КОРФУ
Холод в номере уличный. Я вернулся с долгой прогулки по городу. Темнеет рано, но город празднично освещён: скоро европейское Рождество. Дома, деревья, изгороди, парапеты мостовой, - всё в весёлых мигающих лентах огоньков. Ветер и зелень. Длинная безконечная улица. С одной стороны море, с другой залив. Не сезон, пусто. Брошенные тенты, ветер хлопает дверцами кабинок. Берег покрыт толстым слоем морской травы. Волны прессуют его. Вроде бы и тоскливо. Но запахи моря, но простор воды, но осознание, что иду по освобождённой русскими земле, освежали и взбадривали. От восторга, да и от всегдашнего своего мальчишества, залез в море. Ещё и поскользнулся на гладких камнях. Идти не смог, выползал на четвереньках. Ни полотенца, ни головного убора. А ветрище! О чём думаю седой головой? Поднимался по мокрым ступеням. Справа и слева висящие и мигающие гирлянды огней. Декабрь, а всюду зелень. Даже и фонарики бугенвиллий.
Группа моя у отеля. Надо было просквозить в номер, но неловко, и так от них убегал. Стоял, мёрз, слушал. Гид: «Турки отрезали головы у французов и продавали русским. Русские передавали их родственникам для захоронения… Семьдесят процентов русских имён взято у греков. Но моё имя Панайотис в Россию пока не пришло».
Новость: нас не кормят. Надо самим соображать. «Ахи да охи, дела наши плохи, - шутит Саша Богатырёв. – Пойдём за едой. Кто в Монрепо, а мы в сельпо. - Рассказывает, что пытались ему навязать якобы подлинную икону. – Говорят: полный адекванс. Гляжу – фальшак».
Я на скрипящей раскладушке. Боюсь пошевелиться, чтоб не разбудить соседей. Они всю ночь храпели, я сильно кашлял, надеясь, что их храп заглушает для них мой кашель. Встали затемно. Читали утреннее Правило. Ехали по ночному городу. Справа тёмное, белеющее вершинками волн, море, слева, вверху, худющая луна и ковш Белой Медведицы. Полярная звезда успокаивает.
Службу вели приехавшие с нами митрополит и архиепископы, а ещё много священников. Поминали и греческих иерархов, и своих. Храм высокий, росписи, иконы. Скамьи. Мощи святителя Спиридона справа от алтаря и от входа. Молитву ко причащению при выносе Святых Даров читали вслед за архиепископом Евлонием всей церковью.
Слава Богу, причастился.
Потом молебен с Акафистом. Пошли к мощам. Для нас их открыли. Приложились. Ощущение – отец родной прилёг отдохнуть. И слушает просьбы.
На улице ветер. Опять оторвался от группы. Время есть, сам дойду, без автобуса. Пошагал. Куда ни заверни – ветер. В лицо, в спину. Особенно сильно у моря. Но если удаётся поймать затишное место – сразу тепло и хорошо.
Конечно, заблудился. Никто не знает, где отель «Елинос». Это и неудивительно, это не отель, а, в лучшем случае, фабричное общежитие. А говорили: три звёздочки. Да Бог с ними, не в этом дело. Мы у святого Спиридона, остальное неважно. А ему каково бывало. За ночь я окончательно простыл. И ещё и сегодня ночь до перелета в Бари.
Наконец, мужчина в годах стал объяснять мне дорогу на всех языках, кроме русского. Я понял, что очень далеко и понял, что давно иду не к отелю, а от него. Он показал мне на пальцах: пять километров. Направление на солнце. Отличный получился марш-бросок. Заскакивал сходу в магазины и лавочки, чуть не сшибая с ног выскакивающих встречать продавцов. Вскоре заскакивать перестал, так как убедился, что европейские цены сильно обогнали мои карманы, и просто быстро шагал. Купил, правда за евро булочку, да и ту скормил голубям.
В номере прежняя холодища. Кормить нас никто не собирается. Положенный завтрак мы сами пропустили, гостиничную обслугу не волнует, что русские до причастия ничего не кушают. Им это нравится, на нас экономят.
В номере прежняя холодища. Но у Саши кипятильник и кружка. Согрелся кипяточком, в котором растворил дольку шоколада.
Читал Благодарственные молитвы.
Какая пропасть между паломниками и туристами! Перед ними все шестерят, а нам сообщают: «У вас же пост», то есть можно нас не кормить.
Но мы счастливы! Мы причастились у святителя Спиридона. И уже много его кожаных сапожков пришло в русские церкви.
