В ночь на 24 декабря 1999 года сатана сделал свое дьявольское дело: матушка Антония, кроткая невеста Христова, была зверски убита на ночной монашеской молитве в храме святителя Николая, что расположен в селе Боровское Катайского района Курганской области.
После литургии престольного праздника она пособоровалась и на следующий день в ночь читала в храме Псалтирь; ее очередь для чтения была всегда с 3 до 4 часов ночи. На момент убийства перед ней лежала «Звонница № 23», журнал был открыт на странице с каноном Царю-мученику Николаю II, который так любила читать матушка. Ее убили старым заржавленным слесарным молотком, нанеся сзади по голове и по лицу более 30 ударов… Матушка руками закрывала лицо от ударов, но враг, не щадя, бил и по рукам. Пол и стены церкви обагрились кровью страдалицы. Несколько капель крови мученицы Антонии осталось и на тексте канона Государю-страстотерпцу.
Никакими словами невозможно выразить страдания насельниц обители, ставших свидетелями мученической кончины своей сестры. Она взошла на Крест вслед за Христом, и смерть ее — крестная.
Из всех воспоминаний, оставшихся в памяти современников матушки Антонии, опаляет душу одно... На второй год после своей мученической кончины инокиня Антония в светлых одеждах явилась во сне одному из братьев и произнесла горькие слова. Она сказала следующее: «Мне сейчас хорошо, но как я жалею, что много сил и времени потратила на земле на гвозди и доски. Так трудно живется людям — скольким из них я могла бы помочь: утешить, согреть теплотой и вниманием. Будьте милосердными, помогайте людям — это самое главное делание для христианина сегодня». Из лучистых глаз матушки текли слезы...
Из воспоминаний сестер и прихожан обители Похвалы Пресвятой Богородицы
Господи, благослови!
Матушка Антония приехала к нам в обитель в праздник Покрова Божией Матери. Сначала она беспокоилась, что не сможет понести всех тягот монашеского жития. Было очень много работы, да к тому же она страдала сильными головными болями. Прибегая всегда к помощи Господа и Царицы Небесной, она, превозмогая боль, трудилась днем и ночью. Враг старался изгнать матушку из обители, и сначала ее мучило чувство голода между трапезами, даже до слез. Плакала она, обнявшись с матушкой Лидией, но терпела. И враг отступил. И впоследствии матушка была такая постница, что по неделе ничего не вкушала и не пила, продолжая трудиться. Искушения Господь посылал ей посильнее, чем нам, зная ее крепость. После пожара, когда сгорела швейная мастерская, она сказала мне: «Что же Господь посылает мне такие сильные искушения? Я ведь совсем еще не готова к такому, не смогу понести». И все-таки несла все, что посылал ей Господь. Начали мучить матушку помыслы, что это не ее место, и вообще, ее ли это путь. Но однажды, молясь ночью на Псалтири, она горько плакала, мучимая такими помыслами (ей тогда хотелось уехать в Дивеево), и вдруг из сердца она услышала сладкий ласковый голос Божией Матери: «Там трудно, сможешь ли ты выдержать? А я тебя для этой обители готовила». Сердце ее наполнилось несказанной радостью... И все поняла матушка, вспомнив, как, успешно трудясь на заводе, вдруг решила сменить место работы. Никогда раньше у нее не было желания шить, но, совсем не умея, она быстро и легко научилась шитью. Начинала Тоня свой путь к храму в ризничной мастерской Кафедрального собора святого Александра Невского в г. Кургане. Затем переехала в обитель при Никольском храме в Боровское. Здесь и приняла иноческий постриг.
Однажды в Успенский пост 1999 года она ночью шила облачение, торопясь закончить к постригу. Ничего не получалось, она порола и перешивала, плакала и молилась Божией Матери: «Помоги, не могу, не успею к постригу». И так утешила Владычица матушку, что все у нее сразу стало получаться, и она сшила одежды к сроку.
Когда батюшка благословил матушке Антонии послушание старшей сестры, ее посетила благодать Божия. Матушка рассказывала: «Я как на крыльях летала, не чувствовала никакой усталости». Везде успевала матушка. Так же продолжала обшивать обитель, шила и для иных приходов, учила других этому нелегкому послушанию.
Вместе с сестрами трудилась на всех трудовых послушаниях: в трапезной, по хозяйству. Была терпеливой, чуткой, ласковой, внимательной матерью для сестер. Она всегда беспокоилась, чтобы все были одеты, обуты, накормлены. Жалела и молила матушка Антония обо всех, и все были благодарны ей за это.
Послушание матушки Антонии было примером для всех нас. Как только давали ей послушание, она тут же принималась за его выполнение и не оставляла, пока не выполнит. Любое поручение она выполняла с тщанием. Если что чуть не так покажется ей, она переделает столько раз, пока не сделает все безукоризненно. Не терпела она небрежности в любой работе. Все сшитые ее руками одежды были идеальны.
