Общественный благотворительный фонд «Возрождение Тобольска» совместно с библиотекой Администрации Президента представили на Старой площади выставку книг фонда. Акция была посвящена 435-летию Тобольска.
Три особые книги недавно встали на полки библиотеки, тоже особенной по статусу, уникальному собранию раритетов, образцов книжного искусства.
Единство места и действия
Представляя историю, культуру России разных эпох, эти книги объединены «единством места и действия». Место в широком смысле — Сибирь. В более узком — Тобольск, когда-то столица гигантской губернии от Урала до Аляски. Единство действия — задуманные, исполненные фондом «Возрождение Тобольска» они вышли на уровень шедевра искусства, оставаясь не украшениями, а — собственно книгами, объектами захватывающего чтения.
Уникальные по оформлению, качеству полиграфии, самой идее создания они — важная часть собрания библиотеки. Такие раритеты ещё и престиж, лицо государства. Их дарят, принимают в дар во время визитов, встреч на высших уровнях. Сотрудники библиотеки «по должности» — знатоки этого рода искусства, потому и пригласили к себе на Старую площадь творцов сибирского дара и специалистов: художников Василия Валериуса, Юрия Ноздрина, составителя Евгению Вишневскую, президента Ассоциации книгоиздателей Константина Чеченева и главу фонда «Возрождение Тобольска» Аркадия Елфимова.
Пройдя вместе с ними, послушав рассказы сотрудников, я подумал, сколь огромное число издательств хотело бы представить, водрузить свои книги на эти полки, и хорошо представил критерии строгого отбора. Итак, оглядим сибирские раритеты.
Евангелие Достоевского
Это факсимиле личного экземпляра Нового Завета и подробное описание отражений евангельского Слова в текстах Достоевского. Выполнено достоеведами с мировым именем В. Н. Захаровым, Б. Н. Тихомировым и главным хранителем, исследователем книжных сокровищ Российской государственной библиотеки В. Ф. Молчановым.
Трагедия, сравнимая со смертным приговором, отменённым за минуту до исполнения: лишение узника Достоевского возможности записать хоть что-то из громадного потока впечатлений, мыслей, обуревавших его четыре года. Ни карандаша, ни малейшего клочка бумаги! Его дневником, писательской записной книжкой стало Евангелие, подаренное в тобольском остроге жёнами ссыльных декабристов Натальей Фонвизиной и Прасковьей Анненковой. Четыре года он фиксировал мысли, образы, находя схожие в Евангелии, отмечая подчёркиванием ногтя, загибанием уголков страниц.
«В этой книге есть всё!» — выстраданное убеждение подтвердилось у Достоевского буквально. Наталья Фонвизина, жена каторжника, смогла припрятать в переплёте несколько денежных купюр. Так «вымоленное» у смотрителя тобольской тюрьмы свидание декабристок с петрашевцем и переданная книга повлияли на историю мировой литературы.
Богатейшие по чувствам, раздумьям годы создали Достоевского, что ныне известен всему миру. В «Дневнике писателя» он вспоминал: «Евангелие, единственная книга, позволенная в остроге, четыре года пролежала под моей подушкой в каторге. Иногда я читал её другим. По ней выучил читать одного каторжного». Строки из хранимой всю жизнь книги Анна Григорьевна читала Фёдору Михайловичу в последний день его жизни.
Вот на какую работу решился фонд «Возрождение Тобольска»: раскрыть миру тайный дневник. Воспроизвести, прокомментировать те отчерки ногтем, загибы, двойные загибы страниц. Их более 1 400!
Президент Международного общества Достоевского Владимир Захаров ещё в советские годы случайно обратил внимание на почти стёртые отметки. Результаты лазерной экспертизы вошли в научную монографию. Художник Василий Валериус придумал, как передать отметки аутентично, но отчётливей, удобней для читателей.
Три тома заключены в деревянный короб — «каторжный вагон», символизируя обстановку душевных страданий, житейской неустроенности писателя на каторге. Зарешёченные окна и щеколда вместо привычной застёжки.
А. П. Чехов. Остров Сахалин
Над «Островом Сахалин» Чехов трудился пять лет, правил газетные, затем книжные гранки. «Сколько было зачёркнуто, ушло в небытие слов, предложений, абзацев!» — на это восклицание литературоведов издание фонда даёт вполне конкретный, точный ответ: «10 процентов». Столько в итоге было вычеркнуто, сокращено автором не только «Сахалина», но и знаменитого афоризма «Краткость — сестра таланта!»
