1
Новый год — праздник надежды: словно ощущение, пронизанное светом: новый вал счастливого, неизведанного, кипенно-снежного поднимет, суля…
Здесь остановка.
Жизнь, закрученная вокруг товарно-денежных отношений, отнюдь не всем оставляет место в себе, пусть и не убивая, но обрекая на эскапизм, книжное одиночество, поиски правды – пускай только в собственных психических лабиринтах.
Жизнь очевидно круто закручена вокруг денежного ствола – ныне.
Он серьёзней для нас, нежели ствол древа мирового, неизвестного, не конкретного, эзотерического.
Суета съедает всё время, и условность всякого выигрыша понимается с опытом, когда поздно что-либо менять.
Тем не менее, не всё ещё в жизни обращено в неумолимую конкретику: остаются островки зыбкости, сияющие драгоценным, порой мистическим светом: поэзия, живопись, музыка.
Остаются фундаментальные научные дерзновения, не связанные с избыточностью технологий, сулящих всё новые и новые материальные блага.
Остаются люди, считающие донкихотство – честью, а эгоизм – искривлением души.
Так, что надежда есть – пускай хилая.
Пускай же Новый год вольёт новые силы в надежду, чтобы стала она полноценной и полнокровной, чтобы оправдалась, наконец!
…написав поздравление никому, пожилой человек, выключил компьютер, и зажёг в комнате свет.
Янтарно осветились: шкафы, набитые книгами, продавленный диван, стул, на спинке какого висели различные, ношеные-переношенные шмотки.
В окне за чёрными жилами деревьев мерцали золотисто квадраты окошек соседнего дома… Огромного, как Троя, сказал про себя человек, и усмехнулся, собираясь выйти.
Цели не было – но в определённом возрасте громоздить цели и планы, значит страдать болезненным оптимизмом.
На первом этаже продолжался ремонт: работяги-нацмены вставляли новую, сверкающую полировкой дверь.
Ступеньки были закиданы чудесным снегом – и шёл ещё, шёл: щедрый, декабрьский.
Славно пахло: ароматный воздух, словно виражом возвращал в детство, где везли ёлку на санках, и пружинили лапы её, а верхушка мелась по снегу.
Лёгкие скрипы сопровождали путь по двору, но потом, на улице расслышать их было уже невозможно – брызгало движение, переливалось огнями, пёстрый, железный змей тёк по проезжей части.
Сверкали, играя соблазнами, витрины магазинов, и стёкла кафе; громоздились многоэтажки, дворы чернели провалами.
Человек шёл, думая, что рядом с ним идёт надежда: тоненькая девушка, которой суждено…
Сложно сказать, что именно.
Но устав носить надежду в собственной душе, логично отпустить её, и представлять такой изящной, умной и тонкой, что качеств этих суммарно хватит, чтобы осилить алчную бездну материального мира.
2
Елочные базары пестро темнели в черноте декабрьских вечеров; и ёлки казались таинственными, как зачарованные страны.
Острый и славный аромат хвои дарил ощущение счастья; и на истоптанном снегу, когда выбирали чудное новогоднее древо, суммы ветвей и чёрно-зелёные, мягкие иголки давали причудливый орнамент.
Выбранную и купленную везли на санках, причём верхушка её, равно и нижние ярусы пружинили от движения, покачивались.
Город плыл и играл огнями, переливался движеньем людей и машин, и всё время кто-то входил и выходил из дворов, как из бесчисленных коридоров.
Важные троллейбусы проплывали мимо, неспешно везя скарб различных судеб.
Сворачивали, и шли вдоль огромной стены старого, коммунального, многоквартирного дома, шли, замедляя шаги, точно искусственно удлиняя путь, ибо запах снега, мешавшийся с упоительной хвойной струёй, были великолепны.
А жили тогда на первом этажа, и широкие окна были посажены низко к асфальту, но забраны белыми, в пандан снегу, решётками.
Ёлка вносилась торжественно и важно, нижние ярусы её ветвей слегка корректировались при помощи ножниц, доставалось ведро, наливалась вода со специальными добавками, и устанавливалось древо, медленно поднималось оно, упиралась главою в потолок.
— Вот там держи, — говорил отец, и мальчишка держал, и лёгкие уколы были нежны, как ласка.
— Осторожно, Лев, привязать надо. – Мама вставляла реплику.
— Да, да, — соглашался отец, точно привычный ритуал терял детали, год ожидая в запасниках радости.
Привязанная и установленная между двумя окнами ёлка виделась роскошной и без украшений, но доставались они; из недр антресолей изымалась старая, с ободранными боками и крышкой коробка, — важная, как старинный ларь; и крышка снималась так, будто врата распахивались…
Мишура мерцала серебром, играло розовым и синими цветами сверху, потом, завёрнутые в фольгу, или бумагу доставались – являлись на свет – игрушки…
Их доставали осторожно, освобождали от обёрток, раскладывали, думали, какую куда лучше повесить.