После пожара старой швейной мастерской она скоро переоборудовала старый домик в мастерскую, сама принимала участие в ремонте, все щелочки сама замазала, покрасила, и старый домик преобразился до неузнаваемости. Опять появились швейные машинки, ткани, отделка и все необходимое. При раскопках пожарища находились выкройки, отделочные материалы, нитки, так необходимые для дальнейшей работы. Видимо, по матушкиным молитвам все сохранилось, и она радовалась, как дитя. Я ни разу не видела ее праздной, не слышала ропота. Никогда матушка не оставляла работу по причине усталости.
Она все умела делать. Возила кирпичи для стройки, сажала деревья, украшала храм, готовила еду на праздничные трапезы. За эти короткие 3 года много потрудилась матушка для обители. Она оставила нам сад, посаженный своими руками. Каждое деревце, каждый корешок садила с любовью, присыпала плодородной землей, поливала водой из колодца.
Не давала себе отдыха матушка Антония. После вечернего правила часто шла в мастерскую шить. Ночью — неусыпаемая Псалтирь, утром — молитва, а днем — опять послушания. Она с радостью работала Господу. Я никогда не слышала от нее тщеславных слов, она просто говорила: «Я иначе не могу». И все у матушки было просто. Она всегда говорила: «Все получается по молитвам». Любила и желала молиться матушка Антония. Когда выбирала время, читала в день по одному Евангелию. Очень любила дни, когда, по благословению батюшки, можно было не выходить из келии, помолиться, побыть наедине.
В Дивеево (незадолго до матушкиной кончины) матушка Антония говорила мне, что ощущает присутствие Царицы Небесной и преподобного Серафима, а когда мы пели акафист преподобному у раки с его мощами, она позднее говорила: «Так было мне хорошо, что не знаю, где и находилась: на земле или на небе». Очень радовалась матушка Антония, что нам благословила дивеевская игумения «Стопочку Царицы Небесной», принимая это как то, что сама Владычица благоволила к нам прийти. После посещения Дивеева матушка Антония изменилась, стала почти всегда мирной, относиться ко всем стала с особенной любовью. Никогда не опускала Богородичного правила.
Любила матушка Антония читать неусыпаемую Псалтирь, и обязательно ночью. Ее время было неизменно с 3-х до 4-х часов ночи. Очень редко, только когда был срочный пошив и она шила всю ночь, она соглашалась, чтобы ее подменили. А последние два года она обязательно читала еще каждый день или канон, или акафист Царю-мученику Николаю.
Так возлюбила матушка Царя-мученика, что готовилась к встрече его чудотворной мироточивой иконы, как к встрече самого Царя. В эти дни матушка никак не соглашалась заменить ее на чтении канона с акафистом Царю-мученику, так как много было желающих читать. Расставаться с иконой ей так не хотелось, что она говорила: «Давайте молиться, чтобы эта икона к нам пришла навсегда». И еще говорила матушка: «Ты бы знала, как я хочу, чтобы у нас было какое-нибудь чудо». Расставалась трогательно, со слезами.
В первый день после ее убиения я находилась в комнате, соседней с той, где анатомировали тело матушки. Оставшись одна, я задумалась, как страшно и больно ей было, как она все вынесла. Я бы, наверное, не смогла. И предстал предо мною образ ее светлый, радостный, и с улыбкой и такою любовью она сказала мне: «Матушка, это совсем не страшно, только немножко потерпеть, а потом так хорошо», — как бы успокаивая меня и утешая.
Меня с первых дней пребывания ее в обители всегда влекло к матушке Антонии. К ней всегда шла я и в искушениях, и в радости. Всем делилась с ней, и она никогда не отстранила меня, но несла мои тяготы. Последнее время она особенно помогала мне советом. Говорила: «Терпи и радуйся искушениям». Не могу вспомнить матушку Антонию другой, как только улыбающейся, светящейся любовью ко всем. Она при жизни была украшением нашей обители, и сейчас ее могилка еще более украсила наш Богородичный садик.
Удостоюсь ли я увидеть ее в будущей жизни? Бог весть. Надеюсь на предстательство и молитвы матушки Антонии пред Господом и Царицей Небесной.
Матушка Илария
* * *
В село Боровское мы прибыли в 1 час 40 минут ночи на 22 декабря 1999 года. Выехав на сельскую улицу, ведущую к храму святителя Николая, наш водитель, как было условлено, посигналил фарами. Тут же забегали маленькие фигурки в черных облачениях, зазвонили колокола. Машина остановилась у ворот храма. Икону встречал настоятель, протоиерей Александр Никулин со священнослужителями и вся женская монашеская община обители Похвалы Пресвятой Богородицы. Дорожки постелены были вплоть до ворот храма.
Пропели тропарь Царю-мученику «Царства земнаго лишение...», величание Царю, и мироточивую икону Государя торжественно внесли в храм и возложили на аналой. Началась служба, очень торжественная, радостная и праздничная, по пасхальному чину. Пасхальные песнопения пелись всеми присутствующими, лица сияли радостными улыбками. Служба закончилась в пятом часу утра, но усталости не ощущал никто. После короткого отдыха началась Божественная Литургия. Удивляло присутствие многих людей в храме в будний день — в храме, затерянном в лесной глуши, вдали от больших населенных пунктов. По окончании службы все до единого были приглашены на трапезу. После трапезы короткий отдых — и вновь в храм, на соборование. На соборовании присутствовали и некоторые инокини из общины Похвалы Пресвятой Богородицы. Запомнилась инокиня Антония, она стояла в правой стороне храма с большой свечой. При соборовании ее свеча сгорела до основания, что очень удивило и матушку Антонию, и других сестер. Кто мог тогда предположить, что это было последнее соборование в ее земной жизни, а оставалось ей жить чуть более суток. Соборование было 22 декабря.