ПЕРЕЛЁТ В БАРИ с приключениями, то есть с искушениями. Не выпускали. Стали молиться, выпустили. Уже подлетали к Италии, завернули: что-то с документами. Посадили. Отец Александр Шаргунов Начал читать Акафист святителю Николаю. Мы дружно присоединились. Очень согласно и духоподъёмно пели. В последнее мгновение бежит служитель, машет листочком – разрешение на взлёт. В самолёте читал Правило ко Причащению. Опаздываем. В Бари сразу бегом на автобус и с молитвой, с полицейской сиреной, в храм.
Такая давка, такой напор (Никола Зимний!), что уже не надеялся не только причаститься, но и в храм хотя бы попасть. Два самолёта из Киева, три из Москвы. Стою, молюсь, вспоминаю Великорецкий Никольский, Никольский же! Крестный ход. Подходят две женщины: «Мужчина, вы не поможете?» Они привезли в Бари большую икону Святителя Николая, епархиальный архиерей благословил освятить её на мощах. Одного мужчину, мы знакомимся, они уже нашли. Я возликовал! Святителю, отче Николае, моли Христа Бога спастися душам нашим!
Конечно, с такой драгоценной ношей прошли мы сквозь толпу очень легко. Полиция помогала. Внесли в храм, спустились по ступеням к часовне с мощами. В ней теснота от множества архиереев. И наш митрополит тут. И отец Александр. Смиренно поставили мы икону у стены, перекрестились и попятились. И вдруг меня митрополит остановил и показал место рядом с собой. Слава Тебе, Господи! Ещё и у мощей причастился. Вот как бывает по милости Божией.
РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО 1999-го. Великорецкое. Написал рассказ «Зимние ступени» о Великорецком, а нынче ступеней нет. Ехал к источнику как суворовский солдат в Альпах. Темно. У источника никого.
Днём Саша Черных натопил баню. Он её ругает, но баня у него это баня. Ещё, по пояс в снегу, он сбродил за пихтовым веником. В добавление к берёзовому. В сугроб я, может быть, и не осмелился бы нырять, но Саша так поддал, что пАром дверь не только вышибло, но и с петель сорвало, а меня вынесло. Очнулся под солнечным туманом в снежной перине.
А в Москве, в Никольском 31-го декабря сосед Сашка топил баню. Тоже мастак. Тоже я раздухарился и вышел на снег. Но не снег, наст, до того шли дожди, а к Новому году подмёрзло, подтянуло. Покорствуя русскому обычаю создавать контрасты, лёг на снег. Но это был наст, будто на наждак лёг. Ещё и на спину перевернулся. Подо мной таяло. Вернулся в баню, окатился. Батюшки, весь я в красных нитях царапин.
Но здесь баня не главное. Богослужение. Долгое, но быстрое. Вчера читали Покаянный канон, Акафист. Последний день поста. Вечер. Сочельник. Нет, звезды не видно. Но она же есть.
Сейчас я один, ещё днём всех проводил. Топил печь, ходил за водой. Ещё украшал божничку. Читал Правило ко причащению. Имени монаха, который в Лавре, в Предтеченском надвратном храме, назначил мне читать Покаянный канон, не помню.
Четыре места на белом свете, где живёт моя душа и какие всегда крещу, читая вечерние молитвы: Лавра, преподавательская келья, Никольское, Великорецкое, Кильмезь. Конечно, московская квартира. В Вятке (Кирове) тяжело: мать страдает по милости младшей дочери, но ни к кому уходить не хочет. А когда-то и в Вятке работал. В Фалёнках. Да только всегда то наскоком, то урывками. Кабинета у меня не бывало. Разве что редакторский с секретаршей при дверях. Так там не поработаешь.
Тихо. Свечка потрескивает, ровно сгорает. Так тихо, что лягу спать пораньше. И где тот Киров, и где та Москва? Тут даже Юрья, райцентр, так далеко, что кажется, и Юрьи-то нет. А только этот дом, тёплая печь, огонёчек у икон. И ожидание завтрашнего, даст Бог, причастия.
ПИСАТЬ О СВЯЩЕННОМ, святом, почти невозможно, и вот почему: един Бог без греха. Я грешный, я чувствую, знаю из книг, какой должна быть духовная жизнь настоящего православного, но далеко до неё не дотягиваю. А пишу. Что-то же от этого в моих писульках хромает.
