История с продолжением
В предыдущем очерке мы ознакомились с мнением маршала Голованова, что «Генеральный штаб войну проморгал». Также было отмечено, что сам предвоенный Генштаб в лице его руководителя Г.К. Жукова вовсе так не считает, что хорошо известно всем, кто знаком с известными «Воспоминаниями и размышлениями». Напротив, Генштаб и нарком всячески пытались повлиять на Сталина принять решительные меры к приведению войск приграничных округов в боевую готовность, а упрямый вождь не принять эти меры не давал.
«Я говорил уже о том, какие меры принимались, чтобы не дать повода Германии к развязыванию военного конфликта. Нарком обороны. Генеральный штаб и командующие военными приграничными округами были предупреждены о личной ответственности за последствия, которые могут возникнуть из-за неосторожных действий наших войск. Нам было категорически запрещено производить какие-либо выдвижения войск на передовые рубежи по плану прикрытия без личного разрешения И.В. Сталина»[1].
Вечером 21 июня Жукову позвонил Пуркаев
Так все и дотянулось до самого субботнего вечера 21 июня 1941 года. Вот как описывает этот вечер сам Жуков (обратите внимание на выделенное в тексте):
«Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Я тотчас же доложил наркому и И.В. Сталину то, что передал мне М.А. Пуркаев.
− Приезжайте с наркомом в Кремль, − сказал И.В. Сталин.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во чтобы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И.В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.
− А не подбросили немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? – спросил он.
− Нет, − ответил С.К. Тимошенко. – Считаем, что перебежчик говорит правду.
Тем временем в кабинет И.В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.
− Что будем делать? – спросил И.В. Сталин. Ответа не последовало.
− Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск в полную боевую готовность, − сказал нарком.
− Читайте! – сказал И.В. Сталин.
Я прочитал текст директивы. И.В. Сталин заметил:
− Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Не теряя времени, мы с Н.Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома.
Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить.
И.В. Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз его прочитав, внес некоторые поправки и передал наркому для подписи.
Ввиду особой важности привожу эту директиву полностью:
"Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.
1. В течение 22-23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск − не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенко. Жуков.
21.6.41 г.".
Копия Директивы Наркома Обороны №1 для Западного Фронта. Сайт Минобороны РФ. 21.06.1941 года
С этой директивой Н.Ф. Ватутин немедленно выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в округа. Передача в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня 1941 года. Копия директивы была передана наркому Военно-Морского Флота»[2].
Приведенный текст стал практически каноническим при освещении непосредственной предъистории Великой Отечественной и ее начала. По-моему, даже в кино отображен. Однако, как сейчас увидит читатель, в нем есть, мягко говоря, серьезные неточности.
Укажем их в порядке очередности.
А был ли звонок?
Прежде всего: никакой генерал Пуркаев вечером 21 июня позвонить генералу Жукову не мог! Чисто, так сказать, физически. Дело в том, что начальник штаба Киевского Особого Военного округа (КОВО) генерал-лейтенант Максим Алексеевич Пуркаев, вместе с основными работниками штаба, с вечера 20 июня и до утра 22 июня на связь с Москвой не выходил.
Приказом наркома от 19.06.1941, переданным телеграммой начальника Генштаба Г.К. Жукова, штаб КОВО был переведен из Киева в Тернополь [Тарнополь]. Хранить этот переезд предписывалось «в строжайшей тайне, о чем предупредить личный состав штаба округа».
Поскольку сам генерал армии М.А. Пуркаев умер в январе 1953 года, не оставив воспоминаний, сам он, к моменту написания «Воспоминаний и размышлений» Г.К. Жуковым, внести ясность в данный вопрос не мог.
Генерал-лейтенант Максим Алексеевич Пуркаев
Однако за него это сделал начальник оперативного отдела штаба КОВО полковник, а в будущем маршал И.Х. Баграмян. В своей книге «Так мы шли к победе» Иван Христофорович подробно описал, как это происходило.
«У нас уже все было продумано заранее. По нашим расчетам, все фронтовое управление перевезти автотранспортом было не только трудно, но и слишком заметно. Поэтому было решено использовать и железную дорогу.
Командующий округом приказал железнодорожный эшелон отправить из Киева вечером 20 июня, а основную штабную автоколонну − в первой половине следующего дня [21 июня].
− А как насчет войск? − спросил я у начальника штаба.
− Пока поступило распоряжение лишь относительно окружного аппарата управления.
А вам нужно, не теряя времени, подготовить всю документацию по оперативному плану округа, в том числе и по плану прикрытия госграницы, и не позднее двадцать первого июня поездом отправить ее с надлежащей охраной в Генеральный штаб.
После этого вместе со своим отделом выедете вслед за нами на автомашинах, чтобы не позднее семи часов утра двадцать второго июня быть на месте в Тарнополе.
Я, естественно, выразил удивление, что командование выезжает на командный пункт без оперативного отдела: ведь случись что, оно не сможет управлять войсками, не имея под рукой ни офицеров-операторов, ни специалистов скрытой связи.
Но предложение оставить со мной двух-трех командиров, а остальных во главе с моим заместителем отправить одновременно с Военным советом, не было одобрено Пуркаевым.
В этом нет необходимости, пояснил он: к утру 22 июня оперативный отдел будет уже в Тарнополе, а до этого вряд ли он потребуется.
− Так что все идет по плану, − нетерпеливо махнул рукой генерал, давая понять, что нечего тратить время на разговоры.
Вечером 20 июня мы проводили отправлявшихся поездом, а в середине следующего дня − уезжавших на автомашинах».
В пути соблюдали режим строгой секретности. Во время остановок поезда на перрон никто не выходил: опасались ненужных случайных встреч. Без лишней агитации шла и основная штабная колонна. Причем прибыть в Тарнополь он могла существенно к вечеру 21 июня.
Баграмян не указывает, в эшелоне или автоколонне уехал Пуркаев, но в любом случае позвонить в Москву не позднее шести вечера 21 июня, он не мог, как уже было сказано – физически. Сам Иван Христофорович согласно приказу Пуркаева, выехал со своим оперативным отделом из Киева вечером 21 июня еще засветло, отправив перед этим все срочные документы в Москву.
Полковник Иван Христофорович Баграмян
«Я ехал на легковой машине в голове колонны. Бегло просмотрел газеты, в которые так и не удалось заглянуть днем. На страницах не было ничего тревожного.
И все же на душе было беспокойно. Видимо, потому, что я и мои помощники знали значительно больше, чем сообщалось в газетах. … К тому же всю ночь мучила мысль, что на рассвете может разразиться война»[3].
К рассвету колонна попала под первую бомбежку, по счастью почти без потерь, не считая двух легкораненых. После чего устремилась в Тернополь, уже не ожидая отставшие машины. И на месте была уже в начале седьмого.
Связь с частями, и то не со всеми, удалось наладить только по приезде оперативного отдела. Во многом она уже была нарушена немцами. И только около 15 часов в Москву было направлено первое сообщение о положении Юго-Западного фронта, как отныне стал именоваться КОВО.
Так что со звонком Пуркаева Жукову вопрос ясен.
Следующим у нас будет вопрос о перебежчике.
Так сказать – а был ли мальчик?
1. Борис Галенин