В этот же день, 22 декабря, чудотворная икона Царя-мученика посетила скит в лесу, затем она побывала в городе Катайске. 23 декабря мы прощались с этим удивительным местом, где такое ревностное почитание Царя-мученика. На прощание в память о нашей встрече мы подарили обители портреты их Императорских Величеств под стеклом в рамках, больших размеров — точную копию явленных портретов в селе Половинное Курганской епархии.
Вот и последние прощальные слова, искренние объятия, слезы. Запомнилось на всю жизнь прощание с матушкой Антонией. Обнявшись с ней, я почувствовала, что она дрожит всем телом; мы обе плакали, расставаясь, и этого ее трепета мне не забыть никогда. Жить ей оставалось пять часов. Так и остались навсегда в памяти за окном машины склонившиеся в земном поклоне, стоящие на снегу вдоль дороги по обе ее стороны черные фигурки, держащие в руках портреты Их Императорских Величеств: Государя — по правую сторону дороги, а Государыни — по левую.
По московскому времени было 19 часов 22 минуты. Мы выехали в Екатеринбург. В 2 часа 40 минут были у Дома Ипатьевых, пропели величание Царю-мученику и всем Царственным мученикам и исповедникам Российским.
В 3 часа 30 минут ночи московского времени мы были разбужены телефонным звонком. Звонила матушка Иоанна из Боровского. Ее слова были следующие: «В обители — первая жертва за Царя. Только что убита матушка Антония. Ее очередь была читать Псалтырь в храме. Ее нашли убитой там же, в храме...». Тут же отцом Петром была отслужена первая панихида по матушке Антонии. При этом плакали все, так как ее знали и любили…
Алла Васильевна Дьякова, г. Москва
* * *
...Мое общение с матушкой Антонией было очень короткое, но почему-то все эти мимолетные встречи врезались в память до мельчайших подробностей: каждое слово, жест.
Первая встреча с матушкой Антонией была летом 1997 года. Я выходила из храма святого Александра Невского, внизу у ступенек стояла инокиня, я не знала, кто она. Меня поразило ее лицо, врезалось в память, как будто это было вчера. Она стояла, залитая солнцем, и смотрела на храм. Лицо было светлое, глаза такие голубые, глубокие. Такие лица я видела только в Дивеево. Только немного позже я узнала, что это была матушка Антония.
Личное знакомство произошло в 1998 году. Приехала матушка Иоанна (тогда еще трудница Татиана) и позвала помочь ей. Мы пришли к сестре Евлалии (послушнице Светлане), и там я познакомилась с матушкой Антонией. Они разговаривали, решали свои дела, я больше наблюдала. В этот раз меня поразили ее руки: это были руки трудницы, такие изработанные. Запомнилась ее кротость, мягкий негромкий голос...
...Осенью я приехала в обитель на послушание на неделю, встречи были короткие (шла уборка урожая), но такие запоминающиеся. Перебирали картошку, все устали, матушка Лидия говорит: «Кто хочет идти в погреб и высыпать картошку из мешков?». Матушка Антония вскочила, ни секунды не было на раздумье, и говорит: «Я хочу». Меня поразило тогда это рвение, горение, и ни малейшего принуждения, этот порыв был так естественен.
Опять картошка. Подошла матушка Антония, села с нами перебирать и говорит с такой уверенностью:
«Знаете, девочки, я так верю, что у нас в обители все будет хорошо, вот увидите».
Вечером перед Богородичным правилом я сидела в беседке; матушка Антония села со мной — столько в ней было участия, милосердия. Спрашивала, как я себя чувствую. Мимо шла послушница Елена, ей было плохо, и матушка Антония, можно сказать, вспорхнула с места. Она подошла к ней, спросила, что с ней, что болит. Говорит: «Пойдем, я тебя полечу», — и увела. И так все время. Она не пройдет, не сказав доброго слова, не приняв участия. Один раз вечером она вышла из храма вся в слезах. Какие это были слезы! Я только поняла, что это слезы не обиды, не горя. Запомнилось, что все, что она ни делала, делала тщательно, добросовестно.
В следующий раз мы встретились, когда все только приехали из Дивеево; она была такая грустная, плакала. Я привезла в подарок подсвечник, она так обрадовалась, но радость ее была тихая, кроткая, и она сказала: «Ты меня утешила, у меня такая скорбь на душе». На следующий день благословила мне просфорочку из Дивеево. После поездки в Дивеево она изменилась, стала какая-то тихая — еще более кроткая и смиренная, чем обычно; какая-то мирность от нее шла, она почти все время плакала.
Последняя моя встреча с матушкой Антонией была перед праздником святителя Николая. Мы встретились на крылечке общей трапезной: она рассказала, как приезжал к ним Царь, рассказала про постриг, и от нее веяло тихой грустью. Разговаривает, а такое ощущение, что она не здесь.