Шёл в Троицкий храм молиться, а вижу как тэвешники тянут провода, кабели, ставят свет, как ходят по амвону тётки в брюках. Они-то и вовсе без тени благоговения. Но их благословили делать передачу о Пасхе в Троицком храме у раки преподобного Сергия. И кто-то увидит передачу, и позавидует нам, тут стоящим. А я не молюсь, а сетую на этих тёток.
Е Л Е О Н
«Днем Он учил в храме, а ночи, выходя,
проводил на горе, называемой Елеонскою».
(Лк. 21, 37).
«Какая река всем рекам река? – Иордан-река. - А какой град всем городам град? – Русалим-град». Эти слова взяты из давних молитвенных песнопений о Святой Земле. Так воспринимали православные паломники название Вечного города – Русалим. А как иначе: он же русский – Иерусалим: в центре этого слова стоит корневой слог «Рус».
И совершенно по праву, заслуженная в веках молитвами православных, вознеслась на Елеонской горе Русская колокольня Спасо-Вознесенского монастыря, и представить без этой колокольни город Христа невозможно. Здесь мы не Россию утверждали в Святой Земле, а ставили свечу Всемирному Православию. Колокольня – истинно свеча на подсвечнике Елеонской горы.
Здесь земля встретилась с небом, здесь небеса всегда открыты. Здесь Вознесением Господним была окончательно закреплена победа над смертью.
Удивительно красивое, музыкальное, молитвенное слово – Елеон. И такое значительное для судеб мира. На Елеоне особенно ощущаешь присутствие времени в вечности. То есть, время тут не растворяется в забвении, а постоянно живёт в бегущей от прошлого к будущему современности. Прошло здесь несколько эпох и все живы. В памятниках, в преданиях, в книгах и энциклопедиях о Святой Земле. Особенно это чувствуется в самом здешнем молитвенном пространстве русского монастыря.
Задолго до евангельских мудрых пяти дев, наполнивших свои сосуды именно оливковым маслом, Елеонская гора упоминается уже в Ветхом Завете. Царь- псалмопевец Давид бежал от своего сына Авессалома: «Давид пошел на гору Елеонскую, шел и плакал; голова у него была покрыта; он шел босой, и все люди, бывшие с ним, покрыли каждый голову свою, шли и плакали». (2 Цар. 15, 30). И у пророка Захарии предсказание: «…И еще раз потом язычники окружат Иерусалим; даже возьмут его; половину жителей отведут в плен, но города и народа не уничтожат. Ибо Сам Господь станет тогда на горе Елеонской и будет разрушать и останавливать покушения против Иерусалима…». И ещё: «И станут ноги Его в тот день на горе Елеонской, которая пред лицем Иерусалима к востоку; и раздвоится гора Елеонская от востока к западу весьма большою долиною, и половина горы отойдёт к северу, а половина ея к югу». (14,4). Да, это о Кедроне, о Иосафатовой долине, по сторонам которой могилы: ближе к стене города мусульманские, ближе к Елеону еврейские.
По преданию, с высот Елеонских смотрел на Иерусалим Александр Македонский. Увидел процессию. Иудеи шли к нему просить не разрушать город. Македонский поклонился первосвященнику. «Что ты делаешь? – воскликнули приближенные. – Ты, равный солнцу!» - «Я кланяюсь не ему, а Богу, которому он служит».
Так бы и был сохранён Иерусалим по Ветхозаветному пророчеству, если бы иудеи соблюдали законы Моисеевы, законы предваряющие евангельские Заповеди. Но иудеи от них уклонились и именно на Елеоне Спаситель
«… заплакал и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих; ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего» (Лк.19, 41-ика44) Вскоре всё так и сбылось. Новый Завет вообще полон упоминаниями о горе. Её очень любил Иисус. У подножия её молился до кровавого пота в ночь предательства, с вершины её вознёсся к Отцу Небесному.
После Тайной вечери в Сионской горнице, ученики и Учитель, «воспев, пошли на гору Елеонскую», «… и пришли в Вифанию на гору Елеонскую» (Мф.26,30). У Иоанна (8,1): «Иисус же пошел на гору Елеонскую». «Тогда они (апостолы) возвратились с горы, называемой Елеон, которая находится близ Иерусалима, на расстоянии субботнего пути» (Деян. 1, 12). То есть на расстоянии очень небольшом, ибо иудеи в субботу не имели права превышать определённое, очень ограниченное число шагов.
Тому, кто не был на Елеонской горе, трудно представить её размеры. Но тут нам поможет древнерусский игумен Даниил. В своём знаменитом «Хожении» он определяет расстояние от Гефсимании, то есть от подножия, от гробницы Божией Матери до вершины горы в три полёта стрелы. Очень зримо и очень поэтично.