Составитель Евгения Вишневская во вступительной статье перечисляет: «авторские зачёркивания, пометы, угасший текст, следы бытования, последующие подчистки могут в значительной мере обогатить представления о творчестве писателя».
Но получается, это возвращено против авторской воли? Вопрос сложнейший. Недавно роман Набокова опубликован против его воли, да и «Лолиту» он велел было сжечь.
Тут кажется, ключевое слово «вечность», недаром упомянутое в титуле вводной статьи Молчанова «Путешествие, продолжающееся в вечность». Прикосновение к ней меняет многие жизненные обстоятельства, правила. И булгаковское «рукописи не горят» здесь продолжено «… и не вымарываются!»
Писатель тратит душевные силы (Чехов в этой экспедиции бесповоротно угробил и свои физические) ради результата, но издание тоболяков восстановило ещё и процесс. Просветив (в буквальном смысле новейшими оптико-электронными приборами) рукопись, автора текста превратили в персонаж «гипертекста».
Следующий их шаг: анализ известных и закадровых мотивов, бросивших Антона Павловича в эту физически пагубную экспедицию на раскисшую в семь тысяч вёрст дорогу со «смит-вессоном под кожаным пальто» и в вечно мокрых валенках. Чехов провёл на «острове-каторге» перепись населения, составил десять тысяч статистических карточек, собрал море документального материала о труде, быте сахалинских каторжников, чиновниках. Состояние тюрем, туалетов, карцеров, кухонь, кандальных, практика телесных наказаний, уровень сахалинского сельского хозяйства, угледобыч, рыбных ловель, экономика, санитария и антисанитария и самое главное — душевный мир людей, всё исследовано с высшей научной и гражданской добросовестностью.
Поездка буквально разорила Чехова, вновь поставив его перед необходимостью тяжёлой литературной подёнщины: «Я истратил на поездку и работу столько денег и времени, сколько не получу назад и в десять лет».
Но… популярное определение: «На Сахалин отправился Антоша Чехонте, а вернулся писатель Антон Чехов». До сахалинской поездки Чехов — автор преимущественно юмористических рассказов, долго и бесплодно мучился над «романом в 1 500 строк», о провале которого писал Суворину: «Кроме изобилия материала и таланта, нужно ещё кое-что, нужно чувство собственной свободы». Чехов после Сахалина — автор «Дуэли», Три сестры», «Вишнёвый сад».
Хотя ни в одном из произведений нового, обретённого уровня нет и следа сахалинской фактуры, каторжников, надсмотрщиков. Не с «острова-тюрьмы» стремятся «в Москву, в Москву!» три сестры… Погружение вглубь народной жизни, страдания — вот что дало Чехову новый импульс душевной работы, вдохновение и свободу. «Какой кислятиной я был бы теперь, если бы сидел дома. До поездки «Крейцерова соната» была для меня событием, а теперь она мне смешна и кажется бестолковой» (из письма Чехова)… Впрочем, к тому периоду и сам Лев Николаевич публично на весь мир аттестовал свою «Крейцерову сонату», а заодно «Войну и мир», «Анну Каренину» если не «бестолковыми» — то потому, что подыскал собственные, гораздо более уничижительные эпитеты… Наши великие словно вглядывались «сквозь магический кристалл» в трагедии предстоящего ХХ века, и вся либеральная болтовня про «ужасы царизма» вызывала их горькую усмешку.
«Остров Сахалин» немало поспособствовал развитию общественной и государственной жизни на острове. Министерство юстиции командировало на Сахалин своих чиновников. Сахалинский врач Н. С. Лобас: «С лёгкой руки Чехова Сахалин стали посещать русские, иностранные исследователи». Многие журналисты, поехав на Сахалин, выпустили книги: А. Панов („Сахалин как колония“), Влас Дорошевич („Как я попал на Сахалин“), отметился даже француз П. Лаббе ("Остров Сахалин: Путевые впечатления"). И все начинали работы с признания, что это Чехов пробудил интерес к каторжному острову.
Дорожный чемодан прошлого века, в который уложены два тома «Острова Сахалина», для тобольского издания придумал художник Василий Валериус.
