I
Свой недавний очерк о Наваринском сражении 8/20 октября 1827 года автор заключил словами: «Далее расскажем еще несколько удивительных моментов, связанных с этим необычным по значению и последствиям боем. Заодно ознакомимся и с некоторыми из этих следствий».
Этот рассказ и будет предоставлен ниже вниманию читателя.
Но для того, чтобы в полной мере оценить эти удивительные последствия, в том числе политические, и яснее понять действия правительств стран-участников этого боя, ‒ прежде всего правительств Англии и России, ‒ необходимо предпослать им некоторое теоретическое введение о тех принципах политики, которые следует соблюдать в столкновениях между собою государств, народов и цивилизаций.
«Теория, мой друг, суха, но зеленеет жизни древо», ‒ поучал незадачливого студента Мефистофель, заменяя на время ученого доктора Фауста. Но мы-то знаем, что нет ничего практичнее хорошей теории.
Именно теория поможет нам понять причины успешных, ‒ увы, слишком часто успешных! ‒ действий против России как коллективного Запада в целом, так и его англосаксонского гегемона на протяжении, по крайней мере, двух веков.
«Простая справедливость требует признания…»
На эту успешность, которую нельзя свести к простой удачливости наших духовных и геополитических противников неоднократно указывал один из творцов российской геополитики генерал Алексей Вандам в своих работах 1912-13 гг.:
«Простая справедливость требует признания за всемирными завоевателями и нашими жизненными соперниками англосаксами одного неоспоримого качества …
Внимательно наблюдая жизнь человечества в ее целом, и оценивая каждое событие по степени влияния его на их собственные дела, они неустанной работой мозга развивают в себе способность на огромное расстояние во времени и пространстве видеть и почти осязать то, что людям с ленивым умом и слабым воображением кажется пустой фантазией.
В искусстве борьбы за жизнь, то есть политике, эта способность дает им все преимущества гениального шахматиста над посредственным игроком.
… Земная поверхность является для них своего рода шахматной доской, а тщательно изученные в своих основных свойствах и в духовных качествах своих правителей народы ‒ живыми фигурами и пешками...».
Эти фигуры и пешки «англосаксы», ‒ сохраним за нашим врагом такое обозначение и впредь, ‒ расставляют по обе стороны шахматной земной доски, неявно играя, так сказать, «за двоих».
В результате, «их противник, видящий в каждой стоящей перед ним пешке самостоятельного врага, в конце концов, теряется в недоумении, каким же образом и когда им был сделан роковой ход, приведший к проигрышу партии?
Такого именно рода искусство увидим мы сейчас в действиях американцев и англичан против нас самих». Вполне, даже слишком, актуально!
К сожалению, Вандам, призывая русское правительство не идти на поводу своих «союзников» по Антанте в подготовленную ими ловушку Первой мировой войны, не указывает в чем причина этого «гроссмейстерского» превосходства «англосаксонской» политики над политикой России. Да и над политикой остальных великих и малых держав Европы. Прежде всего, над политикой ее христианских монархий, предназначенных на заклание в ПМВ.
На этот вопрос нам отвечает другой русский мыслитель, один из основателей цивилизационного подхода к истории и русской геополитики Николай Данилевский (1822-1885) в своей выдающейся книге «Россия и Европа».
В политике нет места закону любви и самопожертвования
Причину наших хронических неудач в политике, причем даже после выигранных русской армией войн, Данилевский видит, прежде всего, в том, что Россия непозволительно распространяет христианские принципы отношений между людьми, на отношения между народами и государствами.
То есть в отношениях международных мы старались всегда придерживаться «правил христианской нравственности». Стараемся и сейчас.
«Но применение этих правил к междугосударственным и даже международным отношениям было бы странным смешением понятий, доказывающим лишь непонимание тех оснований, на которых зиждятся эти высшие нравственные требования.
Требование нравственного образа действий есть не что иное, как требование самопожертвования. Самопожертвование есть высший нравственный закон. Собственно говоря, это тождественные понятия.
Но единственное основание для самопожертвования есть безсмертие, вечность внутренней сущности человека».
