Поздно вечером в окно постучалась соседка и крикнула:
У вас человек на крыльце замерзает.
Ничего себе новость! Я быстро надёрнул валенки и выскочил. Да, у порога лежал, скорчившись, довольно молодой мужчина. Соседки уже и след простыл. Как-то уж очень быстро она исчезла. Я стал трясти мужчину. Он даже и не мычал. Но шевелился. Ни шапки, ни шарфа, ни рукавиц.
Честно сказать, я бы его затащил в дом, если бы от него так не тащило тяжелым духом спиртного. Даже рядом стоять было тяжело. А с другой стороны, как оставить без помощи?
Вернулся в дом, взял широкий шерстяной шарф и замотал мужчине голову. Он стал его сдирать. Но, по крайней мере, сопротивляясь, он оживал. Я вынес ему горячего крепкого чая. Он не стал пить. Я настаивал. Он резко матюгнулся и отшвырнул чашку.
- Ну и замерзай, – сказал я. – Все люди как люди, умирают по-людски, а ты сгинешь. А дети? Ты женат? А жена? Мать, конечно, ещё жива. Хочешь их в могилу загнать? – Я демонстративно захлопнул дверь.
Посидел немного. Что делать? Все равно надо было идти спасать. На расспросы о месте жительства он молчал. Я резко поднял его. Он завалился. Снова поднял. Он снова завалился. Такие упражнения, видимо, разогревали не только меня. Он стал трясти головой, тереть свои уши ладонями. И вдруг спросил меня:
– У тебя как дела в жизни? Все путём?
Я вывел его, толкая, в спину и поддерживая, к перекрёстку. Он посмотрел туда и сюда и сделал шаг влево. И рухнул. Но, по крайней мере, я узнал направление. В котором и стал его толкать. Он шагал уже потвёрже и говорил:
- Если тебе кто что скажет, понял, что-нибудь такое, ты меня сразу найди, понял?
Я понял, что дальше он дойдет сам.
Вернулся и засобирался спать. Но хорошо, что ещё не до трусов разделся, так как послышался стук в двери. Стук очень решительный. Перекрестился, пошёл и открыл. Мужчина, этот самый, и с ним женщина. Женщина, явно сильно выпившая, не поздоровавшись, напористо заговорила:
- А ведь стыдно в ваши годы шапку на шарф менять.
- Стыдно, - поддакнул я, ничего не понимая. Но тут же мне женщина объяснила, что это именно я, никто иной, больше некому, снял с её мужа хорошую шапку, а, чтоб заглушить голос совести («все-таки седой уже»), обмотал Толю (его звали Толей) старым шарфом.
- Нету шапки, - сказал я, - уже поменял её на бутылку самогона.
- Бутылку? - возмутилась она. - За такую шапку бутылку?
- Обманули меня, значит, - сказал я, понимая, что с юмором у жены Толи дело туго.
- А где самогон? - спросил пьяный Толя. - Он тоже не понимал шуток.
- Приходите с милицией, - посоветовал я. - Несите ордер на обыск, ищите свою шапку.
- Ты же сказал, что поменял.
- Всё, - решительно заявил я, - приём окончен.
- Ну, плесни хоть полстакана, - попросил Толя.
- Я тебе плесну, - закричала на него жена. Видимо, что-то начала соображать.
Уходя, она все равно стыдила мои седины.
Но, как говорится, и это ещё не всё. Я уже боялся раздеваться и лёг прямо в одежде на диване. И не напрасно. Через полчаса в окно снова постучали. Толя. Один, без сопровождения.
- Командир, - сообщил он волю жены, - говорит: без шапки не приходи, иди, говорит, к нему, верни шарф, пусть отдаёт шапку.
- Иди ты на хрен со своей шапкой, - с чувством сказал я.
- Дак высвистни, - обрадовался он.
- Кто из вас дурак, ты или жена?
Толя серьёзно задумался, покачиваясь в такт раздумьям.
