такой же как ты». Нет уж, извини-подвинься, ты не такой, ты педераст. Говоришь: болезнь? Да на пять процентов болезнь, а на девяносто пять разврат. Больных лечить, а развратников учить. Как? Для начала заклеймить позором и презрением. И никакой ты не голубой ты мерзопакостный. А вообще-то хорошо бы пороть.

 

МОСКОВСКИЙ ЧЕРЕП

 

В армии, в каждое увольнение, жадно изучал Москву, узнавал, любил, принимал на веру все её проспекты, улицы и переулки. Старался ходить пешком. Даже так: ехал на метро и поднимался наверх на каждой станции и шёл пешком до следующей. И музеи, особенно Изобразительных искусств и Третьяковка. Много раз бродил по их залам. Легко было: солдаты везде шли без билетов. И в городском транспорте проезд безплатно. Да и потом, в студентах, доступно. Детям пять копеек, студентам, по-моему десять. Нет, тоже пять. Если ошибаюсь, поправьте.

В памяти оживилось из того времени: стояние перед «Явлением Христа народу», «Последний день Помпеи», залы великих русских живописцев. «Грачи прилетели», «Мокрый луг», «Владимирка», «Среди долины ровныя», «Дети бегут от грозы», перехлёстывающие за узорные рамы морские воды Айвазовского, современники. А музей изобразительных искусств! «Моя любимая картина - Романо Джульо, «Форнарина». О, милая, так грустно не смотри, ты лучше этих всяких «Самари». О, натурщицы Ренуара! Помню, помню и эти залы.

«Лаокоон», фламандцы, импрессионисты и постимпрессионисты. Нам же внушали, что вот они - великие свершения живописи. Да одна наша «Цветочница» Тропинина всех вакханок посрамит.

Любил Москву.

После армии институт. В студентах мы сопровождали группы детей, приезжавших из всех республик и краёв СССР. Даже этим сколько-то зарабатывая. Но именно в Москве был случай, который меня ужаснул. Всегда сейчас, проходя по Звонарскому переулку, обязательно вспоминаю, как тут, у храма святого Николая в Звонарях, я впервые в жизни увидел человеческий череп. Не муляж - настоящий череп когда-то живого человека.

Да, шёл и увидел: раскопки, траншея. В ней шевелятся и копают и выбрасывают на поверхность глину и песок землекопы. Иду, и именно мне под ноги выкинули настоящий человеческий череп. Я ужаснулся. Не знаю, что было со мною, но потрясение доселе вспоминаю. Я остановился, не понимая, как идти дальше. Рабочий увидел моё смятение и успокоил: «Да тут же везде кости, это же кладбище, да Москва вообще на костях стоит. Пацаны утаскивают, в футбол играют».

Потом и ещё бывали встречи с московскими захоронениями. Возил черепа и кости в бумажных мешках из Камергерского и Георгиевского переулков, там всё время копали и копали, и нарушали вечный покой усопших.

«Покойся, милый прах, до утренней звезды».

 

ЧАСТУШКА ДЕВУШКИ для родителей: «С горочки скатилися берёзовые сани. Сватались - не отдали, так кормите сами».

 

- ПРИМИ, МОЙ крестник, мой привет. Стихи твои давно люблю я. Со днём рождения, поэт! Ура, аминь и аллилуйя!

 

ТРАДИЦИИ И НОВАЦИИ - тема конференции. Вроде бы они не мешают друг другу, и те и другие нужны. Но демократия агрессивна, она терпит только свои новации или подбирает отбросы западных силиконовых долин, традиции прошедшего ею оболганы и отвергнуты, и постоянные новации добивают их остатки. Взять этот же ЕГЭ. Сколько он убил не просто знаний, а жизней. В прямом смысле: судьбы ломал. Тупого зубрилу выводил в начальники, а думающего парня отбрасывал.