Православный человек верует, практически знает, что его душа, его внутреннее «я» безсмертны. А потому выполнение заповедей Христа, столь невыгодных для преуспеяния в мире сем, призывающих к самопожертвованию, дает ему в вечности шанс стать «одесную Бога» на Страшном суде.
Еще апостол Павел говорил, что если нет безсмертия и воздаяния, то «будем есть и пить, ибо завтра умрем». И это еще наиболее безобидный способ поведения человека, обреченного окончательно исчезнуть из бытия вместе с разрушением его земной оболочки, которая для верующего человека, есть просто земной «биоскафандр» души.
Нравственность живущего лишь в земном времени человека по необходимости релятивна.
А многочисленные известные нам примеры, когда заведомо неверующие люди идут на самопожертвование «за други своя», лишь подтверждают слова Тертуллиана, что «душа по природе христианка» [anima naturaliter christiana].
Таким образом, только безсмертие человека по вере его, является основанием того, «чтобы строгий закон нравственности или самопожертвования не был нелепостью, заключающей в себе внутреннее противоречие». Поскольку «государство и народ суть явления преходящие, существующие только во времени, и, следовательно, только на требовании этого их временного существования могут основываться законы их деятельности, то есть политики.
Этим не оправдывается макиавеллизм, а утверждается только, что всякому свое, что для всякого разряда существ и явлений есть свой закон.
Око за око, зуб за зуб, строгое право, бентамовский принцип утилитарности[1], то есть здраво понятой пользы, ‒ вот закон внешней политики, закон отношений государства к государству.
Тут нет места закону любви и самопожертвования. …
Начало здраво понятой пользы, очевидно, недостаточное и негодное как основание нравственности, должно дать гораздо лучшие результаты как принцип политический, по той весьма простой причине, что он применяется здесь к своему настоящему месту».
Между тем, Россия в большинстве тех войн, которая она вела в Европе, поступала строго наоборот «принципу пользы», сражалась не за свои, а за европейские интересы. Показать это легко, а к примерам приводимым Данилевским можно добавить не один. Итак, приступим.
Россия не вела войн завоевательных
Прежде всего, необходимо ясно указать, что Россия практически никогда не вела войн завоевательных. Подробнейшим образом исследовавший этот вопрос Данилевский указывает, что «в завоеваниях России все, что можно при разных натяжках назвать этим именем, ограничивается Туркестанскою областью, Кавказским горным хребтом, пятью-шестью уездами Закавказья и, если угодно, еще Крымским полуостровом.
Если же разбирать дело по совести и чистой справедливости, то ни одно из владений России нельзя называть завоеванием ‒ в дурном, антинациональном и потому ненавистном для человечества смысле.
Много ли государств, которые могут сказать про себя то же самое?
Англия у себя под боком завоевала независимое Кельтское государство [Ирландию], ‒ и как завоевала! ‒ отняла у народа право собственности на его родную землю, голодом заставила его выселяться в Америку.
А на расстоянии чуть не полуокружности земли покорила царства и народы Индии в числе почти двухсот миллионов душ. Отняла Гибралтар у Испании, Канаду у Франции, мыс Доброй Надежды у Голландии и т.д. Земель пустопорожних или заселенных дикими неисторическими племенами, … я не считаю завоеваниями.
Франция отняла у Германии Эльзас, Лотарингию, Франш-Конте, у Италии ‒ Корсику и Ниццу; за морем покорила Алжир. А сколько было ею завоевано и опять от нее отнято! …
Испания в былые времена владела Нидерландами, большей частью Италии, покорила и уничтожила целые цивилизации в Америке.
Ежели нельзя упрекнуть Россию в действительно совершенных ею завоеваниях, то, может быть, к ним были направлены ее стремления: неудача покушения не оправдывает еще преступника.
Далеко заходить незачем».
Бросим же вместе с Данилевским взгляд на характер войн, которые вела Россия с момента, когда ощутила себя Третьим Римом.
[1] Бентамовский принцип утилитарности ‒ принцип полезности как основы и цели человеческой деятельности, сформулированный английским философом и юристом Иеремией Бентамом (1748-1832).