- Ну, если честно разобраться, так больше намахивает на то, что жена.
- Уходи, - сказал я. - Тысячу раз я пожалел, что тебя пожалел. Замёрз бы, дурак.
- Значит, в дураки записываешь?
- Значит. Уходи.
- Куда? - спросил он. Из дому меня выгнали, ты гонишь. Я тут на крыльце лягу и полежу.
- И замёрзнешь.
- Дак куда деваться? Шарф-то возьми. Да, уж шапочка у меня была, я тебе доложу. Лучше краплёного берета десантного. Вообще, похмелиться бы мне не помешало. Значит, самогону нет?
- Иди домой, - сказал я и захлопнул дверь.
Между тем, как пишут классики, мороз крепчал. Я видел в окно, что Толя, съёжившись до размеров мешка с картошкой, сидел у моей двери. Интересно, кто бы и что бы делал на моем месте? Сердце не камень, вышел, стал ругать Толю и требовать, чтобы он шёл домой. Но, то ли его в самом деле развезло, или он так притворился, что уже только мычал. Через порог я втащил его на половики. Какой у меня был сон, легко представить, если Толя поминутно кричал и матерился, сводя с кем-то счеты. Слова «шапка» и «шарф» в его монологах отсутствовали. Утром Толя, пряча со стыда лицо, вскочил и убежал. Соседка, встретив меня утром, участливо спросила:
- Так вчерашний-то мужчина, это ваш знакомый?
- Теперь уж, конечно, знакомый, - отвечал я.
Соседка как-то суетливо оглядевшись, сказала, понизив голос:
- Я ведь вам признаюсь, это ведь он ко мне приходил.
- А-а. И ты его, значит, ночевать не оставила, а ко мне на крыльцо подкинула, так?
- А как бы я оставила? - вскинулась она. - Как? А муж? А убил бы? Еще же, дурака, развезло, я велела уходить, он только до вашего крыльца дошел. Я в окно смотрела. Тут я вам и постучала, знала, что вы не бросите.
- Спасибо за доверие, - поблагодарил я. - Теперь вот еще ему шапку купить придется. Шапка у него пропала.
- Ой, я поищу, ой спасибо, сказали. - Соседка убежала и быстро вернулась.
Достала из хозяйственной сумки пакет. В нем была, в самом деле, хорошая шапка. Женщина частила:
- Вы чего не подумайте. Мы с ним давно знакомы, только он в армию ушёл, а я тут, тут моя, может быть, вина, не дождалась, замуж вышла. Он и сам хорош, долго не писал. Я и думала, что даёт понять, что всё кончилось. Не знала же, что увезли за пределы страны без права переписки. Ну вот. Он вернулся, я замужем, он - пить. И его подобрала такая же. Вы же видели, я же не спала, всё смотрела, видела и свет у вас, и её видела, как она заходила и выходила. Пьянь тропическая. И его спаивает. А он ко мне тянется. Зла не помню, говорит, сойдемся, говорит. Пить, говорит, капитально не буду. А дети? И муж. - Она пригорюнилась. - Не люблю я мужа, конечно. Так ведь не пьёт. Это же нынче какой плюс! Не пьет, не бьет, всё в дом. Лес помогает кавказцам вывозить. Сегодня так и не вернулся. Ещё хорошо, вы мне про шапку сказали, увидел бы.
- Убил бы?
- Скорей Толька убьёт. И как я не заметила, что он без шапки? У дверей уронил.
Ну что? Взял я Толину шапочку и отнёс по указанному соседкой адресу. Пьянущая сожительница Толи похлопала меня по плечу:
- Молодец, папаша. Проснулась, значит, совесть.
- Отец! - закричал Толя, выходя из передней. - Отец! Не отпущу, пока со мной не выпьешь. Ты ведь, прямо скажу, спаситель мой. Надо же мне отблагодарить.
- А в сам-деле! - воскликнула сожительница. - И огурец есть. От одного будем откусывать.
Вот такая вот простенькая история.