 

ВЫСТУПАЮ ПЕРЕД школьниками. О чём я могу говорить? Только о России, о любви к ней, что именно любовь спасёт её. Говорю и о смерти, называя её не смертью, а завершением земного срока, переходом в жизнь вечную.

«Все мы, тут сидящие, умрём. Да. Но будем обязаны отчитаться за то, что делали, когда жили на земле. Тогда и узнаем, чего заслужили. И всё это наступит мгновенно. Я вчера был младенцем, моложе вас, а сегодня старый и седой». Верят не очень-то, но слушают. «Вы же не от обезъяны произошли, всех нас Господь сотворил. Жить надо ради Господа. Кто к этому пока не пришёл, пусть начинает хотя бы с того, что стоит жить только ради высокой идеи. Без высшей цели жизнь приземлена, примитивна. Это понятно?» - Вижу - не всем. «Вы готовы умереть ради родины, ради России? - Делаю паузу. - Все равно же в вас что-то при этих моих словах шевельнулось. А если спрошу: вы готовы умереть ради рыночной экономики?» - тут заулыбались. Смешно стало. Но это как раз хорошая реакция.

И всё-таки дела наши плохи. Пока не овладела людьми идея, которая сплачивает, мы потихоньку погибаем. А тем временем чиновники, вслед за начальством, квакают заманчивые для молодёжи слова: карьерный рост, достойная зарплата, престижная специальность.

Вы скажите молодёжи, что жизнь мгновенна, что любой человек приговорён к смерти, что надо успеть сделать что-то для Бога и Отечества. И вот этому - ощущению временности пребывания на земле никто, кроме Церкви, не учит. Ну вот, сколько таких сейчас: всего достиг, «богат и знатен», а все равно умирать. А далее по тексту: наследники передрались, грязное бельё трясут, на могилу гадят… вот и вся лайф-стори о престижности.

 

СТРАХ И ЛЮБОВЬ. Страх наказания удерживает от проступков, от греха. То есть страх - дело хорошее. Плохо, что страх-то удерживает, а желание греха все равно внутри живёт. Очень точно об этом в молитве: «яко семя тли во мне есть». А любовь, любовь спасает во всех смыслах. Не хочется огорчать любимую учительницу - выучу урок. Люблю маму, не буду её огорчать, обещал не курить.

Люблю Бога, от того мне и радостно не грешить. А согрешил - не стыдно каяться: простит. Хотя вот это стыдно - надежда на прощение: ведь согрешил же.

 

ВОТ ДВА ОТКЛИКА на высылку Солженицына. Первый интеллигентский, сочинённый: «Солженицын в самолёте из России в Бонн летит. «Вот-те нате, хрен в томате», - Бёлль, встречая, говорит». Второй, рождённый в недрах народного юмора: «Чапаев и Петька идут по Парижу, а навстречу, окружённый толпой болельщиков, идёт знаменитый Пеле. «Кто это?»- спрашивает Чапаев. - «Наверно, Солженицын, Василий Иваныч». - «Надо же, - говорит Чапаев, - как человека очернили.

И один, и второй почтения к писателю не испытывают.

Да, о Бёлле. И, в связи с ним, об Астафьеве. «На Западном фронте без перемен» - книга, которую читать нелегко: жёсткая, жестокая даже: кровь, грязь, неразбериха, подлости, преступления. Но нет же астафьевской матерщины, хотя немцы в ней давно нас превзошли. У них же не только «доннер веттер», много и похлеще.

Это вызвано сейчас утренним разговором с Надей. Она: - Не могу и не буду Виктора Петровича осуждать: он такое прошёл и видел. - Наденька, я не воевал, но служил и любую трёхэтажную матерщину знаю и, прости, Господи, дурака, употреблял. Но что мне, для правды жизни её вставлять в прозу? Да у меня рука не поднимется написать матерное слово. А Белов? А Распутин? Тоже не ангелы, тоже росли не в райском саду. Что ж они так чисто пишут? Без единого матерка обошлись. Потому что русский язык в основе Богосозданный. Я за всех за них молюсь.