...Приехала я на похороны вечером. После службы мы с мамой зашли в храм читать Псалтирь; там почти никого не было, у гроба сидели мама и сын матушки Антонии и матушка Иоанна. Мы стояли у левого придела. Я смотрела на матушку Антонию и вдруг почувствовала аромат душистого ладана, только чуть-чуть, еле приметно.. Я подошла к гробу — аромат усилился... Когда начали читать Псалтирь, его уже не было.
Приехала я на 40 дней.
Утро. Через несколько минут начнется литургия, а во всем теле такая усталость: с дороги, ночь бессонная, исповедь... Думаю: «Не выстоять мне литургию, усну или опять где-нибудь в углу буду сидеть». Отнимаются ноги, поясница. Вдруг подбегает матушка Иоанна, подает мне фотографию матушки Антонии. Я положила ее на грудь, под шаль, и так всю литургию простояла с матушкой Антонией и даже не заметила, как служба прошла — как на одном дыхании, и ни усталости, ни боли не чувствовала. И вот на сугубой ектении, когда батюшка молился у Престола Божия за упокой души матушки Антонии, пошел опять запах, чистый, благоуханный. Я думала, что от кадила, но стояла далеко и потом, сколько ни пыталась уловить от кадила запах, такого аромата не было. Может, это искушение, но я, грешная, по великому милосердию Божию, чувствовала присутствие матушки Антонии в храме, ее участие в молитве...
* * *
...Расскажу один примечательный случай из ее тогдашней жизни, которому я сам был свидетелем. Была у матушки одна знакомая по работе. Эта знакомая серьезно заболела и стала медленно умирать. И, хотя это был человек совсем чужой, матушке стало жалко, что она может умереть без покаяния. И матушка стала часто навещать болящую, принося ей просфоры, святую воду, книги, иконочки, подолгу беседуя с ней. И с Божией помощью убедила ее исповедаться и причаститься. Сама привела к болящей священника, и тот исповедал ее и причастил. А через некоторое время женщина с миром отошла ко Господу, и матушка сама провожала ее...
...Какая она была любвеобильная ко всем! С любовью приняла она послушание, которое дали ей в обители. С любовью помогала всем, кто к ней обращался. И не было такого человека, кто не полюбил бы матушку Антонию. Вспоминаю ее пострижение в иноческий чин. Какая благодать тогда посетила ее! И Господь приоткрыл в ней самые лучшие душевные качества.
Однажды матушка поделилась со мною, что по молитвам ее духовного отца Господь показал ей, как молитва сама может совершаться внутри сердца, что бы внешне она ни делала.
Любила матушка попоститься, не вкушая по нескольку дней никакой пищи. В такой день она говорила мне о необыкновенной радости на душе и легкости молиться и возносить ум свой к Богу. Очень полюбила матушка свое иноческое звание, в котором Господь теперь призвал ее спасаться. Она говорила, что очень долго не хотелось ей снимать с себя тот подрясник, в который облачили ее при постриге.
Полюбила она преподобного Антония, в честь которого ее постригали, полюбила праведного святого Иоанна Кронштадтского, в день памяти которого был ее постриг. Вспоминая матушку, вспоминаю всегда слова отца Павла (Чазова): «Нам необходимо полюбить волю Божию, совершающуюся над нами, во всяком ее проявлении». Любовь и особенное благорасположение ко всем как-то отличали ее от других. Любила она всех утешать, даже когда самой было плохо.
И время на Псалтири выбирала себе трудное, хотя днем много трудилась и очень уставала, но она хотела сделать легче другим.
Как-то я пришел к ней в швейную, чтобы попросить ее сшить мантию, а у нее были тогда искушения. Она поделилась, что накануне очень много шила и почти не спала, и что нет уже больше сил все терпеть. И если еще немного, то она совсем уедет из обители... Но отказать она мне тогда не смогла и, смирившись, сказала, что обязательно сошьет, как бы трудно ни было.
Диавол не смог побороть ее своими искушениями. Она все претерпела до конца и спаслась благодатию Христовою. В моей памяти матушка Антония осталась как образ любви к ближнему, образ самоотверженного ему служения. И я хотел бы отнести к ней Евангельские слова: «Больше нет той любви, аще кто душу свою положит за други своя».
* * *
На следующий день после смерти матушки все сидели в трапезной, было страшно: все ощущали какую-то пустоту, как будто лишились самого близкого человека. Сколько было сказано теплых слов о ней! Вся ее жизнь вдруг высветилась каким-то особым светом, все вдруг увидели, какой замечательный человек жил рядом с нами, какой необычайной духовной красоты была матушка Антония. Все плакали. Я спросил одну сестру: «Что же ты плачешь так, матушку жалко?». «Нет, — ответила мне добрая женщина. — Я себя жалею! Мне кажется, я осиротела. Я благодарна Богу, что Он дал мне целый год прожить рядом с матушкой Антонией. Как без нее стало скучно».
Когда я узнал, что убили матушку Антонию, сразу приехал в Боровское. Братья сидели в столярке, делали гроб: все были очень напряжены, все молчали. Я спросил, как это случилось. Кратко, процеживая сквозь зубы каждое слово, мне объяснили.