Спаситель со Своими учениками говорил здесь о последних судьбах мира и о Втором пришествии. Здесь, у подножия горы, в Гефсиманском саду, прозвучали слова высочайшего смирения, когда Спаситель молился об удалении от Себя чаши страданий: «Отче! Если возможно да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26,39).В Малой Галилее на Елеоне Воскресший Иисус явился ученикам. Они испугались, думали – дух, но Спаситель, попросив еды, ел при них хлеб, рыбу и пчелиные соты.
Малоизвестный, к сожалению, поэт и прозаик Владимир Шуф выпустил книгу сонетов «В край иной» (СПг. 1906г). В предисловии он поясняет, что в книге «рассказана история души, ищущей Бога. От неверия и агностицизма, полного сомнений, от разбитых святынь прошлого длинный путь ведёт меня к вере в край иной. Я видел мир – это путь целой жизни, который привёл меня в Палестину…».
Я проходил нагорные места.
Там маслины шумели в чаще сада,
Там Он стоял, - как небо, благость взгляда,
Как сладость роз, прекрасные уста.
Виденья ли молитвенные грёзы,
Мечты ль моей безгрешный, светлый сон, -
В одежде белой встретился мне Он.
Не терния, страдания и слёзы, -
Цветок нашел я гефсиманской розы
В святом саду, где путь на Елеон.
Без Елеона не постичь Иерусалима. Конечно, в Старом городе величие Воскресения Христа, но это ещё и Скорбный путь, Голгофа, крики: «Распни Его», а Елеон – это только радость, сияние Вознесения, надежда и ожидание Второго пришествия.
Здесь всё для молитвы: небо, простор, здесь легко дышится, далеко видится. Далеко в двух смыслах – видишь окрестные библейские дали и видишь свою жизнь до прихода в Святую Землю. А уж как дальше пойдёт жизнь – Бог весть, но всегда отныне в ней будет сияние Елеона.
Отсюда совершился Вход Господень в Иерусалим. «Когда он приближался к спуску с горы Елеонской, все множество учеников начало в радости велегласно славить Бога за все чудеса, что видели они». (Мф. 21, 1)
На этих склонах звучали возгласы благодарения и прославления: « Благословен Царь, грядущий во имя Господне! Мир на небесах и слава в вышних» (Лк. 19, 37-38), слова, навсегда вошедшие в вечность. Зелёные ветви елеонских деревьев бросали люди под ноги Спасителю.
Были и те, кто требовал от Спасителя: «Учитель! Запрети ученикам Твоим». (Лк. 19, 39).
Но как остановить Славу Всевышнего? Он ответил: « … сказываю вам, что, если они умолкнут, то камни возопиют» (Лк. 19, 40).
Да, и вот эти камни, и природные, и надмогильные вопиют и доныне о Спасителе и о дне Входа в Иерусалим с Елеона. В них память о зелёных пальмовых ветвях, которые бросали под ноги Иисусу, а также горькая память и о том, что уже, меньше, чем через неделю, эти же люди, пусть не все, закричат: Распни Его». И высохли те ветви и превратились в пыль.
Не ведали, что творили. Спаситель жалел и таких.
Из Священного Писания известно, что Спаситель, глядя на Иерусалим с Елеона, даже заплакал, провидя его скорую погибель. На склоне горы, обращённом к Золотым воротам стоит католическая часовня францисканцев «Доминус флевит» («Господь заплакал»). Часовня ориентирована своим алтарём не к востоку, как принято, а к западу, к Иерусалиму.
И одно из главных событий Елеона: здесь Иисус научил молиться Господу словами молитвы «Отче наш». Именно этому посвящён католический женский монастырь кармелиток на склоне горы, называемый «Патер ностер». Там молитва «Отче наш» написана на плитах вдоль стен на множестве языков. Есть и русский текст, к сожалению, с ошибками.
Слышали эти чернеющие от старости, но всё ещё живые маслины, беседы Спасителя с учениками о грядущей скорбной судьбе Иерусалима, о гонениях и страданиях христиан, о том, что только претерпевшие до конца все испытания, спасутся, но что победа Господа над силами зла неизбежна. Именно здесь были произнесены Притчи о пяти мудрых и пяти уродивых девах и о Пяти талантах.
Свыше двух тысяч лет маслинам, а всё ещё зеленеют и только та маслина, у которой, по преданию, был Иудин поцелуй, стоит чёрная, безлиственная. Как нерукотворный памятник предательству.
.jpg)