 

СБЕЖАЛИ В ОРЛЕ с писательского съезда, конечно, не на совсем, на малое время принятия оживотворяющей реанимационной жидкости. Приобрели. «Спасибо городу Орлу,- говорит Толя, - мы в нём надыбали мерлу».

- День, безлюдно, сели в сквере, - продолжает он, - насладимся в полной мере. Хороша сия мерла, но пить придётся из горла. Жизнь писателей красна, на Руси когда весна. Открывай.

Кое-как заставили пробку прекратить охрану продукции чилийских виноградников. А чем закусить? Толя опять:

- Закусим запахом цветов, и ты готов и я готов. - После первого глотка: - Зря Ганичев старался так много фамилий назвать. Все же и без него знают, что все гении.

- А гении, - я тоже оживаю, - дай и мне блеснуть эрудицией, гении - это языческие идолы, так что наши гении добровольно рвутся в объятия к нечистому.

- Ну, - соглашается Толя, - нам легче, мы не гении, мы просто вятские записчики прошедшей и, вдобавок на глазах проходящей быстротекущей жизни. Лихо выразился? Гений вырастает среди удобрений, которые тоже гении.

- Он без похвалы плохо растёт, - рассуждаю я. И вспоминаю вятское изречение: - Не похвалишь - не повалишь. - Продолжим?

Как же хорошо - весна! Весна, Орёл. Сейчас на съезд в зал вернёмся. А в зале и в президиуме всё свои да наши. И все живы: и Распутин, и Белов, и Лихоносов, и Астафьев, и Солоухин, и Кузнецов, и Горбовский, в общем, все.

Боже, какая печаль! Уже сколько без них живём.

Вот снова съезд. Гляжу в зал - всё меньше знакомых лиц. И Толя в этот раз не смог приехать. И на дворе не весна.

 

ОТЕЦ, ВЕРНУВШИЙСЯ из Сибири, из Томска, мог бы работать в леспромхозе, ведь лесной техникум по тем временам был как университет. В леспромхозе и зарплаты больше и техника новее. «Но, - говорил отец, за что я его очень уважаю, - рубить лес у меня не стерпела душа». И он всю жизнь работал в лесхозе. Разница огромная: лесхозы сажали, выращивали, охраняли леса, а леспромхозы оставляли от этих лесов одни пеньки.

Да, нагляделся я, как убивают лес. Конечно, вполне объяснимо, что лес спиливают, он нужен для строек, топлива, он для того и посажен. Это как пшеница, рожь, овёс, просо, гречка - созрели, надо убирать. Но слышать этот вой бензопилы, а до этого, я ещё застал, и визги электропилы, слышать и ждать, что вот сейчас повалится этот шатёр красавицы ели или высоченная золотистая сосна, это было мне всегда не по себе. Вот дерево стоит, вот дрогнуло, вот стало крениться, вот затрещало и повалилось, убитое, как солдат в бою. Разодралось пространство неба, опустело оно без зелени хвойных ветвей, и сострадательно вздрогнула земля.

 

ТАК УБИВАЛА ИЛИ спасала литература Россию? И так, и так. Смотря, какая литература. Православная в основе или зараженная сатанизмом? И в какую сторону был перевес, в такую и клонилась жизнь в России. Бесы были всегда энергичнее. И богаче. Тот же «Колокол», та же «Искра». Колокол будил, искра поджигала. А производить их было дорого: бумага, печатание, доставка в Россию, провоз через границу. Со всем управлялись, лишь бы России нагадить. На это денег не жалели. Агенты «Искры» не за так работали. И доселе литература развратная, антирусская, развлекательная хорошо оплачивается и широко издаётся.

Антимонархические, демократические, значит, антирусские, перья всегда были понахрапистей, понагловатей, самоуверенней: за ними Европа. А в Европе извозчики говорят по-французски, а в Европе всё быстро забывают, кроме одного: за что же это Россия такая богатая и как бы нам её ещё пооболванивать.