Мурашки побежали по коже, кто-то опустил голову, кто-то сжал кулаки, и я вдруг почувствовал, что все эти грубые, обросшие мужики имеют внутри очень живую душу, как они любят “маму Тоню”, как они ее с любовью называли. Все, кто работал с матушкой Антонией, все зажигались от нее какой-то теплотой, всем с ней было хорошо.
Перед кончиной матушка ездила в Асбест, выписывала кирпич; во второй рейс она ехать уже не могла... Там, на заводе, узнав шофера, все стали просить передать привет матушке. Горько было водителю объявить им о кончине полюбившейся инокини. Женщины плакали, а ведь они почти не знали матушку Антонию, всего-то немного времени общались они с нею, может, даже несколько минут, но как сумела матушка зажечь их сердца! Чувствует сердце ложь, чувствует обман, но чувствует и доброту, и любовь, какая была у матушки Антонии, поэтому они тянулись к ней. Как сказала одна прихожанка: «Все матушки хороши, но матушка Антония была какой-то особенной, рядом с ней не хотелось быть плохим».
Помню, как я впервые увидела ее глаза: они поразили меня чрезвычайно. И не столько красивая форма глаз, сколько их пронзительная голубизна. Не помню, чтобы я встречала когда-либо еще такие лучистые глаза.
Когда я видела матушку Антонию в последний раз, то снова, в очередной раз удивилась ее чудным глазам. Меня тогда сильно поразил контраст между землисто-желтым цветом лица (в последний день матушка жаловалась на нездоровье: «То меня в жар бросит, то в холод — морозит») и чистою голубизною ее глаз. Такие неповторимые глаза: даже в минуты житейских забот, болезней не потеряли они того ровного и спокойного света. Этот контраст я наблюдала не больше минуты в течение нашего разговора. Какое-то беспокойство и смутное предчувствие коснулось меня. Помню, даже хотела спросить матушку, почему она такая, но сдержалась. Потом все стало по-прежнему, как обычно. Я о происшедшем забыла, не обращая на все случившееся особого внимания... Это была маленькая минута большого дня, и кто бы мог подумать, что она станет такой важной...
... Матушка как-то поведала мне о посещении ее благодати на могиле старца — отца Константина (Шипунова). Рассказ ее был приблизительно такой: «У меня было очень тяжело на душе. С надеждою и верою я, припав к могилке старца, возопила всем сердцем, просила помощи и утешения. Откуда-то вдруг три голубя спустились на крест, что на могиле. Я удивилась. Потом уже мне сказали, что когда отец Константин хочет кого утешить, то голуби опускаются на вершины креста: по два, редко когда их спускалось три»...
...За несколько часов до убиения, когда мы молились перед началом трапезы, нужно было у старших матушек благословиться сесть за стол. Из старших были матушка Антония, матушка Иоанна, матушка Евлалия. Как обычно, по чину стали благословляться у матушки Антонии, но она неожиданно сказала: «Когда нет матушки Вассы и матушки Иларии, благословляйтесь у матушки Иоанны». Это прозвучало странно тогда, как будто бы матушка вычеркнула себя из списка сестер...
Знаменательным был вечер перед кончиной матушки. Во время трапезы слушали кассету с Житием Царственных Мучеников. Давно уже все поели, но все еще сидели, внимательно слушая. Никому не хотелось расходиться. Было такое ощущение, что сердца всех бились в унисон, словно одно сердце стало общим — все как бы слились воедино, стали одним духом с Царской Семьей.
В роковое утро три человека подряд проспали свое время читать Псалтирь. Я пришла вместо 4 часов в 4 часа 30 минут, матушка Иоанна поспешила мне навстречу, сказала, что за меня уже читают. Ни выражением лица, ни интонацией голоса она не выдала своего волнения. Она уже знала, что совершилось непоправимое...
У матушки Антонии была такая черта характера, которая влекла к ней людей — матушка внушала такое доверие, что хотелось открыть ей все свое сердце.
Жаль, что я почти не обращалась к ней за утешением и помощью. В каком бы расстройстве она ни была, пришедшего к ней за помощью она всегда умела утешить. В секунду она могла переступить себя: забыть свои невзгоды, искушения и болезни и ...преображалась. Становилась ласковой, доброй, светлой. Не находишь слов, чтобы описать, какой она становилась тогда... И от этого исходящего от нее тепла и света медленно просыпалось жесткое, огрубевшее сердце и разрасталось в душе желание жить.
* * *
После первого отъезда иконы Государя из храма неусыпаемая Псалтирь читалась перед нашей иконой Царя-мученика в Царском приделе. Я должна была читать Псалтирь после матушки Антонии в 4.00 и, как всегда, пришла раньше на 10-15 минут.
Я разделась в храме, подошла к раскладушке, и только тогда, когда матушка показала мне псалом, начиная с которого, нужно продолжать чтение Псалтири, я увидела, что по щекам ее текут слезы: Царю она молилась со слезами. Она не отирала их, не пыталась как-то скрыть. Сказав мне необходимое, ушла...