Он, ещё и известный в России театральный художник оформлявший спектакли во МХАТе, Театре имени Маяковского, Новосибирском театре оперы и балета, а ныне - главный художник Театрального центра «Вишневый сад». Отмечая успех его спектаклей рецензенты называли его: «архитектор театрального пространства, строитель новых сценических форм». Возможно в этом секрет их многолетнего взаимопонимания с Аркадием Елфимовым: ведь глава фонда «Возрождение Тобольска» - ранее строитель в самом буквальном смысле, создатель жилых кварталов, важнейших зданий современного Тобольска.
«Хорографическая книга Сибири» Семёна Ремезова
…оказалась в Библиотеке Администрации Президента (АП) на самом удивительном вираже истории. Рассказ о сибирском гении Ремизове, в честь которого в 2021 году назвали аэропорт Тобольска, начать следует с одной известной цитаты из Салтыкова-Щедрина:
— Почему всё ж не русские изобрели порох?
— Так-ить, приказа не было!
В этой усмешке Щедрина, радостно подхваченной фольклором, сидит пружинка: «Но если прикажут, у нас…» Так вот Семён Ульянович Ремезов (1642 — около 1720) из числа получивших приказ. И если просуммировать все отданные (и успешно исполненные) приказы, получится: ему было велено стать просто — русским Леонардо да Винчи, гением десятка направлений. Причём приказывал самый известный наш монарх, держатель мощного средства воздействия (см. «петровская дубинка»).
Википедия, справочники, перечисляя: русский энциклопедист, картограф, архитектор, строитель, историк, художник, писатель, доходят едва до середины его «резюме». Ведь ещё Ремезов — артиллерийский конструктор, налоговый чиновник, геолог, дипломат, военачальник (правда, небольшого ранга). В истории более известен как картограф, составитель уникальных атласов, самых ценных памятников русской картографии: «Чертёжная книга Сибири», «Служебная книга Сибири», «Хорографическая книга Сибири». «Хорография» — греческий термин, означающий описание отдельной страны, местности. Ближайший аналог — страноведение.
Семён Ремезов, сын стрелецкого сотника, начал службу в 1668-м казаком в Ишимском острожке. За усердие в 1682-м получает звание «сына боярского», переводится в Тобольск. Участвовал в отражении набегов «немирных» племён, собирал ясак, основывал новые сёла, переписывал население, в общем, «осваивал Сибирь». Подошло время правильного, каменного строительства — он находит известь, глину, налаживает первое в Сибири кирпичное производство, составляет чертежи каменных укреплений, зданий города, стоящих и поныне: Тобольский кремль, Приказная палата, Гостиный двор, Петропавловская церковь. Перестали быть терпимы вечные городские пожары, и Ремезов разрабатывает типовой образцовый проект каменного дома для частной застройки. Приказано ставить казённый Каменский завод, и он составляет полный его проект, от плотин с водяными колёсами, доменного горна до конструкций(!) производимых на нём артиллерийских орудий и ядер. Отыскивает «селитряные земли» (геолог!), ставит пороховой завод.
А ещё и при участии в военных походах, успешных дипломатических переговорах с тайшами (сибирскими вождями, князьями) Семён Ремезов сам себя считал (ну точно — Леонардо!) — изографом, сиречь иконописцем, художником. Жалованье Ремезова, не считая вознаграждений «за особые службы», семь (к 1697 году поднялось до одиннадцати) рублей, семь четей ржи, семь четей овса и два пуда соли — в год.
Но в этой апологии «Леонардо по приказу» Ремезов имел широкие научные интересы. Наезжая в Москву со своим отцом Ульяном, Ремезов вёл сложные диспуты с Яковом Брюсом, наверно, в знаменитой Сухаревой башне. Запись в «Служебной книге»: «Иаков-звездочет англичанин, что под тою вершиною света собрание вод, островов и земель вкупе, яко, по его слову, опрокинути земля ниц». Речь идёт о важнейшей проблеме астрономии, географии той эпохи, что равномерность вращения Земли, «не опрокидывание» — обеспечено тем, что масса суши Северного полушарии уравновешена такой же неизвестной пока сушей Южного полушария…
Шедевр картографического искусства, «Хорографическая книга Сибири», составлена Семёном Ремезовым в 1697 году, содержит бесценные сведения по этнографии, истории, экономике Сибири. Упорно пополнялась им с сыновьями Леонтием, Семёном, Иваном до 1711-го… Из предисловия: «сия херогравская чертежная книга сочинена царским повелением недалече от свободных наук». Одним из первых Ремезов ввёл унифицированные условные обозначения на легендах карт.