И отбили бесы от чтения литературы православной, от Слов ума и разума начала письменного периода, забыли и великую литературу дописьменную, былины, песни, сказания, предания о предках, легенды о героях, забыли, особенно, Жития святых. Слава Богу, не до конца, иначе бы и не было уже России. Малое стадо рабов Божьих было не только в Церкви, но и в литературе. А большое скотское стадо пишущих бесов доселе не уменьшилось. Только что зашёл в книжный на Тверской, ну! Завал сенсаций: сплетни, биографии кого угодно, только не героев Отечества. Хожу среди толстых и тонких изданий, думаю: так я в России или где? Такое нашествие обволакивающей пустоты, даже дурнота к голове подступила.

 

МАХАТМА ГАНДИ спас Индию. В прямом смысле. Как? У него был огромный авторитет. И он призвал соотечественников не иметь никаких дел с англичанами. То есть: ни за какие деньги не идти к ним на работу, не покупать их товаров, не смотреть их кино, не слушать их музыку… Всё! Без единого выстрела. И как ни бедно жили, как ни мучились, а выстояли. И где те англичане? Сами ушли.

Нам-то откуда махатму такого взять?

 

ЗРИТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ действует всего быстрее. И звука и прочтения. Но прочитанное действует, хотя и медленнее, но прочнее. И держится в уме дольше.

То, что Ленин ухватился за кино, тогда ещё совсем молодое, понятно. «Из всех искусств для нас (большевиков, конечно - В.К.) является кино». Это киношники цитировали без передышки, пузырясь от самомнения. Тогда как кино вторично. А было нужно для оглупления, как говорили, трудящихся масс. Для выработки стандартов мышления, отношения к жизни, даже для внешнего единообразия в одежде, причёсках. Киношные хохмочки повторялись. Помогали в общении. Создавалась полная иллюзия дружного общества, даже доходило до идеологических уверений, что создаётся, уже и создана новая общественная формация, называемая советским народом.

И всё это натворило в основном кино. Хотя оно без словесной основы никуда бы не двинулось. Но и тут у большевиков не было проблем: писателей, готовых к услугам, было пруд пруди. «Чего изволите?» И напишут, чего прикажут.

Такой интеллигенцией чего церемониться?

Пишу, жена пришла говорит: «Посмотри, умер Данелия, его фильмы вспоминают. Говорят: «Вся страна наизусть знала киноцитаты из его работ». Какие? «Пасть порву! Редиска! Ваше место у параши. Гёрл - чувиха»… словом, пошлость.

Кино отталкивало книгу, ему хватало сценария.

А кинозрители считали себя культурными. Они же в кино разбираются. Да и я многое, особенно, неореализм Италии не отвергаю. И все равно: посмотрел, понравилось, а мог бы не смотреть? Вполне. Хотя, например, Пьетро Джерми или Акиро Куросава говорят о своих странах больше иных научных описаний.

Всё так. Но всё же читатели умнее зрителей.

 

СВЕРШИЛОСЬ - ПОДПИСАНО введение электронных паспортов. То есть слова об электронном концлагере сбываются. Вообще, это очень унизительно - ощущать себя под колпаком слежки. Сколько у меня денег, сколько снял с карты, что купил, за сколько, где купил, куда и во сколько поехал, на каком виде транспорта, где был и сколько, с кем и о чём говорил по сотовому телефону, да и по домашнему, легко ли это осознавать?

Но я православный, и всё это мне не страшно. Что бы вы агенты спецслужб обо мне не узнали, Господь Бог давно обо мне всё знает и знает гораздо больше любых ФСБ и ЦРУ. Даже знает, о чём я думаю. И слава Богу. Я перед Богом отчётен, а вы в моей жизни ни причём.

Ну, узнали вы, что я чем-то недоволен, и что? Таких, как я, миллионы. Вот бы вы и услышали наш голос, и отменили бы все эти игры в заботу о безопасности народа.

 

Записи начала 21-го века