Когда икона Царя-страстотерпца посетила наш храм во второй раз, я договорилась с матушкой Вассой читать вместо нее канон и акафист Государю перед чудотворным образом. Проснувшись в 3.40, решила поспать еще минут 5-10, чтобы опять не бежать раньше своего времени. Проснулась уже в 4.30, вскочила, одевая на ходу попавшие под руку вещи...
Когда я вбежала в храм, матушка Антония даже не обернулась, будто и вовсе ничего не слышала. Я подбегаю к ней: «Матушка Антония, прости, проспала...».
Она повернулась ко мне, улыбается и говорит: «Наоборот, очень хорошо, я так давно мечтала побольше помолиться Государю. Когда впервые привезли икону Царя, нам давали по 45 минут всего, но меня сменяли всегда раньше минут на 15... Я так расстраивалась! Но делать нечего. Уйду к себе —обидно до слез, доходила до отчаяния. Теперь хоть помолилась от души, я так тебе благодарна!».
Это было за два дня до смерти.
Последний день жизни нашей матушки оставил, пожалуй, только два ярких впечатления, в остальном это был обычный день, полный суеты, разговоров, беготни...
Утром произошла следующая сцена: матушка Антония входит в трапезную и что-то просит у матушки Леонтии. Матушка Леонтия, по обыкновению, отвечает: «Я, бестолковая, ничего не знаю, я тут не главная и т. д.». Это вывело матушку Антонию из себя: «Вот всегда так, матушка Леонтия, что у тебя ни попросишь, ты никогда не поможешь. Больше за помощью к тебе обращаться не буду». Матушка Антония отвела меня в другую комнату и повторила просьбу. Вид у нее был смущенный, она боялась поднять на меня глаза. Вскоре она ушла. Буквально минут через 20-30 снова входит матушка Антония и так искренне, раскаявшись до глубины сердца, обращается к матушке Леонтии: «Матушка Леонтия, прости меня, я такая окаянная», — и обнимает растерявшуюся сестру.
Помню, тогда я подумала: «Надо же, какое искреннее, непритворное “прости”, и как сразу всем стало легко и радостно, словно груз скатился с сердца, снова восстановился взаимный мир». Еще заметила про себя: «Как быстро человек пришел к этому раскаянию, как поспешил все исправить — разрушенное воскресить». Такой подвиг для меня чрезвычайно труден, почти невозможен. А для матушки Антонии каждый час, каждая минута жизни, как теперь стало видно, были ступенькой в Вечность, и все, что препятствовало восхождению в ту минуту, исправлялось, ничего не оставлялось на потом. И как она умудрялась жить такой активной внешней жизнью и такой полной внутренней?
* * *
...Я решила съездить домой. Матушка Иоанна вышла к нам и говорит: «Куда же ты собралась, иконушку Батюшки Царя встречать будем». Матушка Антония с такой же радостью говорит: «Ведь сам Царь к нам пожаловал, не уезжай». И я, конечно, вернулась. И так благодарна ей за это, получила такую благодать. Встретили икону Царя-мученика с таким торжеством. Пособоровались у иконушки вместе с матушкой Антонией.
23 декабря я уехала, а 25 декабря я приехала уже хоронить ее. Так и осталась она у меня в памяти: ласковой, смиренной, с лучистыми глазами...
* * *
...Когда мы накрывали стол, она рассказала, как шила одежду на постриг и по времени не успевала сшить. И она пошла, помолилась Николаю II и до 6 часов утра успела. Ее слова: «Государь наш всегда с нами рядом и всегда помогает нам». Так она верила в него и любила. И дай нам Бог так же крепко полюбить Бога и Царя-мученика, как любила матушка Антония.
* * *
Господь сподобил меня шить вместе с матушкой Антонией в швейной. Поэтому почти все время я была рядом с ней. Она всех очень любила и поддерживала в трудную минуту. Матушка была очень трудолюбивой, шила днем и ночью, хотела, чтобы каждая сестричка была одета, обута и не унывала. О всех она заботилась, хотела, чтобы все люди: и мирские, и церковные, искали только спасения. Мученица наша матушка Антония любила Святых Царственных мучеников, Серафима Саровского, блаженную Пашу Саровскую, Иоанна Кронштадтского, и также всех святых и Матерь Божию.
В последний ее день на земле она мне сказала, что очень хорошо за меня помолилась на Псалтири, перед чудотворной иконой Царя-мученика. В последнее время ее лицо было таким веселым, таким ласковым, наполненным искренней любовью ко всем ближним. В ее последний вечер, когда мы провожали икону Царя, старшая сестра дала мне и еще одной сестре послушание, чтобы мы постелили половики до ворот храма. Но, так как был ветер, половики разлетались. Мы начали сшивать их между собой. У нас обеих сильно замерзли руки, так, что тяжело было шевелить ими. Матушка Антония случайно увидела наши покрасневшие пальцы, взяла их в свои руки и начала растирать. «Вы, сестрички, пострадали немножко за Царя Мученика, теперь просите у него, чтобы помолился за вас перед престолом Божиим...», — сказала она с такой любовью, что не передать. Такая она была радостная за нас.
