…чудно проплывать на воздушном шаре над Австро-Венгрией: одной из последних великих империй; вглядываться в лоскутное одеяло её пространств…
А вот – если шар парит над Веной - виден прекрасный особняк Ульриха – человека без свойств; чьи свойства настолько резки и конкретны, что растворяются в общей фактуре живописуемой личности.
…у Р. Музиля был тончайший, из ассоциаций сплетённый рассказ – «Чёрный дрозд»; связанный и с конкретикой Первой мировой, и с психологическими извивами, следуя которым можно больше узнать о человеке, чья сложность – есть свидетельство в пользу души.
Великолепная эта сложность, требующая предельной концентрации внимания, как великая музыка, достигает предела в «Человеке без свойств» - романе, который не мог быть окончен: учитывая невероятный размах его…
Музиль не представлял сам, чем завершить: бесконечно комментируя и трактуя самого себя, отразившегося в романе, в насыщенных своих дневниках.
Роман-империя.
Роман – как модель мозга: вот работает неокортекс – Ульрих выводит сложную формулу, ибо он – математик; или пишет стихи – поскольку он поэт.
Что может быть ближе, чем математика и поэзия?
Формулы так напоминают удавшиеся строки.
Вот, поглощая всего человека, работает архаическая лимбическая система: Ульрих заводит новый роман, странно вырастающий из ночной драки: но и она написано с использованием метафизического взгляда на мир.
Стиль романа, грандиозно переданного по-русски великим переводчиком С. Аптом, своеобразен до предельной одинокости: философский трактат наслаивается на всё действие, разворачивающееся неторопливо, юридический миф смешивается с историей брата и сестры, много лет не видевших друг друга, а музыкальная мощь, сопровождающая целые периоды повествования, бушует неслыханно.
Вагнер и Малер подошли бы для музыкального сопровождения.
Творится «Параллельная акция» - даже проплывая на воздушном шаре над роскошной столицей империи, мы заметим бесконечную суету сплетающихся в сложный орнамент действий.
Акция, должная восславить семидесятилетнее правление последнего монарха Австро-Венгрии, противопоставив его к тому же всего лишь тридцатилетнему владычеству германского Вильгельма; собственно – и рождается она из соперничества.
Салон Диотимы принимает самых разных интеллектуалов: и специалист по хеттскому языку беседует с Ульрихом, человеком без свойств, вовлечённым в акцию графом Лейнсдорфом: сановником, чей дворец избыточен, и коллекции грандиозны.
Музиль представляет человеческую коллекцию: интеллектуалы и преступники, сановники и музыканты, великолепные женщины и богачи смешиваются в пёстром калейдоскопе людской плазмы.
Кто выходит из дома?
Кто задирает голову, чтобы рассмотреть плавно парящий шар?
Музиль погружает в бездны, переполненные вопросами, которые все должен решить великий писатель.
Армия и юриспруденция, власть и право, поэзия и метафизики…
Отдельно звучат мистические голоса: тени майстера Экхарта и Якоба Бёме сопровождают многие периоды музилевской прозы.
Вопросы нельзя решить: но можно, трактуя их, высечь благородную искру мысли, что поможет осветить дальнейшую дорогу.
Особняком стоят метафоры Музиля: они поэтичны и всегда необычны, они столь подчёркивают предмет, или явление, сколь писатель познал откровение их.
Метафизика вещественного мира вспыхивает сложными полосами поэзии.
Ульрих вглядывается в небо, стремясь постичь музыку сфер.
Музыка сфер, услышанная Музилем, переплетаясь с земным бытованием, дала один из самых значительных романов человечества: и, сколько не вчитывайся, будет открываться новое, новое и новое…