Верхушек было две – на выбор; отец забирался на стремянку и украшал ёлочную вершину яркой звездой.
— Болгарский гномик разбился. Жаль. – Говорила мама.
Знакомые болгары подарили чудесные игрушки: тонкие, хрупкие, брать надо было – с замиранием сердца, не дай Бог уронишь, и тогда хрусткие брызги, криво отражающие реальность комнаты, лягут на пол, оставив оттенок грусти в душе.
Ёлка одевалась постепенно, игрушки вешались густо, сверкали; важные, как вельможи шары, поворачивались слегка, играя выпуклыми боками; и гирлянды, пропущенные меж ветвей, точно соединяли дорогами фантастическую страну.
— Последний штрих, — говорила мама и приносила вату. – Ну, сынок, давай.
И мальчишка, отделяя от плотного рулона кусочки, кидал их на лапы, старался попасть поглубже, в таинственную зелёно-чёрную глубину; он кидал вату, чувствуя сладкое, волшебное умиленье в сердце сознанья, он предвкушал новогодний праздник, ожидать который так долго, что не хотелось бы его завершенья; и он, мальчишка, разбрасывая искусственные снежинки вполне уверен, что может быть бесконечным мгновение, может, что вырастать – необязательно, а если захотеть, то спокойно можно навсегда остаться в детстве, с папой и мамой, в пределах чудного новогодья…
3
Ёлку устанавливали между двумя окнами, и, поскольку потолки были высокими, за три метра, ёлка покупалась огромная; и, выбрав её на роскошно пахнущем и таком интересном ребёнку ёлочном базаре, везли на санках, а нежные, колючие, ароматные лапы подрагивали, и снег радовал так, как может только в детстве…
Великолепие новогоднего древа, дарившего счастье!
Разрезав бечёвки, которыми привязывали к санкам, вносили торжественно в квартиру, и словно расправлялась она, пышная красавица, охорашивалась; устанавливали в ведро, наполненное водой, снизу заворачивали белой материей, и начиналось действо…
Были болгарские ёлочные игрушки: дружили с болгарской семьёй, и присылали они иногда сувениры: тонкие, богато расписанные шары, гномики, розовато-белые домики…
Были советские - погрубей и попроще; на верхушку папа, встав на стул, надевал трёхъярусное диво - вместо звезды - чью точную форму в памяти не восстановить, а помнится оно красно-снежным мерцанием…
А жили тогда в коммуналке, и ребёнок в бархатной курточке и синих штанишках долго смотрел на украшенное чудо, замирая, мечтая о чём-то; потом отходил к маленькому чёрно-белому телевизору, где показывали сказку, но, посмотрев немного, снова стремился к ёлке…
За окнами крутило и кидало серебром, и, поскольку жили на первом этаже, видно было близко, и радостно становилось, и казалось - жизнь не имеет предела.
…даже за пятьдесят Новый год связан с ожиданиями, смутными пряниками надежд, и ощущением - пусть не долгим - вернувшегося детства.
Чудо растворено в воздухе, и, такое лёгкое, реющее, обещает воплотиться вот-вот: может быть даже тридцатого…
Знаешь всё наизусть: долго варящийся холодец, что заиграет тугим глянцем, попахивая чесноком на полуночном столе, оливье, куда, презрев варёную колбасу, режется курица, рубиново горящая икра, соком истекающая сёмга.
Запах пирогов наполнит квартиру, и тесто, медленно, неспешно вызревающее в огромной, чем-то на чан похожей кастрюле, вызывает интерес, как в детстве: силы земного роста точно сконцентрированы в нём.
Бесснежный Новый год ужасен: вспоминается - бывший года два назад: всё чёрное, и коты орут, перепутав декабрь с мартом.
И ещё - странное взрослое ощущение: будто за праздником - нет жизни, навалится депрессия, и не просто будет сломать её бетонные слои.
…а было - вышли часов в семь вечера во двор, чтобы с малышами своими, с парой дружественных семей отметить немного, предварительно…
На одной из плоскостей хитро закрученной игровой конструкции расставили коньяк, конфеты, термос с глинтвейном, поднос с канапе, и дети, носившиеся тут же, старались быть осторожными.
Снег сверкал, осеребрённые деревья взирали благосклонно.
Лёгкое опьянение толкало поиграть с детьми, и, боясь задеть бутылку, взлетал на горку, ловил ловко уворачивающуюся Катю, и своего Андрюшку, только что получившего в подарок забавного, игрушечного хомяка, механически повторяющего сказанное.
…многое отбирает взросление: непосредственность, чистоту, одаривая возможностями, немыслимыми в детстве; но ожидание новогоднего чуда остаётся - пуская омрачённое опытом, разочарованиями, поражениями; остаётся оно, сверкая и маня, и ждёшь его чуть ли не целый год.