* * *
Последний наш разговор с матушкой Антонией был в радостный праздник святителя Николая. Накануне Всемилостивый Господь сподобил нашу семью принять у себя дома самого Государя в виде его чудотворно благоухающей иконы. Неделей позже, а именно в праздник 19 декабря, матушка Антония подошла ко мне в храме и со всей своей нежностию и любовию к Царю произнесла: «Ирина, необыкновенное счастье, наверное, принимать у себя Государя!». На это я могла только ответить: «Что ты, матушка, я не смею даже говорить об этом, не вмещает сердце». Матушка, преисполненная радости, поняла меня, потому что любила Государя, и с улыбкой отошла.
Еще через несколько дней мироточивый образ опять вернулся к нам в дом. Но вторая встреча была не такой, как первая. «Странно, — думала я тогда, — мы встречаем Государя. Никого нет, одни домашние». Была тревога, необъяснимая тревога — ожидание чего-то неизбежного и неприятного.
Отец Петр, сопровождавший образ, и две его спутницы долго рассказывали о пребывании Государя в Курганской епархии. Спать легли в 3 часа утра. Я легла, не раздеваясь, на полу, рядом с иконой. Тревога не проходила, перешла в напряженное ожидание. В 5 ч 30 мин меня разбудил супруг:
— Ирина, ты готова меня выслушать? В Боровской ... — слезы не давали ему говорить.
— Что? Что-то с батюшкой?
— Нет... Матушку Антонию убили...
Сразу стали служить панихиду. Присутствие Государя только и поддерживало ... Закончилась панихида, отец Петр стал читать отпуст, и вдруг стало легче. Скорбное, поразившее душу чувство — происшедшее никак не вмещалось в голове — явно сменилось внутренним облегчением. Все как будто вздохнули и заплакали уже «другими» слезами. Потом, когда прошло некоторое время, мы поняли, что оба видели матушку Антонию, прикладывающуюся к образу и кресту. Мы видели силуэт матушки, которая отошла от иконы Государя, обернулась лицом к нам, и, хотя самого лица не было видно, было явное ощущение тихой, успокаивающей нас улыбки. После этого она повернулась и отошла.
Весь последующий день матушка, как мне казалось, была со мною, успокаивала. Иду на работу, слезы бегут, сердце сжимается: «За что?». Матушка отвечает: «За Царя». Веду уроки: «Для чего я здесь сейчас? Кому это нужно?». Матушка с улыбкой отвечает: «Это твой долг, как у Государя был долг. И мы должны выполнить каждый свое»...
* * *
Нет с нами больше нашей матушки Антонии. И сейчас, вспоминая ее и собирая в памяти мельчайшие штрихи прекрасной ее души, вырисовывается чудный портрет угодницы Божией, до времени скрываемый Господом в тени и являющийся бесценной жемчужиной в сокровищнице Божией славы.
Попробую и я своим небольшим рассказом пополнить портрет матушки Антонии и внести тем самым еще один мазок к написанию облика ее чудной души.
Впервые я увидела матушку Антонию, тогда еще просто Тоню, когда она приехала к нам в Боровское на какой-то праздник. Ей дали послушание в трапезной мыть посуду, которое она с радостью выполнила. При самом первом прикосновении к ней взглядом почувствовалась та теплота души, которая тянет к себе людей, требующих утешения. Я не могла звать ее Тоней, для меня она была Тонечкой Курганской, с которой всегда можно утешиться.
В первое время, когда я приехала в Боровское, я прожила 3 дня и собиралась ехать домой, а матушка Антония мне с искренним желанием и теплотой сказала: «Останься, поедем в Екатеринбург, на службу Царю-мученику Николаю, там причастимся, не бойся, всем места хватит». Я осталась и сподобилась чувствовать благодать на месте служения. Я за это ей благодарна. И вообще, я ей благодарна за каждую беседу со мной. После разговора у меня всегда было легко и хорошо на сердце. Я чувствовала в ней доброту и теплоту, кротость, простоту, отзывчивость, помощь, заботу, жалость. На мой взгляд, душа у нее была легкая и свободная.
Помню ее шьющей, кажется, для братьев подрясники... Она приехала из Кургана, а утром надо было уезжать обратно — очень торопилась дошить. Тонечка часто говорила, что никогда не сможет работать ночами, не выдержит, — но впоследствии свои послушания всегда выполняла до конца, как бы трудно ей ни было.
Она ездила с нами в Туринский женский монастырь, и все удивлялись: как это батюшка благословил ее поехать с нами? Никого из мирских не взял, а ее благословил.
Примерно через полгода после первого ее появления в Боровском батюшка сообщил нам, что Тоня приедет на днях с вещами, жить с нами. Я была удивлена, что это произошло так быстро, и обрадовалась, что Тонечка будет с нами уже четвертая.
Шила Тонечка днем и ночью. Всегда сокрушалась, что ничего не успевает. В этот период ей дали дополнительное послушание келейницы схимонахини Марии. Ухаживать за нашей старицей надо было с большим терпением и любовию, которые и были у Тонечки, да и матушка Мария никого другого не хотела.