Царь Пётр заказал полный Атлас России всё-таки европейским картографам, но ремезовский чертёж любил, можно сказать, эстетически. Камчатная (тканная) копия нескольких ремезовских чертежей была у него под подушкой в буквальном смысле. В метаниях от Лондона, Парижа до Персии он не успел заглянуть в Сибирь, но пиетет пред провинцией — бездонной кладовой, финансировавшей все «петровские реформы», выражал в долгом разглядывании ремезовского чертежа. С «чертежа» снимали копии, в том числе для академика Миллера, всегда подчёркивавшего ценность работ Ремезова. В начале XX века «Хорографическая книга» — в коллекции графа Воронцова-Дашкова, с ней работал историк Л. С. Багров. В Гражданскую войну она исчезла. Постоянная историко-археографическая комиссия АН СССР вела интенсивные поиски. А в 1958 году «Хорографическая книга» вдруг издаётся в Амстердаме. Скорее всего, эмигрируя, её прихватил Багров. Несмотря на низкое полиграфическое качество, часть амстердамского тиража куплена СССР и стала важнейшим источником по истории Сибири, российской картографии.
Фонд «Возрождение Тобольска» счёл делом чести издание на русском языке книги знаменитого земляка. Оригинал, как выяснили, с 1956 года хранится в Гуфтоновской библиотеке (Houghton Library) Гарвардского университета. Двенадцать лет переговоров с Гарвардом. Не помогли ни значительные (для тоболяков) собранные денежные средства, ни ходатайства известного земляка, президента РАН Юрия Осипова. Но случай… Молодой американский историк приехал работать в Тобольский архив и, оценив добрую сибирскую открытость, помощь в работе, вернувшись в США, развил бурную деятельность, познакомил Елфимова с нужными людьми, и сделка, наконец, состоялась. За сумму в эквиваленте более полумиллиона рублей гарвардцы отреставрировали книгу и передали фонду её цифровые копии.
Началась работа учёных Государственного исторического музея, и в 2011-м «Хорографическая книга» была издана, а в 2020 году вместе с «Евангелием Достоевского», «Островом Сахалин» подарена Библиотеке АП.
Руководитель фонда «Возрождение Тобольска» Аркадий Елфимов:
книга на Руси пользовалась величайшим уважением, её хранили как величайшую ценность, берегли, как самое дорогое, от войн, разорений, пожаров, наводнений, её передавали из поколения в поколение, и точно так же было в Советском Союзе, который, напомню, был самой читающей страной в мире.
Посещение библиотеки
Создатели, навестив свои тобольские шедевры и пользуясь редким случаем, осмотрели ещё и «романовский (царский)» и «советский» залы библиотеки.
В экспозиции к грядущему столетию СССР — экземпляр Проекта Конституции СССР, который выдавали делегатам съезда. Напечатан на языках народов СССР, поля на половину страницы для поправок и дополнений… Первое Собрание сочинений Ленина, ещё с псевдонимом «Н. Ленин». Первое и единственное Собрание сочинений Сталина, оборвавшееся на 13-м томе. Рядом тома 14-й и 15-й — внешне неотличимы, но на титульной обложке наклейка: «Не выдавать. Макет». Их готовили уже после кончины Иосифа Виссарионовича, но… Хрущёв, доклад «О культе личности и его последствиях»… понятно.
В стаканчике настольного письменного прибора синий и красный карандаши Сталина, знаменитые по многим историческим резолюциям, пометкам на углах документов. Подтверждая их аутентичность — рядом книга Каменева «Две партии» 1924 года с замечанием, написанным этим карандашом. Четыре строки узнаваемого почерка, подпись «И.Ст.».
Много брошюр внутреннего пользования. «Список старых большевиков» — как раз по ходу его составления в сей важнейший реестр был включён Микоян. Альбомы «Москва на реконструкции» Родченко, рядом стол с табличкой «тов. Суслов М. А.». Зал великолепно передаёт строгую, «мобилизационную» эстетику периода СССР, а его соседство с комнатой, где расставлены тобольские издания, представляющие царскую, императорскую Россию, — рождают чувство единой и великой истории.