Было у матушки Антонии в жизни некое событие, направившее всю остальную жизнь по иному руслу. Произошло это в храме святого Александра Невского в Кургане. После службы к нашему батюшке, который приехал в Курган по делам, подошли его курганские чада благословляться, а Тонечка, очень обрадовавшаяся и всем сердцем стремившаяся к батюшке, не смогла подойти из-за большого количества людей, его окруживших. Но Господь все управил по-Своему: батюшка сам подозвал нашу Тонечку и благословил ее деревянным нательным крестиком, освященным у Гроба Господня. Ошеломленная такой милостию Божией, она не понимала, почему — крест, и именно ей. Тогда Валя Курганская (блаженная Валюшка) сказала ей, что батюшка благословил ее на путь монашества. Тонечка, в то время даже не думавшая о монашестве и разрыве с миром, не поверила.
Вот настал счастливый день пострижения в иночество, ее постригали вместе с матушкой Вассой. Помню, и меня посетила такая благодать — готова была летать от радости, будто меня саму постригали. Они стояли рядышком, у обоих такие строгие и чистые лица. И невольно обходишь стороной, чтобы не нарушить эту благость и тишину. Но, если приходилось обращаться за чем-либо, обе готовы были все сделать, чтобы скорбящему ближнему облегчить страдание.
Помню, в этот самый вечер матушка Антония зашла ко мне в келию попросить помочь болящей матушке. При этом она сказала, чтобы и я готовилась к постригу очищением души, для достойного принятия благодати Господней.
Вот матушке Антонии дали послушание быть старшей над сестрами. Мы ее видели постоянно о чем-то заботящейся: кого-то уложить спать, приготовить место; утешить сестру скорбящую, а унывающую — поддержать. Для всех она находила время, никого не забывая, готовая в любое время помочь, и всегда говорила, что хуже ее нет. «Батюшка не допустил до Причастия, вот какая грешная, что даже Святых Даров недостойна», — плакала, сокрушалась, и снова бежала на помощь сестре, находившейся в искушении. Как она огорчалась в своем бессилии помочь и как радовалась от всего сердца, что сестре Господь помог, не оставил в скорби.
У нее было сильное стремление к монашеской жизни. Случайно от кого-то узнав о каком-то монастыре, она пыталась у нас, в Боровском, воплотить идеалы монашеского жития. Батюшка часто говорил, что у матушки Антонии — глубокое религиозное чувство.
Матушка Антония молилась, чтобы Господь забрал ее раньше, так как она не выдержит тех испытаний, которые грядут от антихриста. Мне часто говорила, чтобы и я об этом молилась. Когда на сердце бывает тяжко, конечно, надо молиться Божией Матери и Господу, но здесь, на земле, и матушка Антония была маленькой утешительницей для всех. Часто, особенно в последние свои дни, она говорила: «Все принимай как от десницы Божией».
Помню, как в последний день была беседа с отцом Петром, сопровождавшим чудотворную икону Царя-Мученика. Мы с матушкой сидели рядышком. Матушка Антония, с бледно-серым лицом, несколько взволнованная, внимательно слушала священника. Бесконечно любившая Царя и Его Семью, матушка с благоговением воспринимала все, что было с ними связано, внимая рассказу о чудесах Царственных Мучеников. Отец Петр показывал нам фотографии Крестного полета по границам России, совершившегося в недавнем времени. Был один снимок мощей святого угодника Божиего Александра Свирского; матушка Антония несколько раз прикладывала эту фотографию к голове, ко лбу, к позвоночнику, как будто благословлялась у святого на что-то высокое, еще недопонимаемое ею.
Любовь к Царю она пронесла в своем сердце до самого смертного часа. И если оглянуться назад, то мы увидим матушку, читающую акафист Царю-мученику на протяжении двух лет ежедневно. Она ни на одно мгновение не сомневалась в великой святости Царственных Мучеников, хотя до их официального прославления Церковью было еще несколько лет.
...Это было примерно за 7 часов до ее смерти. Все сестры обители опустились на колени, по обе стороны дороги, по которой уезжала машина с иконой Царя-страстотерпца. На сердце нашей матушки Антонии была боль расставания с самим Царем, она не хотела, чтобы икона уезжала, готова была сама полететь за нею. Слезы на глазах, на сердце грусть от того, что уехал Царь, наш родной Царь-батюшка земли Русской. Многие сестры видели его (не воочию, а неким другим образом) шагающим по ковровым дорожкам. Чувствовалось одновременно и царское величие, и большая его любовь к людям, чтущим его. Поистине царская доброта струится тихим ручейком из его голубых бездонных глаз, когда прикладываешься к чудотворной иконе. Благоухание охватывает молящегося, как будто сам Царь дарует свою безграничную любовь к Богу и России.
Наша матушка очень хотела, чтобы совершилось какое-то чудо. Она почти еженощно читала Псалтирь в одно и то же время, с 3 до 4 часов утра. В эту ночь она также шла в храм в свое обычное время. Матушка со слезами на глазах читала канон Царю-мученику из журнала «Звонница №23», и на шестой песни прервалась ее жизнь. Несколько капель крови осталось на самом тексте канона.
Она так хотела пострадать за Царя, и Господь принял душу, угодившую Ему.
